Владимир БЕРЕЗИН

ПЕРВЫЙ ПЕТУХ РУССКОЙ FANTASY

 

Меня всегда занимало, почему вся фентэзи чётко ограничена одной, раз и навсегда заданной эстетикой. Это эстетика Тёмных веков, раннего Средневековья.

Эстетика волшебников. Мечей, кованных доспехов, пыльных рукописных книг.

Кельтских сказаний, если угодно.

Отчего-то такая развитая мифологическая система, как ватага греческих богов, нежизнеспособна в современном мире.

Миром фентэзи правят нибелунгоподобные персонажи.

Впрочем, есть теперь и образец русской фэнтэзи – пока единственный достойный образец.

Клюнул нас жареный петух.

Но обо всём по порядку.

Абрам Терц пишет по этому поводу: "Какой там гусар! – не гусар, а Пушкин взвился пухом вослед за женщинами и удостоился чести первого в русской поэзии авиатора!

Полюбуйтесь: "Руслан и Людмила", явившись первым ответвлением в эпос эротической лирики Пушкина, вдоль и поперек исписаны фигурами высшего пилотажа. Еле видная поначалу, посланная издали точка-птичка ("Там, в облаках перед народом через леса, через моря колдун несёт богатыря"), приблизившись, размахивается каруселями воздушных сообщений. Как надутые шары, валандаются герои в пространстве и укладывают текст в живописные вензеля. В поэме уйма завитушек, занимающих внимание. Но, заметим, вся эта развесистая клюква, – нет! – ёлка, оплетенная золотой дребеденью (её прообраз явлен у лукоморья, в прологе, где изображен, конечно, не дуб, а наша добрая, зимняя ель, украшенная лешими и русалками, унизанная всеми бирюльками мира, и ее-то Пушкин воткнул Русланом на месте былинного дуба, где она и стоит поныне – у колыбели каждого из нас, у лукоморья новой словесности, и, как это правильно и сказочно, что именно Пушкин елку в игрушках нам подарил на Новый год в первом же большом творении), так вот эта елка, эта пальма, это нарочитое дезабилье романтизма, затейливо перепутанное, завинченное штопором, турниры в турнюрах, кокотки в кокошниках, боярышни в сахаре, рыцари на меду, медведи на велосипеде, охотники на привале – имеют один источник страсти, которым схвачена и воздета на воздух, на манер фейерверка, вся эта великолепная, варварская требуха поэмы.

Тот источник освистан и высмеян в пересказе Руслановой фабулы, пересаженной временно – в одной из песен – на почву непристойного фарса. В этой вставной новелле-картинке, служащей заодно и пародией, и аннотацией на "Руслана и Людмилу", действие из дворцовых палат вынесено в деревенский курятник. (Должно быть, куры – в курином, придворном, куртуазном и авантюрном значениях слова – отвечали идейным устремлениям автора и стилю, избранному в поэме, – старославянскому рококо). Здесь-то, в радушном и гостеприимном бесстыдстве, берут начало или находят конец экивоки, двойная игра эротических образов Пушкина, уподобившего Людмилу, нежную, надышанную Жуковским Людмилу, пошлой курице, за которой по двору гоняется петух-Руслан, пока появление соперника-коршуна не прерывает эти глупости и в самый интересный момент".

Так, это место в поэме известно:

 

...Когда за курицей трусливой

Султан курятника спесивый,

Петух мой по двору бежал

И сладострастными крылами

Уже подругу обнимал...

 

Заметим, что "Прогулки с Пушкиным" писались человеком, в течении нескольких лет обитавшем среди людей, для которых слово "петух" было наполнено особым, известным смыслом. Видимо оттуда, из этой трагической зоны русской словесности прилетели тотемные петухи в "Руслана и Людмилу" и историю о птице с золотым гребешком.

Появились уже и иные толкователи скрытого эротизма в этом сочинении господина Пушкина – на русской почве. Говорится, например, ряд событий брачной ночи. Стыдливость невесты, вдруг гром, появление некого карлы, заросшего длинным волосом, и – полёт в небеса.

Оставим это толкование на совести комментаторов, хотя в свете его роль Руслана как петуха представляется ещё более забавной.

Межу прочим, само толкование этого имени – Руслан – уже обросла легендами. Вполне логично для массовой культуры и массовопопулярной лингвистики его производят от Russ + Land.

Тогда Руслан-петух превращается уже в совершенное безобразие.

Поэтому отвлечёмся от подобных ассоциаций.

Парижский публицист замечает: "Запоминающиеся впечатления детства от пребывания на даче сказались на столь откровенной трактовке отношений между полами. Как мальчишка, Пушкин показывает кукиш своим героям-любовникам. Но каким светлым аккордом, какою пропастью мечтательности разрешается эта сцена, едва событие вместе с соперником переносится в воздух – на ветер сердечной тоски, вдохновения!

 

Напрасно горестью своей

И хладным страхом поражённый,

Зовет любовницу петух...

Он видит лишь летучий пух,

Летучим ветром занесённый.

 

К последним строчкам – так они чисты и возвышенны – напрашивается ассонанс: "Редеет облаков летучая гряда..." Редеет и стирается грань между эротикой и полетом, облаками и женскими формами, фривольностью и свободой, – настолько то и другое у Пушкина не то чтобы равноценные вещи, но доступные друг другу, сообщающиеся сосуды. Склонный в обществе к недозволенным жестам, он ухитряется сохранять ненаигранное целомудрие в самых рискованных порой эпизодах – не потому, что в эти минуты его что-то сдерживает или смущает; напротив, он не знает запретов и готов ради пикантности покуситься на небеса; но как раз эта готовность непоседливой эротики Пушкина притрагиваться ко всему на свете, когда застя этот свет, а когда им ответно светлея, лишает ее четких границ и помогает вылиться в мысли, на взгляд, ни с какого бока ей не приставшие, не свойственные – на самом же деле демонстрирующие ее силу и растяжимость.

Как тот басенный петух, что никого не догнал, но согрелся, Пушкин умеет переключать одну энергию на другую, давая выход необузданной чувственности во все сферы жизнедеятельности"...

Для разговора о "Руслане и Людмиле" в ходе беседы о русской fantasy важно уяснить следующее.

Суть заключается в том, что "Руслан и Людмила" не несут на себе печати христианства.

В этом смысле это произведение – классический образец фентэзи. Фентэзи есть мифологическое пространство раннего средневековья, однако, лишённое христианства.

Недаром, романы Льюиса не получили и десятой доли ой популярности что и романы Толкиена.

Пространство средневековья должно быть наполнено языческими героями и отношениями.

И оно действительно населено демонами, существами, что подобно шахматным фигурам, выполняют свои функции. Все персонажи, кстати, парны – старуха-колдунья старику финну, Руслан – Фарлафу, самостоятельно живущая голова – резво летающему карле.

Пушкин написал текст идеально соответствующий этому правилу.

Вот имущественно-сексуальная ценность – невеста, вот женихи. Выбор женихов, то есть выбор из женихов вполне соответствует выбору вер. Хазарский хан, северный воин и все остальные борются за женственную Людмилу – сиречь Русь.

Хотя Людмила – дочь князя Владимира, текст господина Пушкина абсолютно лишён и намёка на принятие судьбоносных решений.

Герой действует не подобно рыцарю, а подобно кнехту, наёмнику. Есть награда – Людмила-Русь, есть враг и есть череда магических предметов, встречающихся на пути. Это открытый найм, а не спасение человечества. Не рыцарский обет, во всяком случае. Герой превращает поиск в путешествие.

Итак, петух сделал своё дело, затем клюнул. С этого резкого движения клюва началась русская фентези.

 

 

---

---