IN MEMORIAM

Роман Эмильевич АРБИТМАН

Четыре роли Романа Арбитмана

Минувшим декабрём к печальным утратам фантастического цеха добавилась ещё одна. Ушёл из жизни критик и писатель Роман Эмильевич Арбитман. Один из ярких представителей того поколения фэндома, которое застало несколько этапов развития отечественной фантастики: от советского с присущими ему идеологическими требованиями и книгоиздательскими ограничениями через постсоветскую вольницу к современному книжному рынку. На протяжении всех этих лет его жизнь была связана с книгами и с любимым жанром. Широта интересов и завидная работоспособность не только способствовали тому, что Роман обзавёлся множеством псевдонимов, но и помогли ему сыграть в литературе сразу несколько важных и запоминающихся ролей.

РОЛЬ ПЕРВАЯ: ПИСАТЕЛЬ

В 2020-м году в издательстве «Время» вышел роман «Министерство справедливости» за авторством «Льва Гурского». Под этим псевдонимом писал – и давно уже не скрывался – политические триллеры, литературные фельетоны и одну примечательную биографию Роман Арбитман. Новая книга живописала прекрасную Россию будущего, из которой сбежали коррупционеры, продажные судьи, проворовавшиеся чиновники и прочие, со времён Гоголя и Салтыкова-Щедрина, «обычные подозреваемые» русской литературы. Разумеется, безнаказанными им не уйти. Несущей возмездие эринией и становится герой романа, обладающий уникальным даром способствовать торжеству справедливости.

Роман – злая, сообразно времени, политическая сатира – стал четырнадцатой книгой в библиографии Льва Гурского, а начал литературную деятельность писатель в далеком уже 1994 году. Об обстоятельствах появления на свет Льва Аркадьевича Гурского его создатель неоднократно рассказывал в интервью. К конструированию собственного alter ego Арбитман подошёл весьма тщательно. Уже имя Гурского призвано было напомнить аудитории одновременно и о литературном сыщике Льве Гурове – герое милицейских романов Николая Леонова, и о персонаже водевиля Льве Гурыче Синичкине. Это смешение фигур неслучайно, в нём отразилась черта, свойственная произведениям Гурского – удачное сочетание двух жанров и двух тем – детектива и водевиля, закона и сатиры. Впрочем, выбором псевдонима дело не ограничилось, и Арбитман придумал для своего «подопечного» целую биографию.

Согласно «легенде» (похожей на ту, что разрабатывают для разведчиков, забрасываемых в тыл врага), Лев Аркадьевич Гурский окончил юридический факультет ленинградского университета (хорошее подспорье для будущего автора детективов), работал в прокуратуре (ещё лучше!), но был уволен из-за пьянства и эмигрировал в Соединённые Штаты, где и занялся созданием бестселлеров. Жизнеописание Гурского – своего рода мимикрия под биографии Эдуарда Тополя и Фридриха Незнанского, чьи имена гремели тогда в жанре политического триллера. Иностранное происхождение писателя в те времена вызывало особый интерес, и англоязычные псевдонимы брали многие детективщики, справедливо полагая, что читать про американскую глубинку будут с большим интересом, чем про российскую, а разница между Тамбовщиной и Оклахомщиной не каждому будет заметна. Кстати, коснулось это веяние и фантастики. Например, о том, что за личиной Генри Лайона Олди скрывается вовсе не благообразный английский джентльмен автор этих строк узнал уже после прочтения «Пути меча» и «Пасынков восьмой заповеди».

Умение Арбитмана придумать и облечь свои книжные проекты в привлекательную для читательской аудитории оболочку бесспорно. И остаётся лишь радоваться, что этот талант он применил на литературном поприще, а не в каком-нибудь маркетинге-шмаркетинге или пиар-бизнесе. Впрочем, это был бы совершенно фантастический сценарий.

Роман Арбитман родился за три десятилетия с небольшим до появления на свет первого романа Гурского, в 1962 году. Его мать была инженером, и полжизни проработала на заводе. Отец, Эмилий Арбитман, кандидат искусствоведения, работал в Радищевском музее и занимался творчеством Николая Ге и саратовских художников. Роман же закончил филологический факультет Саратовского университета, преподавал в сельской школе и был корректором при университетском издательстве. В одном из интервью он вспоминал, что учился хорошо специально, чтобы родители не мешали его главному увлечению – фантастике, которую в детстве обожал читать и даже начал писать: «Первый рассказ я сочинил лет в десять. Назывался он «Философский камень» и действие происходило в Америке». Какой уж тут маркетинг?

Статьи и рецензии на фантастические темы Арбитман стал публиковать, едва ему минуло двадцать. Согласно официальной библиографии его первой публикацией стала заметка, посвящённая творчеству братьев Стругацких, в местной саратовской газете. Также в местном издательстве – с вызывающим названием «Труба» – был издан и первый роман Льва Гурского под названием «Убить президента».

Однако парадоксальным образом читателю гораздо раньше стало известно другое произведение Гурского – «Янки при дворе вождя». Его герой, тот самый янки, следует стопами известного предшественника, описанного Марком Твеном. Вот только новый Хэнк Морган оказывается не при дворе короля Артура, а в окружении генерального секретаря ЦК КПСС дорогого Леонида Ильича Брежнева. Разумеется, деятельная натура американского историка, работавшего над диссертацией о реформах Горбачёва, берётся за дело: направляемый Морганом Брежнев и его новые помощники, Горбачёв и Ельцин, объявляют перестройку, распускают КПСС и приступают к экономическим преобразованиям. На страницах журнала «Урал» Роман Арбитман в статье под названием «Мятежный генсек Леонид Ильич Б.» в подробностях рассказал читателям про башковитого янки в кремлёвских кулуарах и коридорах власти, якобы описанных в романе некоего Льва Гурского. А заодно аттестовал автора как переводчика с итальянского, автора романов «Миссия в Прагу» и «Кремлины». Завершает статью меткое наблюдение о том, что «ироническое отношение к происходящему становится зачастую единственным средством, чтобы не сойти с ума».

Что ж, написание рецензий на вымышленные книги – давняя литературная забава. Ей предавались и Борхес, и Станислав Лем (в сборнике «Абсолютная пустота»), и отечественные фантасты в специальной рубрике «Новая космогония» журнала «Если». А вот то, что выдуманный писатель «оживает» и пишет книги, выходящие большими тиражами, становится заметной величиной на литературном небосводе, – это, конечно, редкость. Так как подобное требует не только задора интеллектуальной игры, но и подлинной литературной работы. Выдумать автора намного проще, чем им стать.

Вжиться в роль автора бестселлеров Арбитману удалось успешно. Написанные им под личиной Гурского романы издавались и переиздавались, получили множество отзывов – в диапазоне от восхищенных до негодующих. Московское издательство «Время» запустило персональную авторскую серию под названием «Парк гурского периода», в которой вышли новые и были переизданы первые романы из так называемой «президентской серии».

Начиная с дебютного романа, Арбитман активно задействовал в повествовании реальных политических и культурных деятелей и прочих медийных персон, спрятав их под прозрачными псевдонимами и слегка заретушировав портреты. Так появились в книгах писатель Фердинанд Изюмов, светская дама Глаша Колчак, кинорежиссер Микула Оболенцев, депутат и певец Арон Купершмит, политик Валерия Старосельская и многие-многие другие. Однако актуальность, даже злободневность произведений Гурского не сводится к игре «угадай прототипа». Писатель обращается к политическим реалиям, отображает их в сатирическом ключе, создает «роман-памфлет» по выражению критика Александра Ройфе.

Почему для дебюта Гурского был выбран жанр политического триллера? Отвечает автор: «Это прежде всего литература о том, как неожиданны и странны взаимодействия простого человека с большой политикой и как он может при желании повлиять на неё». Вспоминая девяностые, Арбитман уточнял: «Ни в какие доселе существующие жанры это не вписывалось. А в политический детектив – вписывалось».

В двух последних романах, «Корвус Коракс» и «Министерство справедливости», Лев Гурский отдал особую дань фантастическому жанру. Действие «Министерства», как уже упоминалось, происходит в ближайшем будущем, а вот «Корвус Коракс» и вовсе описывает альтернативную реальность, где отсутствуют современные гаджеты и средства воспроизведения – кассеты, пластинки и прочие когда-то широко распространённые устройства. Отсутствуют не потому, что были вытеснены высокоскоростным интернетом и стриминговыми сервисами, а потому, что технический прогресс там пошёл иным путем. В этом мире нет ни телефонов, ни телевидения, зато «семь с половиной тысяч километров от Москвы до Нью-Йорка дирижабль «Андрей Рублёв» пролетает всего за тридцать шесть часов», а на место голубиного пейджинга приходит пневмопочта. А вот что, точнее – кто занял место электронных гаджетов... Это примечательная черта «Корвуса Коракса», и читателю лучше познакомиться с заменой самостоятельно. Впрочем, детали мира быстро становятся фоном, на котором развивается традиционный для Гурского детективный сюжет с политическим уклоном.

Зачастую политизированность текста, обращение к актуальным политическим вопросам в отечественной фантастике воспринимается если не как недостаток, то как нечто предосудительное. А ведь в генезисе жанра множество утопий – и весьма радикальных, что особенно заметно, если не полагаться на пересказы, а обратиться непосредственно к текстам. Согласно мнению Кима Стенли Робинсона, вся фантастика является политизированным высказыванием, потому что каждое произведение предлагает ту или иную картину мира и описывает, пусть не всегда явным образом, его социальное и политическое устройство.

Другое дело, что в прицел Гурского попадало не далёкое грядущее, а ближайшее, на расстоянии вытянутой руки, будущее. В нашем поляризованном, разделённом обществе сама постановка политических вопросов в художественном тексте может для многих оказаться весьма болезненным переживанием. К тому же политический накал от романа к роману у Гурского лишь возрастал – соразмерно, впрочем, изменениям общественного настроения.

А вот неизменными оставались счастливые концовки детективов Гурского. Как заявлял Арбитман, «детектив – это один из самых высокоморальных литературных жанров; здесь добро и зло разведены по полюсам, компромисс невозможен, а победа добра над злом предопределена. Писатель, работающий в этом жанре, не имеет права лишать читателя надежды на лучшее». Так что читатель – и в случае с фантастическими «Корвусом Кораксом» и «Министерством справедливости», и в случае с более традиционными детективами о приключениях Якова Штерна или романами из «президентского цикла» – может рассчитывать на вполне голливудский хэппи-энд.

РОЛЬ ВТОРАЯ: КИНОЗРИТЕЛЬ (ПО ОБЕ СТОРОНЫ ЭКРАНА)

Литературой профессиональные интересы Арбитмана не ограничивались. Вспоминаю нашу давнюю с ним беседу – в те времена, когда американские сериалы выходили не на стриминговых платформах, а на эфирных и кабельных телеканалах, а сезоны включали по двадцать две – двадцать четыре серии (да и деревья тогда были побольше). Когда разговор зашел о новых сериалах, я вспомнил и «24» с суперагентом Джеком Бауэром, и «Эврику», «Иерихон» и «4400», «Звездный крейсер Галактика» и «Героев», и даже «Морскую полицию» – в общем, что уж скрывать, много вспомнил сериалов, желая зачем-то блеснуть насмотренностью... Выяснилось, что Роман смотрел все названные мною сериалы, каждый он охарактеризовал лаконично и точно, а потом посоветовал мне несколько действительно стоящих сериалов сверх того.

C миром телевидения Арбитман был знаком не только как зритель. Его роман, точнее роман Льва Гурского, «Перемена мест» вскоре после публикации был экранизирован и в 1999 году под названием «Д.Д.Д.: Досье детектива Дубровского» вышел в восемнадцати сериях в прайм-тайм на канале НТВ. Над экранизацией работала впечатляющая творческая команда. Режиссёром стал Александр Муратов, известный боевиком времен перестройки «Криминальный квартет», а снимались в «Досье» многие ведущие актеры тех лет: Михаил Ульянов, Александр Белявский, Александр Булдаков, Ольга Зудина, Валерий Гаркалин. Главную роль сыграл Николай Караченцов. Любопытно, что в процессе переноса романа на экран личность героя претерпела некоторые изменения. Из Якова Штерна он превратился в Дубровского. По воспоминаниям Арбитмана, он легко согласился на эту «стилистическую» правку, при условии, что Дубровского будут звать Романом. Так и случилось. А сам автор мелькнул в массовке, в кадрах снятых в Олимпийском, где располагалась тогда известная книжная ярмарка.

После выхода сериал оказался на вершине телевизионных рейтингов, и некоторое время даже шла работа над его сиквелом, однако проект не был реализован.

Увлечение Романа кино и сериалами проявилось и в более привычной форме: в виде рецензий, которые публиковались в различных печатных и интернет-изданиях. В 2009 году в издательстве «Livebook/Гаятри» вышел увесистый томик под названием «500 спойлеров», где Лев Гурский дебютировал в качестве кинокритика. При этом автор принципиально не занимался отбором лучших (или худших) фильмов, а честно описывал просмотренные фильмы, а потом расположил рецензии в алфавитном порядке. Благодаря этому приему сегодня книга читается как путеводитель по кинематографу девяностых – начала двухтысячных, в котором высокобюджетные картины и фильмы, отмеченные кинокритиками и кинопремиями, соседствуют с откровенно второсортными поделками. И кажется, такой подход передает пресловутый «дух времени» лучше остальных.

Спустя несколько лет на свет появился еще один путеводитель с замечательным названием «Серийные любимцы» (2016). На сей раз, как явствует из названия, автор рассказал о современных сериалах. Конечно, не обо всех, а о тех 105-ти, которые счёл лучшими. Любопытно, как Арбитман (эта книга вышла под его фамилией) объясняет стремительный рост популярности сериалов: «Скорее всего, ситуацию переломила обвальная эволюция электронных носителей... История, разбросанная по дням недели, неизбежно атомизировалась, дробилась на части. В новую эпоху, когда... терпеливый покупатель DVD или пользователь Интернета может получить – и потом заглотнуть – всё сразу и в приемлемом качестве, пространство сериала перестало быть дискретным. Из медленно бредущего каравана историй сериал превратился в один многочасовой мегафильм, где сценариста, режиссёра и актёра никто больше не загоняет в жёсткие временные рамки. Появилась возможность рассказывать большие истории».

Конечно, в обзорах и рецензиях на кинофильмы и телесериалы выдавал себя литературный бэкграунд. Критик больше внимания уделял не операторским решениям и визуальной составляющей фильма, а уникальной идее, достоверности сюжета, конфликту и персонажам. И если в рецензиях на любимые сериалы Арбитман был вполне благожелателен, то с кинодеятелями Гурский особенно не церемонился. Вот, например, как он отозвался о фильме «На гребне волны» с Киану Ривзом и Патриком Суэйзи: «Герой являет собой странное сочетание демагога и человека, искренне увлеченного. Эту двойственность актёру удалось сыграть далеко не во всех сценах фильма. Иногда персонажу Суэйзи хочется незамысловато дать в рыло».

Однако в наибольшей степени меткая язвительность Арбитмана проявилась на поприще литературной критики.

РОЛЬ ТРЕТЬЯ: КРИТИК

«Как известно, Гомер, создатель «Илиады» был слеп. Гнедич, переводчик «Илиады» на русский, был крив. Симмонс даже очков не носит, и его фокусы на недостаток зрения уже никак не спишешь». Так Роман Арбитман в одной из многочисленных рецензий припечатывает – и нужно признать, справедливо – Дэна Симмонса за «троянскую» дилогию. Грозный критик не давал спуску плохим книгам и их незадачливым авторам, невзирая на статус и прежние заслуги. И доставалось многим.

Конечно, сегодня такая критика – не склонная к лести и компромиссам, с язвительными и даже резкими суждениями, переходом на личности авторов, – редкость. Однако, кто сказал, что критика должна сводиться к аналитическим и литературоведческим разборам произведений (на страницах, например, «Вопросов литературы») или рецензиям и тематическим обзорам, направленным на просвещение читателей и содействие издательствам. Высокое искусство критики может включать в себя и мастерство литературного укола. Им Арбитман владел в совершенстве.

И, конечно, у многих авторов, о чьих книгах ему доводилось писать, манера и тон Арбитмана вызывали раздражение. Однако нужно признать, что критика, пусть и язвительная, всегда била точно в цель. Он обладал удивительным талантом увидеть слабое место в тексте, а иногда, скажу прямо, и у автора. В рецензии на одну из книг Михаила Веллера, замечательного писателя с обострённым (очень обострённым!) чувством собственной важности, Арбитман рассказал легенду о соперничестве двух братьев Веллеров. Один из них, Михаил, прославился как писатель, но его двоюродный брат Пётр посрамил брата в этом негласном соревновании. Он добился куда больших успехов, эмигрировав в Америку, где под именем Peter Weller стал всемирно известным актером, звездой фильмов Верховена и Кроненберга (за прочими подробностями отсылаю к Википедии). Называлась рецензия Арбитмана «Бодался писатель с робокопом».

Начинал же он с классических статей о фантастическом жанре. Почитайте его ранние критические работы. Например, «Мы одни плюс разбитое зеркало», датированную 1994 годом. Это интересные размышления о советском наследии в постсоветской фантастике и о романах «вялотекущей катастрофы» – с обстоятельным разбором знаковых произведений тех лет. Годом ранее сборник подобных статей под названием «Живём только дважды» был отмечен премией «Интерпресскон», при этом Арбитман стал первым лауреатом этой премии в номинации «критики и публицистика», а также персональной премией Бориса Стругацкого «Бронзовая улитка».

Вручая награду, Борис Стругацкий предложил молодому (Роману тогда было полных тридцать лет) критику не размениваться на статьи и рецензии, а написать монументальный труд, например историю советской фантастики. Вряд ли живой классик знал, чем обернётся его предложение. Но об этом позже.

Столкнувшись с выбором между серьёзной (в радикальном варианте – заумной) академической критикой, привечаемой «толстыми» литературными журналами, и ролью книжного обозревателя, рассказывающего о перспективных новинках, бестселлерах и лонгселлерах, Роман Арбитман пошел третьим путем – тем, который в наибольшей степени соответствовал его темпераменту и интеллекту. Однако этот путь, путь традиционной критики, значительно изменился со времён Белинского и Чернышевского. И теперь критику было недостаточно хорошо сделать рутинную, привычную работу: разобрать произведение, определить его достоинства и недостатки, вписать в общелитературный контекст и выполнить прочий критический минимум. Теперь, в условиях книжного бума и информационной перегрузки, требовалось ещё и привлечь к рецензии внимание хотя бы автора, а лучше многих и многих читателей.

С обеими задачами Роман справлялся отлично. Вот только у громкой славы «злобного критика» были свои последствия. Арбитман с завидной самоиронией писал: «Выбрав в ранней молодости тернистый путь критика, ваш колумнист с трудом представлял себе, ЧТО его ждет в будущем, хотя и смутно догадывался, что служба литературе мёдом ему не покажется. Реальность превзошла все ожидания. К 46 годам автор этих строк столь часто сталкивался со всеобщей неприязнью, переходящей в ненависть, что не мог не сделаться мизантропом. Каких только чудовищных слухов не распускали обо мне в писательских кулуарах! Что я читаю книги по диагонали, открываю их наугад, не читаю вовсе, не умею читать вообще, нанимаю для чтения толпу литнегров, рву книги на части, топчу ногами, прижигаю напалмом и выбрасываю с балкона (да у меня и балкона-то нет!)».

Зачастую писатели старались нанести по Арбитману упреждающий удар и выводили его в качестве персонажа собственных книг. Так в повести петербуржца Андрея Столярова «Послание к Коринфянам» некий Арбитман приводил дьявола в наш мир. В повести «Остров Русь» весёлые соавторы, Сергей Лукьяненко и Юлий Буркин, описали учёного Манарбита, по совместительству Кащея Бессмертного, и для пущей убедительности добавили в книгу иллюстрацию, на которой был изображен легко узнаваемый прототип. Появлялся некий Роман Романович Рабитман в популярном романе Василия Васильевича Головачева «Смерш-2» – впрочем, ненадолго и с единственной целью быть поверженным главным героем.

Сам Арбитман заметил однажды, что «в том, что критик выглядит для писателя средоточием Тьмы и часто выступает в роли виртуального мальчика для битья, нет ничего фантастического. Психологически это вполне объяснимо. Нелицеприятность всегда неприятна. Но. Но. Но. Следует иметь в виду, что неприятие всякой критики, самодовольство и самоуспокоенность авторов ведут к полной их деградации, а потому катастрофична... Увы, сдаётся мне, что писатели-фантасты... едва ли произведут переоценку ценностей. Ведь проще ежеутренне пенять на упрямое зеркало, чем попытаться произвести хотя бы минимальный апгрейд собственной рожи».

Впрочем, внимание писателей-фантастов к личности критика можно объяснить не только затаённой обидой, нанесённой или выдуманной, но и стремлением привлечь таким образом внимание к собственной персоне и своему творчеству. По крайней мере в изложении Арбитмана таким предстаёт молодой автор из Алма-Аты, подаривший ему томик с романом «Остров Русь». Куда менее благодушной была встреча Арбитмана с Михаилом Веллером, разгневанным на критика – да-да, той самой статьей про Робокопа. Правда, как вспоминал Роман, веллеровского гнева хватило на то, чтобы плюнуть на свитер противника и спешно ретироваться.

Стоит еще раз отметить, что критика Арбитмана, как правило, точно била в уязвимые места текста. Или, что уж там, подставившегося под удар автора. Как гласит поговорка, «на то и щука, чтобы карась не дремал». Или как говорил Роман о плохих книгах – «деваться некуда: придётся-таки бросить свой булыжник в этот садик камней».

Из наброшенных камней, как оказалось, вполне можно сложить небольшую гору. Почитайте сборник рецензий Арбитмана «Поединок крысы с мечтой» (2007), получите много удовольствия. Одно название чего стоит! И содержание соответствует. Остроумные, ироничные, саркастичные эссе и рецензии, многие из которых сегодня читаются с большим интересом, чем позабытые книги, которым они посвящены. Иначе устроен «Субъективный словарь фантастики» (2018). Он содержит как статьи, посвящённые конкретным книгам и фильмам, так и статьи тематические, например, про попаданцев и клонов. Для меня же наиболее интересными стали те разделы Словаря, где Арбитман рассказывал о бытовании фантастики в Советском Союзе. О клубах любителей фантастики, о книжных сериях, об издательствах и библиографах...

С уходом Романа беззубость существующей фантастической критики делается всё более очевидной. Конечно, поучает нерадивых авторов – главным образом, мейнстрима – Александр Кузьменков и рубит правду-матку – главным образом, в сети – Валерий Иванченко. И всё же – молодецкого размаха и язвительной меткости, присущих Арбитману, им не хватает. Место «злобного критика» остается вакантным.

Есть, впрочем, мнение, что фигура этого-самого «злобного критика» становятся уходящей натурой. В наставлении молодым критикам под названием «Как рецензировать фантастику», которое было опубликовано в «Мире фантастики», Арбитман щедро делился с младшими коллегами советами. А в завершении статьи сетовал, что роль и задачи рецензента сегодня радикально изменилась. И если прежде рецензии влияли на судьбу книги, а может быть и автора, то в нынешние времена они способны лишь помочь сориентироваться немногим читателям.

К тому же в мире стремительно побеждающей социальной справедливости и «культуры отмены» язвительные уколы и переход на личности становятся деянием похуже оруэлловского мыслепреступления, так что критикой лучше – и безопаснее – заниматься, что называется, «на серьезных щах». Понятия же литературной игры и литературной маски (например, Козьмы Пруткова, Черубины де Габриак или Аделаиды Метёлкиной) уходят в прошлое.

А они, литературные игры, были для Арбитмана родной стихией, и удавались ему просто прекрасно.

LAST BUT NOT LEAST, РОЛЬ ЧЕТВЕРТАЯ: МИСТИФИКАТОР

Роль изобретательного и талантливого мистификатора, может быть, и не главная роль, которая выпала Роману Арбитману, но безусловно сыгранная им с большой любовью.

Первой мистификацией Романа на литературном поприще стал Вениамин Петров из бельгийского Брюгге, появившийся на свет примерно в 1986 году. В ту пору Арбитман свел знакомство с саратовскими поэтическими кругами и представил на их суд несколько стихотворений, созданных будто бы поэтом, вернувшимся из Бельгии на родину, в местную глубинку. Вот пример творчества Петрова:

Босх, казуальный Хлестаков
И миннезингер злых мистерий,
Амбивалентностью истерик,
Всегда смущает дураков.

Эквилибрист от субкультур,
Гофмаклер страха для народа,
Он провоцирует природу,
Пугая хаосом натур...

Но в Брюгге, вновь припав к холсту,
Опять благославлю, покаясь,
Твой хаос – если это хаос, –
И грешную непростоту.

Как вспоминал Роман, хорошим подспорьем в деле создания подобных поэтических опусов стал Словарь иностранных слов. Результатом боевого применения словаря, например, стала зубодробительная фраза «инбридинг импульсных империй». По мере исчерпания запасов словаря сошла на нет и поэтическая деятельность Петрова. Кстати, его коллегами одобряемая и высокочтимая. На память о поэте, якобы отправившимся назад в Брюгге, в местной газете была опубликована его поэтическая подборка. А несколько лет спустя, стихотворение из поэтического наследия Вениамина Петрова Арбитман опубликовал уже под своим именем в антологии фантастической поэзии «Магическая механика» (составитель Сергей Неграш), которая вышла в славном издательстве «Снежный ком». Значит, в творчестве выдуманного поэта не всё было ложью и провокацией, было и что-то настоящее, подлинное. С мистификациями – и даже с мистификаторами – так случается.

ФЛАМАНДЦЫ

С нетерпимой гуманностью всё понимающих фресок,
Через толщу времён проступая, как память, бесплотен
Образ Фландрии дикой, сжимающей в горсти эфесы,
К нам, как пепел Клааса, стучится с фламандских полотен.

По нелепому счастью веков вы тогда не умели
Доносить на себя, славословить казённые кисти.
Ваш корабль дураков приютился на призрачной мели
Между быстрым забвеньем и медленной плахой корысти.

Но печаль ваших красок за яркостью мы не заметим...
Вы кричали от боли, как Лютер, увидевший чёрта,
А толпа знатоков всех подёрнутых жиром столетий
Принимала за праздник кровавый оскал натюрморта.

Вы литыми колосьями сочного тёплого цвета
Обрамляли Вселенную, где так морозно и пусто.
С суеверной фантазией зиму меняли на лето...
Что святое враньё – это тоже святое искусство.

Вслед за Вениамином Петровом на свет появился Эдуард Тимофеевич Бабкин, духовная противоположность советско-бельгийского поэта. Бабкин промышлял сочинительством железнодорожных детективов (да, бывают и такие) для газеты «Железнодорожник Поволжья». Как это частенько случается, противоположности сошлись, и герои Бабкина запели песни на стихи Вениамина. Рождённый для заработка Бабкин просуществовал около четырёх лет и успел написать несколько повестей и рассказов до того, как сменилось железнодорожное начальство и проект пришлось закрыть.

Однако уже в начале девяностых Бабкин вернулся, сменив амплуа на детского писателя. В соавторстве с друзьями-товарищами у него вышла книжка-раскраска (!) гигантских размеров (по воспоминаниям Арбитмана, почти полметра по диагонали) под названием «Большое космическое приключение Арика и Пети». Вот только детской эту книжку можно было назвать очень условно. В центре повествования находилась парочка алкоголиков, которые проникали на космодром и улетали на ракете в космос. Фигурировали в книге и американская шпионка, и польский генерал, командующий монгольской конницей на верблюдах (в принципе интересно, можно ли войско на верблюдах называть конницей?). Оценили ли книгу дети, неизвестно, а вот в номинационный список «Интерпресскона» она попала.

Схожего градуса абсурда достигла и история с некробионтами. Вот только изложена она была на страницах не книги-раскраски, а весьма многотиражной газеты «Вечерний клуб», где в 1993 году журналист Аркадий Данилов рассказал о бестселлере двух американских авторов, Малькольма Такера и Ларри Камински, «Некрократия». Речь в книге шла о так называемых некрогенераторах – устройствах, способных продлевать существование мертвецам. И вот по мысли учёных соавторов, один из них был представлен советологом со стажем, второй – танатологом, Советским Союзом на протяжении многих лет управляли покойники. К слову в то время в общественном сознании да и в культурном пространстве темы мертвецов и власти были тесно переплетены (сказывалась бесславная гибель Советского Союза). Уместно вспомнить две советско-фантастических мумии – одну из рассказа «Мумия» Андрея Лазарчука, вторую – из одноимённой повести Андрея Столярова. Арбитман, скрывающийся за псевдонимом «Аркадий Данилов», умело вплёл в канву истории некробионтов и посадку самолета Матиаса Руста перед Мавзолеем (он вёз срочно понадобившуюся деталь для некрогенератора), и проводившиеся тогда странные раскопки на Красной площади. Обстоятельный розыгрыш вызвал брожение умов, в том числе и высокопоставленных, и продлился недолго.

Куда масштабнее оказалась следующая мистификация Арбитмана. Вряд ли Борис Стругацкий, предложивший критику заняться историей советской фантастики, мог предложить какую форму эта история примет. И кто её напишет.

Специально для создания «Истории советской фантастики» Арбитман сотворил третье свое alter ego. Им стал уважаемый семидесятилетний доктор филологии, профессор Р.С.Кац – сын татарского, русского и еврейского народов. При этом, по замыслу Арбитмана, на обложке книги были указаны лишь инициалы этого «патриарха литературоведения». Только заглянув в выходные данные книги, опубликованной в 1993 году, читатель мог узнать полное имя её автора – Рустам Святославович Кац.

Какой же предстала история советской фантастики в изложении доктора Каца?

В основе всей сложносочинённой конструкции, описанной в книге, предположение (фантастическое допущение!) о том, что место социалистического реализма в культурной жизни Советского Союза заняла фантастика. Напомню, что в реальной истории её статус был ровно противоположным, не зря её называли Золушкой. Арбитман ловко замешивает факты и персоналии советской литературы с воображаемыми событиями и книгами. Мановением пера, под постукивание пишущей машинки История преображается. На I Съезд писателей прибывает Герберт Уэллс (к сожалению, его речь не сохранилась), среди его спутников – Олдос Хаксли, Стенли Уэйнбаум и Абрахам Меррит. Секция фантастов Союза писателей получает особую государственную поддержку, а на Потсдамской конференции Сталин объявляет о правах Советского Союза на Луну. Пишут фантастические романы Дудинцев, Трифонов и Василь Быков, а новая поэма Александра Твардовского рассказывает о приключениях Теркина на Луне.

«История советской фантастики» по Кацу втройне интересна тем, кто хорошо знаком с подлинной историей советской литературы и сможет в полной мере оценить метаморфозы, описанные Арбитманом. Да и менее осведомлённым читателям книга понравится. Всё-таки и Арбитман, и Кац, и тем более автор детективов Гурский (Льва можно узнать по когтям) умело закручивают интригу даже псевдодокументального повествования.

Знатоки труд Каца оценили. Он был отмечен премиями «Странник» и «Интерпресскон», причём номинационная комиссия «Интерпресскона» включила книгу сразу в две номинации – «крупная форма» и «критика, публицистика» – так как её участники разошлись во мнениях о жанровой принадлежности такой «Истории советской фантастики». Борис Стругацкий наградил работу Каца «Бронзовой улиткой» – в категории «публицистика». А недавно книга была переведена на японский язык – по уверению автора, с указанием на вымышленный характер описываемых событий. И даже вошла в шорт-лист японской премии Сэйун в 2018 году – в категории «переводной роман», вместе с книгами Кристофера Приста, Джека Вэнса и Кима Стенли Робинсона.

И всё же некоторые незадачливые исследователи угодили в ловушку правдоподобия, расставленную Арбитманом, – ведь книга даже была снабжена библиографическим списком. Известен случай, когда на книгу Каца ссылались в серьёзном научном труде (не буду упоминать имени этого будущего доктора наук, тем более что любопытствующие легко смогут его прогуглить). Да что там учёные? Прямо с экранов телевизоров в народ шагнула байка о том, как Сталин делил Луну. Как реальный исторический эпизод она упоминалась в нескольких документальных фильмах. Широкое распространение этот сюжет обрёл то ли благодаря популярности криптоисторических сюжетов как таковых, то ли благодаря ностальгии по Советскому Союзу – могущественной державе, способной вот так взять и поделить Луну. А может быть, его популярность была вызвана появлением новых космических программ по освоению естественного спутника нашей планеты.

Любопытно, что «История советской фантастики» была не первой попыткой Арбитмана мистифицировать её подлинную историю. Незадолго до этого, на «Интерпрессконе», критик прочёл доклад, озаглавленный «Две тайны советской фантастики», в котором он, со ссылкой на уже известного нам Аркадия Данилова, рассказал наконец-то «подлинную историю» двух классиков фантастики – Александра Казанцева и Ивана Ефремова и представил их в совершенно фантастическом свете.

Спустя шестнадцать лет после появления на свет доктора Каца и «Истории советской фантастики», Арбитман обратил своё искусство мистификатора на себя самого.

На этот раз он умудрился провернуть – как в замысловатом голливудском блокбастере об аферах и ограбления – двойную мистификацию и издать под именем Льва Гурского биографию Романа Арбитмана. Причём не критика и писателя, а ни много ни мало второго президента России. Опубликовано жизнеописание было в соответствующей статусу своего героя книжной серии «Библиотека приключений замечательных людей».

Конечно, при ближайшем рассмотрении выясняется, что отличия между двумя Арбитманами не сводятся к официальному статусу. Книжный Роман Арбитман по батюшке оказался Ильичём. И после того, как Ельцин, перечитав «Властелина колец», принял решение уйти в отставку, страной руководил с лёгкостью и энтузиазмом другого Ильича, своего предшественника. Тем более, что обстоятельства благоприятствовали. Подводная лодка «Курск» не утонула, а вот город Курск оказался подтоплен – в результате весеннего паводка. О чём президенту и сообщил Ларри Кинг. Башни 11 сентября не упали, а вот Ходорковского смогли посадить, сначала его самолёт – благодаря чему удалось избежать авиакатастрофы, а потом и его самого – в кресло министра топлива и энергетики.

Концепция изменилась. Если в «Истории советской фантастики» политическая альтернатива меняла судьбы людей, то в биографии Романа Ильича Арбитмана альтернативный президент менял политику страны.

Как говорил доктор Кац, «Чему учит история? Как известно, ничему. Чему учит альтернативная история? Альтернативному ничему же. Казалось бы, можно расслабиться и просто получать удовольствие от перебора вариантов. Однако доктор филологии Р.С.Кац не таков! Для него классическая и современная литература, по образному выражению Ивана Тургенева, не храм, а мастерская».

Коль скоро литература оказывалась мастерской, появлялось намерение и кое-что в ней подправить. И спустя несколько лет после выхода «Истории советской фантастики» доктор Кац вернулся к альтернативному литературоведению. В книге «Альтернативная история литературы» (2019) он вновь переписал классиков, точнее, представил альтернативные версии их известных произведений: то, какими они предстали бы для читателей, случись истории пойти по другому пути. Например, последуй Пушкин совету Николая Первого переделать «Бориса Годунова» «в историческую повесть или роман наподобие Вальтера Скотта», он мог стать автором остросюжетных исторических романов, востребованных «широкой читательской аудиторией» и заодно заработал бы – как популярные современные писатели наподобие Бориса Акунина. Рассказывает Кац и легенду о соперничестве Алексея Толстого и Владимира Набокова. Толстой выиграл первый раунд: его «Приключения Буратино», созданные на основе «Приключений Пиноккио» Карло Коллоди, стали детской классикой, а вот набоковский перевод Кэрролла под названием «Аня в стране чудес» остался малоизвестной диковинкой. Зато на фантастический бестселлер красного графа, озаглавленный женским именем «Аэлита», несколько десятилетий спустя (должно быть, накопив силы) Владимир Владимирович ответил сокрушительным ударом, романом под названием «Лолита».

Как писал (предупреждал!) автор, «Кац знает меру и не заносится в гибельные выси. Будучи серьёзным учёным, он чувствует свою ответственность даже за несбывшееся, а потому в новой книге предлагает глубокий и выверенный прогноз на вчера и позавчера».

К удовольствию читателей прогнозами на прошлое патриарх альтернативного литературоведения не ограничивался. Во «Взгляде на современную русскую литературу» (2007) Кац принял вызов авторов, утверждающих, что критики не читают тех книг, о которых пишут статьи и рецензии. Рустам Святославович заявил, что критику-профессионалу и не нужно читать книги, ему «достаточно бросить взгляд на имя сочинителя, название, обложку». И содержание небольшой книги Каца вполне соответствует названию: в ней представлены рецензии, написанные после тщательного ознакомления – но не с содержанием книги, а с её обложкой. И вышло у Каца, надо признать, довольно правдоподобно. В его изложении, как это уже бывало, некоторые произведения оказываются интереснее оригинала.

Склонность автора к мистификациям во многом была предопределена природой жанра. Фантастика предполагает игру ума, создание причудливых и сложных интеллектуальных конструкций. И раз уж фантасты конструируют вымышленные миры, то что остаётся профессионалу, их критикующему? Выдумать свой мир, сложив из элементов реальности.

В альтернативном литературоведении доктор Кац был не одинок. В 1998 году американский фантаст, кстати также подвизавшийся и на ниве критики, Пол Ди Филиппо в книге «Потерянные страницы» представил альтернативную историю американской фантастики. Одним из поворотных моментов в этой новой истории фантастики стало занятие Кэмпбеллом поста главного редактора Astounding. Вот только это был не тот Кэмпбелл! Вместо технократа до мозга костей Джона Вуда Кэмпбелла-младшего редакторскую ношу взвалил на себя Джозеф Кэмпбелл, автор «Тысячеликого героя», гуру для сценаристов всего мира, а заодно эксперт в области мифологии и аналитической психологии. С его легкой руки в фантастике стали господствовать не технологические, а мифологические произведения и темы. Что радикально изменило на только фантастический ландшафт, но и судьбы многих известных нам персоналий. Справедливости ради стоит добавить, что Арбитман эту книгу Ди Филиппо не любил и отзывался о ней крайне нелестно.

Наверное, найдутся желающие покритиковать критика – за чрезмерную, по их мнению, увлеченность мистификациями в ущерб «серьезным» критическим работам. Вот только сам Роман писал о том, что влияние и значимость традиционной критики падают, а альтернативное литературоведение, как ни крути, предоставляет возможность посмотреть на объект изучения с другой стороны, чтобы сказать о нём что-то важное (в случае с «Историей советской фантастики» проговорить влияние политических сил на развитие жанра).

К тому же настоящую историю советской фантастики может написать любой вдумчивый исследователь, а написать «Историю советской фантастики» доктора Каца – мог только Роман Арбитман.

И – перефразируя стихотворную строку – умелая мистификация – это тоже искусство.

***

В первую нашу встречу, перед тем, как мы сели пить чай, он сразу попросил, несмотря на разницу в возрасте, обращаться к нему на ты. В фэндоме так принято, уточнил Роман.

Он во многом и стал для меня олицетворением того самого старого доброго фэндома, который я едва застал, с Клубами Любителей Фантастики, самиздатом, фэнзинами и общением по переписке. Остроумный и интересный собеседник, прекрасный знаток фантастики, которую он действительно любил. Надёжный друг. Когда мне случалось просить о помощи, помогал – словом и делом. Отличный рассказчик – я бывал мнократно на презентациях его книг, и каждый раз аудитория была очарована, попадала под его тихое обаяние. И при этом яркий и яростный критик, не жалеющий меткого словца для плохих книг и плохих писателей. Потому что «главное, помнить: фантаст, начисто потерявший квалификацию (либо вовсе не имевший оной), так же опасен для общества, как и пьяный водитель автофургона».

Когда стало понятно, что ниша обычной критики явно ему маловата, не соответствовала ни темпераменту, ни работоспособности, ни амбициям, ни способности плеснуть краски и жизни в так называемый литературный процесс, он с лёгкостью изменил правила игры, освоил смежные занятия. Как признавался Арбитман, «быть критиком – одно удовольствие, а быть критиком, беллетристом и еще квазиучёным – целых три удовольствия». Прежде ни себе в этих удовольствиях, ни читателям в результатах своих любимых занятий он не отказывал. Теперь его будет не хватать.

Светлая память, Роман.

Сергей ШИКАРЕВ