После первого чтения взахлеб хорошо перечитывать олдиевского «Одиссея», держа под рукой по меньшей мере мифологический словарь и учебник истории. Не для того чтобы «подлавливать» авторов на несоответствиях мифологическому канону или данным исторической науки, а просто чтобы получше понять, что сказано в романе и зачем. Почему выбран тот или иной вариант мифа. Что выдумано от себя. Что нового привнесли авторы в сам жанр такого рода реконструкции.

Но предварительно – одно замечание общего характера. Любая развернутая реконструкция любого мифа так или иначе рационализирует исходный материал, вносит в него здравый смысл нашего современника. А тем самым вольно или невольно осовременивает как архаику мифа, так и архаический социум. Роман об Одиссее представляет собой часть более широкого полотна, куда входят романы «Герой должен быть один» тех же Олди и «Диомед, сын Тидея» Андрея Валентинова, оставаясь при этом произведением вполне самодостаточным.

Итак, перед нами большая семья человекоподобных бессмертных богов и богоподобных смертных героев, связанных сложнопереплетенными кровнородственными узами. В своем повествовании авторы обнаруживают и такие связи, о которых античная традиция умалчивает. Так, Диомед оказывается сыном Афины-Паллады от смертного героя Тидея, а потомок Зевса и Гермеса Одиссей - ее новым возлюбленным.

В первом томе, посвященном детству и отрочеству Одиссея, о которых традиция упоминает крайне скупо, авторы дают волю фантазии. Их Одиссей с раннего детства визонер-духовидец, окружающие считают, что он подвержен приступам слабоумия. В древнегреческом эпосе юноша Одиссей гостит у своего деда Автолика Гермесида и его сыновей; там, на охоте его ранит кабан; по шраму он будет узнан своей престарелой няней после возвращения из странствий. У Олди Автолик умирает, когда Одиссей еще совсем мал; он завещает внуку лук, некогда принадлежавший самому Аполлону. («Реальный» Одиссей действительно обладал заветным луком, подаренным ему Ифитом; сведений о принадлежности этого лука кому-либо из богов в эпосе нет). Более того, Автолик предсмертной хитростью избегает дающего упокоение похоронного обряда и тенью следует за своим внуком, видимый только ему одному, да еще другим неупокоенным теням. Общение с тенью деда несомненно идет на пользу маленькому Одиссею, как, впрочем и впоследствии ему же, выросшему. И все же значительный в сюжетной схеме романа мотив духовидения является и самой значительной «натяжкой» в плане соответствия античной мифологии.

«Одинокий волк» Автолик, сын вороватого бога Гермеса, известен в мифе как ловкий разбойник, обитавший на Парнасе; не удивительно, что в романе он представлен эдаким «крестным отцом» разбойничьего братства. Развивая тему, Олди делают его зятя, басилея острова Итаки Лаэрта, вождем «пенного братства», а проще говоря, главарем всех пиратов Эгеиды. Лаэрт, хотя и приходится по одной из версий внуком самому Зевсу, известен в дошедших до нас источниках исключительно как отец Одиссея. Волей-неволей пришлось сочинить, героизировать его биографию: Лаэрт не только вождь «пенного братства», именно он стоял у корабельного руля при возвращении аргонавтов. Таким образом, одиссея сына предвосхищается одиссеей отца.

Героический миф и сливающийся с ним архаический эпос по своей природе не знают категорий добра и зла, не раздают моральных оценок. Миф оценивает поступки своих героев с точки зрения полноты бытия – чувства и действия.

«Гнев, о богиня, воспой…».

В мифоэпосе сущностная характеристика идеального героя – это именно его гнев, ярость, его, обращаясь к отечественной традиции, «буйна голова».

В психологическом же романе (а повествование Олди с полным правом претендует на психологичность), тем более в романе воспитания (а повествование Олди в значительной части посвящено становлению характера юного Одиссея, а впоследствии и его сына Телемаха) и уж, тем более, в романе фантастико-приключенческом этическая компонента, проблема добра и зла играет самую что ни на есть главную роль. То есть, перед авторами стояла классическая задача изобретателя – совместить в одной конструкции несовместимые на первый взгляд свойства.

Известный фантастиковед Игорь Черный, земляк наших авторов, давно занимающийся их творчеством, в своем развернутом послесловии к одной из их книг, говоря среди прочего об «Одиссее» и, в частности, о том, что из первоисточников нам почти ничего не известно о детстве и юности итакийского царевича, неожиданно цитирует Гоголя о Чичикове: «Темно и скромно происхождение нашего героя». Цитата в контексте статьи Черного совершенно излишняя и даже как бы неуместная. Достаточно вспомнить рефреном проходящую сквозь роман автохарактеристику: «Я, Одиссей, сын Лаэрта-Садовника и Антиклеи, лучшей из матерей. Внук Автолика Гермесида, по сей день щедро осыпанного хвалой и хулой, - и Аркесия-островитянина, забытого едва ли не сразу после его смерти. Правнук молнии и кадуцея». И это называется – «темно и скромно»? Тем не менее, Игорь Черный – по всей вероятности подсознательно, иначе он развил бы эту мысль – попал в самую точку. Одиссей – Чичиков. То есть, как Чичиков у Гоголя был новое лицо в отечественной словесности, так и Одиссей в трактовке Олди – новое лицо в древнегреческом мифоэпосе. Сын пирата и внук разбойника. Да, боец, да, лучник – но в первую очередь делец и дипломат. Да, и на Одиссея «накатывает» геройская ярость, геройское бешенство боя. Накатывает скукой и холодом. «Бей рабов!». Противники – рабы. Рабы своей чести, своей силы, своего страха, своей ярости. Он – свободен. «Ты сделаешь все, что понадобится. Если нужно будет убить – убьешь. Если нужно будет обмануть – обманешь. Если нужно будет предать – предашь. Номос важнее предрассудков. Ты справишься».

С известной долей условности можно сказать: Одиссей Громова и Ладыженского есть первый – и хотя бы уже этим героический – буржуа в обществе феодалов.

Явная новизна Одиссея на фоне прочих героев эпоса о троянской войне отмечена давно. Одиссей – единственный, побеждающий не только силой оружия, но словом и умом, искусством обхождения, военной и житейской хитростью. Исследователи предполагают, что первоначально образ Одиссея был достоянием «низовых», авантюрно-сказочных и плутовских сюжетов в духе Синдбада-морехода. И лишь включение этого - повидимому, весьма популярного в качестве «сердящего богов» плута-трикстера – персонажа в число вождей Троянской войны привело к формированию представлений о его воинских подвигах и решающей роли во взятии Трои.

Так что трактовка Одиссея как «антигероя», поставившего себе единственную цель - выжить и вернуться – не есть грубый произвол авторов. Эта трактовка базируется на самой истории формирования древнегреческого эпоса.

Особое место в романе занимает противостояние Одиссея и его двойника-антагониста Паламеда Навплида. Согласно античным источникам Паламед разоблачил Одиссея, когда тот, чтобы не участвовать в войне, прикинулся сумасшедшим. Под стенами Трои клеветнически обвиненный Одиссеем в измене, Паламед был казнен – забит камнями. По тем же источникам Паламед изобрел или по крайней мере упорядочил алфавит, ввел единые меры длины и веса, научил людей определять курс кораблей по звездам и распределять ежедневный прием пищи на три раза. Кроме того, он чтобы скрасить воинам однообразие лагерной жизни, изобрел игру в шашки и кости. То есть, в античной традиции Паламед – культурный герой. Одиссей, как уже было сказано, пришел в Троянский эпос из тех ранних преданий, где он играл роль трикстера, пройдохи и насмешника. В мифологических сюжетах противостояние культурного героя и пересмешника-трикстера встречается повсеместно – от Океании до Скандинавии. Поэтому не будем упрекать мифического Одиссея в злопамятстве и бесчестной клевете, а посмотрим, как справились с этой щекотливой ситуацией авторы романа.

В романе Паламед и его отец Навплий с первого своего появления – сватовства Паламеда к сестре Одиссея Марпессе - несут угрозу. Ведь после свадьбы в случае устранения Лаэрта и Одиссея (а именно таковы намерения Навплия и Паламеда) к Паламеду перейдет не только венец басилея Итаки, но и самое главное – владычество над «пенным братством». Завязка вполне в духе приключенческого романа. Дальнейшее развитие этой сюжетной линии идет через череду интриг и покушений, к известной уже развязке под стенами Трои, где Одиссей всего-навсего упреждает удар Паламеда. Но у многолетней вражды Одиссея с Паламедом в романе есть и принципиальная, так сказать, идеологическая подоплека. Чтобы ее понять, надо обратиться к смысловому центру романа – причинам и характеру Троянской войны.

По версии Громова и Ладыженского Троянская война явилась заключительным актом «развода» Земли и Неба. Расторгая брак с земнородными, боги-олимпийцы («Глубокоуважаемые», как величает их мудрый Лаэрт, или просто «Семья», как говорит мудрая Афина) постановили вернуть, а вернее, растратить в небывалой битве толику божественной крови («серебряного ихора»), текущую в жилах смертных героев.

Первый акт – сватовство Елены, грозящее превратиться во всеахейскую резню. Одиссей еще не знает о замысле Семьи. Духовидец, за спиной Елены он видит черные крылья богини мщения Немезиды. «Понадобилось всего несколько слов. Единственно верных и единственно возможных слов в нужное время и в нужном месте. И безумство резни вывернулось наизнанку, став безумством попойки».

Но – «Глубокоуважаемые не повторяют ошибок». И «клятва на коне», придуманная Одиссеем и предотвратившая межусобицу, неодолимо ведет к войне. Троянской войне, воспрепятствовать которой Одиссей уже не может – хотя и пытается.

«Есть разные девизы на щитах: «Сам Зевс меня не остановит!», «Муж-победитель», «Слава бежит впереди меня»…

Я вернусь.

Ничем не хуже.

И звучит куда более по человечески».

Человек Одиссей пошел на сделку с Глубокоуважаемыми.

• Я клянусь всем, что мне дорого: не позволить ахейцам уйти из-под стен Трои до конца! До самого конца, каков бы он ни был.
• Мы, Семья выполняем обещанное! И клянемся черными водами Стикса, священной и нерушимой клятвой богов – никогда и нигде, на земле и под землей, и в заоблачных высях не посягать на жизнь смертного по имени Одиссей Лаэртид!

А до того был разговор с Паламедом.

• Плоской нам мнится земля, - вдруг произносит Паламед вполголоса, разом охрипнув. – Плоской нам мнится земля, меднокованным кажется небо…

Молчу. Когда не понимаешь игры собеседника, молчи – твое молчание расценят как тонкий расчет. И попытаются заполнить паузу словами. Вот как сейчас:

• Спасать мир… Ты полагаешь, что в силах, ухватившись обеими руками, притянуть небо к земле? Сделать алым серебро в наших жилах?..

Разве дело в Елене? Менелай Атрид – не стань его, и клятва сгинет быстрей утренней росы на солнышке… А морской путь в Трою опасен. Человека, например, может смыть за борт. Ночью, без свидетелей. Если ты и впрямь намерен спасать всех…

На сделку с Паламедом Одиссей не пошел.

Но в приведенном диалоге есть не совсем понятный момент. Единственный, нарушающий самодостаточность двухтомного повествования. «Плоской нам мнится земля…» - это пароль посвященных. Знающих Тайну превращения смертного в бога.

Паламед по Громову и Ладыженскому – хотел бы стать богом. Одиссей – становясь богом против своей воли, сумеет остановиться. Вернуться.

Дело в том, что у Бессмертных случилась промашка: под Троей, в чудовищном Кроновом котле ускоренного времени герои сами по себе начинают обретать признаки божественной мощи. Дело идет к схватке действительно ставших богоравными героев с олимпийцами. Схватке, грозящей гибелью их общему Номосу. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не Одиссей с его неистовым желанием – вернуться. Бог не может вернуться в маленький номос человека. И в этом смысле «Одиссей» Громова и Ладыженского есть грандиозная, не знающая равных реализация метафоры «прийти в себя». Возвращение Одиссея по Г.Л. Олди – это буквально возвращение в человеческий облик. Но и с этим самым человеческим обликом не так-то все просто. Чтобы остаться человеком, Одиссею пришлось стать негодяем. Предателем. Убийцей приблизившихся к роковой черте друзей и соратников – Ахиллеса, Аякса.

Ахиллеса пришлось убивать стрелой Геракла. Стрелой, смоченной ядом Лернейской гидры.

Когда-то мальчишка Одиссей подружился с другим мальчишкой. Странным. Никому, кроме «рыжего басиленка» не видимым. У мальчишки по имени Телемах был лук. Телемах учил басиленка стрелять.

• Надо просто очень любить этот лук…

Телемах-Эрот выучил Одиссея очень любить этот лук, эту тетиву, эту стрелу, эту мишень.

Одиссей возвратился.

Я люблю этих Олди, даже отпуская в их адрес критические стрелы. Но это как-нибудь в другой раз. Сейчас я перечитываю «Одиссея», держа под рукой мифологический словарь и учебник истории. Помогает думать.

По одной из версий, дошедшей до нас в так называемых «Фрагментах греческих историков» Аркесий был бездетен и обратился к оракулу, который посоветовал ему сойтись с первым же существом женского пола, какое встретится ему. Аркесий встретил медведицу и с нею положил начало роду.