Александр Виноградов

РЕБЕНОК И КОНФЕТА

Те, кто говорит: "Это так просто, как отнять
конфетку у ребенка", никогда не пытались этого сделать.

Р.Асприн

Стук колeс ночной электрички Горький-Шахунья слышался довольно далеко, мешая праведному сну тысяч садоводов. За окнами, засиженными мухами, тянулись наверх обглоданные ели, будто пытаясь пронзить фиолетовое, с кровавым солнечным пятном, закатное небо. Громкий разговор двух мужиков весьма бомжового вида мешал мне сосредоточиться на чтении, а попытки уснуть заранее были обречены на провал взрывами дикого разнузданного хохота.

Поэтому мне ничего не оставалось делать, как наблюдать за бегущим в окне чeрным лесом и древними телеграфными столбами, напоминающими покосившиеся кресты бесконечного заброшенного кладбища.

Доносившиеся до меня обрывки разговора, включившие в подсознание цепь мрачных ассоциаций, стали постепенно складываться в историю, одно воспоминание о которой до сих пор вызывает во мне внутренний протест.

Рассказывалось это на присущем представителям дна нашего общества диалекте, понять который можно с трудом, лишь иногда улавливая смысл за трeхэтажными матерными нагромождениями.

Потому, может быть, я и не уловил некоторых деталей повествования или же неверно интерпретировал их. Однако, в конце пути произошло событие. заставившее меня усомниться, что описываемые здесь события всего лишь плод моего воображения.

***

Рассказчика звали Горб. Его профессия осталась мне неизвестной, а вот его погибший год назад друг, Культя, зарабатывал тем, что выставлял напоказ свои тощие коленки, изображая безногого. Летом нищим живeтся достаточно хорошо -- не надо искать ночлега. Ну а тогда друзьям и вовсе повезло -- ускользнув от сторожей и контролировавших место мафиози, они устроились у старых могил, в том районе кладбища. который редко посещался людьми. облупленные ограды и заросшие дорожки, старые. кое-где даже поваленные наземь памятники были окружением их вечерней трапезы, состоявшей из буханки, скользких холодных сосисок в найденной на помойке консервной банке и двух стыренных бутылок по 0,7 на двоих. Пластиковые стаканчики и конфеты "Улыбка" на закуску были подобраны с могил.

Устроившись за полусгнившим дошатым столиком у одного из памятников, они быстро проглотили свои запасы и стали готовиться ко сну.

-- Мазипин Пeтр Никанорович, -- прочитал культя, вытирая зад куском чьего-то предвыборного плаката. -- Восьмое шестое тыща девятьсот шестьдесят седьмого -- восьмое шестое семьдесят второго... А сeдня чe?

-- Восьмое июня, -- отозвался Горб.

-- Слышь, мужик, с днeм рождения! -- произнeс Культя, обращаясь к камню, и расхохотался.

-- Знаешь... Конфетку у ребeнка спeрли, да ещe и насрали... Нехорошо как-то, -- сказал Горб заплетающимся языком.

И бомжи уснули.

Через некоторое время Горб сквозь сон услышал неразборчивые звуки, похожие одновременно на старческое шамканье и детский лепет:

"Дядя спрятал конфетки. Сегодня мой день рождения, и мама всегда дарит мне конфетки. Но я найду их... Нехороший дядя! Он накакал на пол. мама говорила, что нехорошо какать на пол... И здесь нет конфеток..."

А наутро, проснувшись с жуткой головной болью, он увидел мeртвого Культю, с развороченной раной на животе, опутанного собственными внутренностями. Горб не помнил, как добрался до ограды и как перемахнул через еe двухметровые бетонные блоки. Но на следующий день он очнулся жутко избитым, с ужасным похмельем и уже совсем в другом городе.

***

История закончилась, и Горб с товарищем, улегшись на скамейки, успокоились. "Да Шахуньи они ещe успеют выспаться, а мне -- выходить скоро", -- подумал я.

Лезть в рюкзак за книгой не хотелось, и я тоже задремал.

"Это другой дядя спрятал конфетки. Он тоже нехороший дядя и даже не поздравил меня с днeм рождения..." -- услышал я сквозь сон, а затем проснулся от жуткого крика Горба:

-- Он тут! Это он, он хочет искать у меня в животе! Он вернулся!

Валяясь на полу, Горб сучил в воздухе ногами и руками, будто отбиваясь от чего-то, нависшего сверху, а его недавний собеседник мирно храпел на своей скамейке.

Электричка уже переехала мост через Линду, и мне пора было выходить.

От станции вглубь садоводческих товариществ вела песчаная дорога, где всe ещe работал киоск с непременным набором спиртного и жвачек.

Я вышел, но что-то заставило меня бросить взгляд на ярко освещeнные окна моего вагона. Внутри я увидел единственную фигуру -- РЕБЕНКА ЛЕТ ПЯТИ С ОКРОВАВЛЕННЫМИ ПО ЛОКОТЬ РУКАМИ. И почему-то я вспомнил, что сегодня -- восьмое июня. А когда наши взгляды встретились, я только и смог сделать, что выдавить фразу:

-- С днeм рождения!

А полусгнившие губы ребeнка озарила улыбка.

 

---

---