Генри Лайон Олди: «Гребем деньги лопатой…»
или «Два в одном»
Всемирно известный писатель-фантаст Генри Лайон Олди признан на международном фестивале фантастики «Еврокон» в 2006 году лучшим фантастом Европы. На самом деле это два интересных человека из Харькова – Олег Ладыженский (О. Л.) и Дмитрий Громов (Д. Г).
– Какое образование нужно, чтобы стать писателем-фантастом?
О. Л.: – Любое! Понимаете, название «фантаст» не всегда корректно. Булгаков – фантаст? А Алексей Толстой? Герберт Уэллс? Словосочетание «писатель-фантаст» вообще не очень понятно. Тогда надо ставить ярлыки: «писатель-детективщик», «писатель-деревенщик», «писатель-авангардист». Если мы пишем прозу, значит, мы – писатели; пишем стихи, значит, поэты. У нас есть пьесы, которые активно ставят на территории бывшего Советского Союза (в Беларуси, России, Украине); значит, мы – драматурги. А фантаст – это, скорее, человек, умеющий посмотреть на жизнь под неожиданным углом. Для этого нужно не особое образование, а особый склад ума.
– В чем отличие фантастики от других литературных жанров?
Д. Г.: – Пожалуй, в том, что можно сосредоточиться на интересных психологических, этических, эстетических моментах текста, используя как инструмент скальпель фантастического допущения.
– У вас есть произведения, где действие происходит на территории Украины?
О. Л.: – У нас таких произведений вагон и маленькая тележка. Например, в cоавторстве с супругами Дьяченко и Андреем Валентиновым мы создали два романа – «Пентакль» и «Рубеж», которые написаны полностью на украинском материале. В «Пентакле» действие происходит в ХХ веке, а в романе «Рубеж» – в казацкий период.
Д. Г.: – Есть и современная Украина, и гоголевские времена, и будущее.
– Можно ли прочитать ваши произведения на украинском языке?
О. Л.: – Вышло восемь наших книг на украинском языке.
– Вы пишете только на русском языке?
Д. Г.: – Мы пишем на русском языке, потому что думаем по-русски. (Переходит на украинский). Ми досить вільно володіємо українською мовою, але ж писати треба тією мовою, якою думаєш.
– А переводите свои произведения сами?
О. Л.: – Свои стихи я переводил на украинский язык сам. Стихи трудно доверить переводчику. А прозу… Жизнь коротка, и если переводить свои книги самостоятельно, то когда писать новые? Было бы хорошо, если б они переводились и на другие языки, на которых говорят жители Украины. За счет этого происходит обогащение культуры.
– Я знаю, что вы занимаетесь каратэ, а это ведь не только вид единоборств, но и особая восточная философия. Сказываются ли эти занятия на образе ваших мыслей и на вашей литературе?
О. Л.: – В первую очередь, занятия каратэ положительно сказываются на здоровье. Во-вторых, помогают работать вместе. Занимаясь каратэ, понимаешь, что, работая в паре, не надо калечить противника. С ним надо уметь беседовать.
Д. Г.: – Начинаешь чувствовать партнера. Когда работаешь в паре на тренировке, это же не бой насмерть или за спортивную медаль. Еще до того, как партнер скажет тебе: «Ох, ты мне в глаз кулаком попал, не надо этого делать!», – нужно уметь это почувствовать и не попасть в глаз. Так же работают в соавторстве. Когда мы только начинали писать вместе, спорили достаточно много. Но примерно через полгода произошла притирка. Теперь мы уже чувствуем, какой момент принципиально дорог соавтору, а где можно что-то изменить.
О. Л.: – Позанимавшись три десятка лет каратэ, начинаешь добираться до философии. У нас ее продают как дешевый товар, сразу в начале занятий. Но ведь в начальной школе не преподают высшую математику. Философия Востока – не та липовая эзотерика, которой торгуют на всех углах. Китай же умудрился занять в мире важное место! Куда ни глянь – везде китайское производство и китайское трудолюбие.
Д. Г.: – А в Корее и Японии меньше объем производства, но развиты высокие технологии.
О. Л.: – Философия пробивает себе русло через практичные вещи. В 90-х годах у нас собирались совместно с японцами открыть завод по производству инструментов (плоскогубцы, ножовки). Мы предоставляли рабочую силу, территорию, материалы. Они нам отказали по одной простой причине: «У нас стоит вопрос красоты предмета, эргономики ручек. Надо, чтобы покупатель захотел купить именно наши плоскогубцы. А у вас этот вопрос еще лет 20 подниматься не будет».
– Вы начали говорить о работе в паре. Расскажите, как возник Генри Лайон Олди?
О. Л.: – Мы познакомились в школьном возрасте в литературной студии Дворца пионеров -- и разбежались в разные стороны. Потом встретились в школе каратэ. Громов пришел туда тренироваться, а я уже года три-четыре прозанимался и помогал инструктору.
Д. Г.: – Сначала я Олега не узнал. Он уже бородатый был, а в школе, естественно, нет. Потом узнал, конечно. Выяснилось, что Олег ведет театральную студию, и я пришел туда со своей пьесой.
О. Л.: – К тому времени я уже закончил режиссерский факультет, а Дмитрий – химический.
Д. Г.: – Я принес фантастическую пьесу, которая называлась «Двое из земли». Видимо, пьеса была не слишком хороша, Олег ее не поставил. Но я остался в студии в качестве актера. Тогда мы подружились по-настоящему. Брали друг у друга тексты почитать, начали критиковать друг друга, корректировать. В итоге большая часть замечаний была сочтена дельной, и мы решили попробовать что-то написать вместе. Тринадцатого ноября 1990 года был совместно написан юмористический рассказ «Кино до гроба и…» про вампиров. Результат нам понравился. С тех пор пишем вместе.
О. Л.: – Правда, после этого грянули 90-е. Произошло крушение всех систем, которые мы себе только представляли. Живя в Советском Союзе, мы знали, как трудно, но возможно опубликоваться. А тут сразу все ломается, страна превращается в руины. В ноябре 1990 года мы начали писать, а следом пришел 91-й. Режиссура никому не нужна, химия тоже. Мы решили, что будем писать. Мои родители уехали в Америку. А я отказался уезжать. Дима не пошел защищать кандидатскую диссертацию. Это сейчас легко говорить: «Ребята, вам хорошо жить, вы известные ОЛДИ, у вас три шкафа книжек, килограммы премий, деньги лопатой гребете...». А нас с 1990-го по 1996-й почти не издавали. Мы шесть лет писали фактически в стол. Когда появилась в 1992 году первая публикация в сборнике, решили взять псевдоним. Соседями по сборнику были англичане и американцы. Мы и подумали, что два имени – Дмитрий Громов и Олег Ладыженский – ни один нормальный читатель запомнить не в состоянии. Вот Кингу хорошо; Дяченко тоже – они муж и жена. Стругацким – они братья. Мы не братья, не родственники и не муж и жена. Тогда мы составили анаграмму «ОЛДИ» – Олег и Дима. Издатель сказал, что это собачья кличка, а не псевдоним, нужны инициалы. Мы приписали: «Г. Л.» – Громов и Ладыженский. Мы вообще-то шутили. Тогда издатель совсем озверел и для библиотечного каталога потребовал расшифровку инициалов. Мы окончательно развеселились и написали: «Генри Лайон». Уже все знают, что «Олди» – это Громов и Ладыженский, но «Олди» приклеилось, думаю, навсегда.
– Есть люди, которые с презрением относятся к фантастике. Говорят: «А, фантастика… Я такое не читаю» или «Я прочитал одну книжку, мне не понравилось». Что можно сказать таким людям?
О. Л.: – Когда я такое слышу, то понимаю, что передо мной либо сноб, либо дурак. Если дурак – это безобидно. Сноб – это серьезней. Я всегда спрашиваю: «Скажите, вы действительно «Мастера и Маргариту» Булгакова не читали, и Эренбурга «Трест Д. Е.», и Алексея Толстого «Аэлиту», и Франсуа Рабле?». Он говорит: «Ну, какая же это фантастика!». И мы сразу выясняем, что у человека действует странный метод отбора. Все хорошее он не считает фантастикой. Если взять любое направление в литературе, забрать все хорошее, которого 10% везде, то оставшиеся 90 процентов будут полной ерундой. Самый простой пример: в начале прошлого века была такая писательница – Лидия Чарская. Ее не вспомнит, наверное, никто, кроме специалистов. А на тот момент она была в двадцать раз популярнее Жюля Верна.
Д. Г.: – А также популярнее Чехова, Толстого и Бунина, вместе взятых.
О. Л.: – Кто вспомнит Чарскую через век? Никто. Зато Толстого, Чехова, Бунина и Жюль Верна помнят все. Пройдет пятьдесят лет, и то, о чем сноб говорил «полная лабуда», станет классикой литературы.
Д. Г.: – В фантастике, как и в любом другом направлении литературы, есть много плохо написанных книг. Если человек наугад решит ознакомиться с фантастикой, то, не зная достойных произведений, он «методом тыка» возьмет одну-две книги разных авторов. И велика вероятность, что натолкнется на ерунду.
О. Л.: – В свое время мы провели расследование, выяснили, с какого момента слово «фантастика» стало ругательным. ХIХ век – к фантастике относятся замечательно. Критик Шале называет Бальзака «чудесным фантастом», а роман «Шагреневая кожа» – «образцом фантастики нового времени». Вальтер Скотт пишет статью о методе фантастического в литературе, где в качестве фантаста приводит Гофмана. Достоевский считает «Пиковую даму» Пушкина идеальной фантастикой того периода.
Д. Г.: – Гоголь гордился тем, что пишет фантастику, и всячески ругал барона Брамбеуса, который подписывал свои произведения как фантастические.
О. Л.: – Дискредитировал фантастику первый Съезд Союза писателей СССР, принявший постановление, в котором говорилось, что фантастика – это литература для детей и юношества, призванная пропагандировать достижения научно-технического прогресса и агитировать молодежь поступать в высшие учебные заведения. После этого ни один нормальный писатель не хотел называться «писателем-фантастом».
Д. Г.: – Это постановление уже давно забыли, но «осадок остался». Тем не менее, Михаил Булгаков не постеснялся на титульном листе «Мастера и Маргариты» написать «фантастический роман».
– Сейчас что-то пишете?
О. Л.: – В апреле вышел роман «Гарпия» из цикла, над которым мы работаем много лет. В этом цикле мы пытаемся серьезные научные проблемы завернуть в фантастическую обертку. У нас на дворе условный ХVIII век: пудреные парики, кареты, шпаги. Если о ряде научных и психологических проблем говорить в лоб, люди часто это не воспринимают. А если подать в неожиданной форме, тогда можно поговорить о ксенофобии, о ненависти к чужакам, о презрении к инакомыслящим или «инаковыглядящим».
Д. Г.: – В соавторстве с нашим другом Андреем Валентиновым пишем роман «Аллюмен». ХIХ век, 30-е годы, место действия – вся Европа и часть Азии. В этот период был всплеск развития науки и техники. Научное знание буквально за полгода воплощалось в технические изобретения.
О. Л.: – Мир узнал такие имена, как Вольт, Фарадей, Ампер, Гаусс. Сейчас это единицы измерения.
Д. Г.: – В это же время была очень сильна мистическая составляющая: масонские ложи, магия, спиритизм. Это совершенно невообразимое варево. И в той, и в другой области царил большой энтузиазм. Читались публичные научные лекции об открытиях науки, на которые приходило больше народа, чем на театральные представления.
– Наверно, о будущем писать проще, чем о прошлом. Ведь если описываешь ХVIII век, то надо углубиться в проблему, изучить материал.
О. Л.: – О будущем писать не проще. Будущее ведь откуда-то произрастает, и чтобы его описывать, надо понимать, из каких корней оно выросло.
Д. Г.: – Все должно быть правдоподобно, чтобы паровозы в космосе не летали, а на космическом корабле не было рубильника.
О. Л.: – Когда пишешь о прошлом, нужно знать не только глобальные вещи, но и многие подробности. Например, как звали префекта полиции в 1825 году в Париже, под чьим протекторатом был остров Окинава в 1829 году…
Д. Г.: – …Какие источники электричества существовали в то время, как они назывались, почему алюминий был дороже золота.
– Чего бы вы хотели пожелать читателям?
О. Л.: – Мы хотим пожелать им здоровья и счастья. Но в первую очередь желаем – читать книги. Часто люди говорят: «Нет времени». Нет времени дышать, любить, читать... А жизнь-то проходит. Читайте, дорогие наши, ведь вы потому и называетесь «читателями». Ученые, педагоги и психиатры заявляют, что подросток, не читающий регулярно художественную литературу, необучаем. Представляете? Это неумение синтезировать информационные посылы, делая выводы.
Д. Г.: – Я бы хотел добавить: не стесняйтесь удивляться. Умейте в обыденном увидеть новое, какую-то интересную грань. Как говорит восточная мудрость, «всяческого уважения достоин тот, кто в старом умеет видеть новое». Будьте достойны всяческого уважения!