ОГНЕННАЯ ПРОПАСТЬ МЕЖДУ ДВУМЯ МЕНТАЛЬНОСТЯМИ

Сначала несколько слов о цели и методологии исследования. Автор этих строк настолько в штатском, что даже вообще не литературовед. Исследование находится скорее в русле политологии, социальной психологии и той области социальной философии, которую открыли историки школы "Анналов". В частности, они плодотворно занимались изучением ментальностей разных обществ. В качестве рабочего определения этого понятия можно обозначить ментальность как совокупность ценностных и идеологических установок, не осознаваемых самими их носителями. Это то, что носителям представляется очевидным настолько, что не требует не только доказательств, но даже формулировок, даже вербализации, то, что просто не может быть иначе. Например, приверженцу шариата не только не нужно доказывать, что женщина принципиально ниже мужчины, но и совершенно необязательно произносить это вслух. Кстати, все знаменитые философы часто ставили под сомнение какие-нибудь такие самоочевидные вещи. Иногда их за это не любили.

Итак, будет анализироваться не картина тех обществ, которые изобразили фантасты, а картина общества, в котором живут сами фантасты. Кто-то из писателей, кажется, Александр Блок, заметил, что писатели как певчие птицы - подхватывают и поют те мелодии, что слышат вокруг. Он призывал "слушать революцию" и именно так написал свои поэмы "Двенадцать" и "Скифы". В этом смысле фантасты особенно ценны, недаром у психологов есть такой специальный тест - "Нарисуй любое фантастическое существо, проявив максимум фантазии". Испытуемый всегда рисует свой собственный психологический автопортрет.

При этом автор пребывает в уверенности, что ценность изображенных картин будущего как социальных прогнозов строго равна нулю. Иначе говоря, если прогнозы технологических достижений будущего часто бывают удачны, то прогнозы социального развития - никогда. Автор готов тут же отказаться от своих слов, если ему приведут пример хотя бы одного сбывшегося социального прогноза писателя-фантаста. В жизни все происходит не только принципиально не так, как в романах, но и всегда принципиально фантастичнее.

В этом смысле образы различных апокалипсисов, то бишь "концов света", в постсоветской фантастике есть прежде всего отражение в сознании конца социализма и распада СССР. Всякое искусство есть прежде всего передача эмоций. Главный тезис автора: при описании эмоций конца привычного нам советского мира и начала мира нового российские и украинские авторы обнаруживают разную и даже диаметрально противоположную ментальность ментальность.

Это различие идет именно по реальному месту проживания, а не по графе в паспорте (на Украине ее вообще отменили). Так, опираясь на личные впечатления, я определил бы национальное самосознание обоих Олдей как "харьковский пофигизм". В то же время ментальность у них однозначно украинская. Вообще, российская и русскоязычная литература - совсем не одно и то же, так же как английская и англоязычная.

В качестве объекта для анализа выбраны четыре книги: дилогия "Год лемминга"/ "Мягкая посадка" Александра Громова и "Закон фронтира" Олега Дивова с российской стороны, "Нам здесь жить" Г. Л. Олди и Андрея Валентинова и "Армагед-дом" Марины и Сергея Дяченко - с украинской. Критерии отбора можно считать вполне произвольными. Общим для всех авторов является их безусловный литературный талант и то, что все они визуально мне знакомы (россияне и Дяченко именно как гости "Звездного моста") и вызвали, пожалуй, наибольшую симпатию. Повторяю, все далее сказанное ни в коем случае не есть следствие личной антипатии (или симпатии). "Ничего личного, только бизнес". При этом выдвигается гипотеза, что указанные далее характерные черты ментальности будут статистически присущи всей совокупности российских и украинских авторов.

Наконец, автор этих строк решил сэкономить усилия свои и читателей, сведя до минимума цитирование анализируемых произведений и часто излагая лишь свои выводы из анализа этих текстов. Кто хочет, может их проверить.

1. Общим для всех анализируемых картин "конца света" является их глобальность, то есть они имеют вид всемирной разрушительной катастрофы. Далее, они неизбежны в том плане, что их нельзя предотвратить, и одновременно непредсказуемы в том плане, что их причины и механизмы остаются для героев (и авторов) загадкой. Некоторое исключение здесь представляет собой роман "Нам здесь жить". Можно рассматривать идею расширения реальности нашего мира и совмещения ее с миром мифологическим как гениальный технологический прогноз, имеющий все шансы сбыться. Впрочем, главный герой, писатель Залесский, совершенно не понимает механизма своего воздействия на эту иную реальность. Кстати, и Ворота в романе супругов Дяченко выступают как проявление именно иной реальности. Причем в обоих украинских книгах эта иная реальность не столько губительна, сколько спасительна для главных героев и их обществ. У россиян же причина "конца света" до конца загадочна. У Дивова герои лишь высказывают предположение, что это некий секретный вирус; у Громова в одном романе Солнце по неизвестной причине резко уменьшает светимость, в другом же сначала заявляется, что пандемия самоубийств есть лишь "болезнь роста" ноосферы как единого сверхорганизма, а затем эта гипотеза ставится под сомнение всем развитием сюжета: получается, что гибнут не только плохие люди, но и все подряд, и никакого "отбора на подлость" нет.

2. Оптимизм и пессимизм. У россиян "конец света" необратим, выживает лишь горстка, причем ее дальнейшее выживание остается под большим вопросом. В обоих украинских романах "конца света" как такового вообще не происходит. Мир в целом переходит на более высокую ступень развития, человечество не только выживает, сохранив все свои технологические достижения, но перед ним открываются и новые перспективы. Вообще, нарисованная Дяченко картина регулярных апокалипсисов, когда каждое новое поколение занимается в основном восстановлением разрушенного предыдущим апокалипсисом - слишком точная аналогия реальной истории Украины. В конце романа этот цикл удается разомкнуть. То же можно сказать об отрезанном от электричества и газа Харькова, ворующем их при помощи магии, в романе Олди/Валентинова.

3. Степень деградации общества. В романах россиян она практически полная. То есть все прежние структуры власти разрушаются (в первом романе Громова - еще нет, но там и апокалипсис откладывается). Какие-то новые совершенно примитивные структуры возникают к концу романов. У Дивова общество оказывается совершенно неорганизованным, у Громова все управленческие решения и действия оказываются неэффективными. Полностью деградирует вообще вся общественная структура. У украинцев общество в целом полностью сохраняет управляемость, действуют обычные конституционные органы власти. Они действуют в условиях "конца света", часто эффективно обеспечивая решение общественных задач. Если в романе Олди-Валентинова мэр и многие чиновники сбежали, то заместитель мэра вкупе с оставшимися на своем посту и примкнувшими к ним представителями общественности сохраняет законный порядок. В беспредел впадают как раз федеральные власти, именно они грубо нарушают Конституцию. Описываемое же общество и у Олди/Валентинова, и у Дяченко сохраняет в целом современную структуру с обычным набором социальных ролей.

4. Отношение к христианству. У россиян христианской Церкви вообще нет. То есть она исчезла бесследно. У Дивова вообще не упоминается о религии (надо полагать, все священники вкупе с военнослужащими, наркоманами и проститутками оказались в группе риска и не пережили катастрофу). У Громова во второй книге упоминаются какие-то дебильные (пардон, "дубоцефальные") культы типа "Белого братства", но ни слова о православной церкви. В первом романе церковь упоминается один раз - в виде здания при кладбище. Очень символично. Эх, ребята, братья-россияне. Вы к нам лезете со страшилками насчет неканоничности подчинения Вселенскому патриарху вместо московского и опасности от папы римского и греко-католиков. А сами-то вы хоть какие-нибудь христиане? Ведь в ваших личных мирах нет места вообще никакой церкви. В то же время у украинцев церковь занимает важное место в обществе. И Олди/Валентинов, и Дяченко об этом пишут. Им просто в голову не пришло умолчать о Церкви - слишком многие на Украине веруют в Христа, и канонически, и не канонически. Причем у Олди/Валентинова местные истинно верующие православные священники-диссиденты прямо противопоставляются впавшему в языческую ересь Московскому патриархату во главе со впавшим в маразм патриархом.

5. Отношение к армии и спецслужбам. У украинцев четко проявляется резко негативное отношение к органам безопасности. В милиции могут работать и честные люди, отношение к ней в целом амбивалентное. У россиянина Дивова о КГБ вспоминается юмористически, вполне амбивалентно, вообще же в Москве и Туле делаются попытки воссоздать некое подобие армии и службы безопасности: без этого возрождение общества не мыслится. У Громова в первом романе спецслужбы - вообще становой хребет всей общественной структуры, во втором романе главный герой - стукач, и значительная часть всего действия построена на деятельности службы безопасности. Особенно трогательно, что, по Громову, в спецслужбах общий уровень порядочности людей несравнимо выше, чем в среднем в обществе (и потому их работники мало подвержены эпидемии самоубийств). При этом армия у обоих россиян выступает в карикатурном виде, как слабая и неэффективная. В то же время у украинцев местные военные - герои, защищающие мирных жителей и часто жертвующие своей жизнью.

6. Отношение к народу. У украинцев народ состоит из очень разных людей, но все они прежде всего - люди, притом вполне дееспособные. Вообще, резких и непримиримых противоречий внутри общества не наблюдается, в целом сохраняется гражданский мир (за исключением периода диктатуры во втором цикле у Дяченок). В Харькове Олдей/Валентинова нет межнациональных противоречий не только между русскими, украинцами и евреями, но даже и с кентаврами. Специально подчеркивается, что демонстрации против кентавров организованы извне: "Платят им, Гизело! Ты погляди, кто собрался? Босота, наркота долбаная, им что кенты, что марсиане". Россияне же, не сговариваясь, строят совершенно одинаковую схему устройства общества. Во-первых, интеллектуальная верхушка, которые одни только и есть настоящие люди. Важнейшим последствием катастрофы была как раз утрата большинством уцелевших их человеческой сущности. Вторая общественная группа - "тихие тупые". Это дубоцефалы у Громова и неагрессивная часть "тупых" у Дивова, те, кто могут как-то учиться и вспоминать прошлое, фермеры и т. д. Наконец, есть еще агрессивные тупые у Дивова и адаптанты у Громова. Они стремятся истребить всех нормальных людей. В начале романа у обоих авторов утверждается невозможность какого-либо диалога с такими, к концу это вроде бы ставится под сомнение, но чисто теоретически. "Тихие тупые" способны сотрудничать и с теми, и с другими. Однако в любом случае очевидно, что такой народ не способен управлять собой сам. Дивов прямо противопоставляет "людей" "народу".

7. Интеллигенция и народ. К главным героям российских писателей вполне применимо ленинское определение: узок их круг, страшно далеки они от народа. У Дивова об этом пишется особенно трогательно: "Я убеждал "тупых". Упрашивал. Давил на них. Стрелял в них. Без толку. Проклятье, док, ну где у пострадавших кнопка, а? Сильно повышенная внушаемость? Почему тогда они меня не слушаются, прирожденного лидера? Дайте же ключ!" На самом деле ключ есть, но воспользоваться им могут либо клинические параноики, либо полные мерзавцы-циники, но почему-то никак не нормальные люди. У Громова в итоге оказывается, что среди самих адаптантов находятся лидеры с интеллектуальным потенциалом почти как у интеллигентов. Таков Саша, который объясняет свое кредо так: "Миром правят простые идеи. Простые и понятные большинству людей. Исключение составляют бараны, живущие не идеями, а несложными желаниями, и умники, для которых идеи, понятные большинству, чересчур просты. Первых можно не принимать в расчет, вторые не способны увлечь за собой массы". В общем, то же самое.

При чтении этих реплик мне вспомнился концерт в маленьком харьковском клубе звезды московского андеграунда Умки. В конце милого общения многие предложили продолжить его на улице, в парке. Умка испугалась: "Ведь урла прицепится". Она из Москвы, как и Дивов с А. Громовым. Она не смогла поверить, что в центре Харькова как-то странно бояться урлы (а с такой толпой из клуба ее странно бояться где-либо)...

Особенно потрясает, что при всем выше сказанном о народе российские авторы почти дословно одинаково заявляют, что этот убивающий умников народ на самом деле добрый: "У "тупых" все просто. Они друг к другу хорошо относятся. За очень редким исключением. Это простые добрые ребята. А вот вы, раньше времени "проснувшиеся": - Мы, - поправила Женя. - Я научился держать себя в узде. Я научился их понимать и даже любить такими, какие они есть. А вы этого не можете." (Дивов). А. Громов об извергах-адаптантах: "Возможно, в каком-то смысле они счастливее нас с вами. - Ну хватил, брат! - сказал Георгий Юрьевич и стал вытирать слезы. - С такими-то рожами - А вы взгляните на лицо счастливого человека, когда сами не в настроении, возразил я, чувствуя, что пьянею. - Тоже скажете: рожа, так бы и звезданул по черепу: А адаптант смотрит на вас, как на птеродактиля: откуда ты, мол, такой взялся, парень? Сыт, пьян, главное, жив - почему не радуешься жизни? Забить, чтоб не маячил, да помедленнее". Нет, что ни говори, живы традиции классиков русской литературы, их плач по безгрешному и безвинному простому народу.

Герой и у Громова, и у Дивова к концу романов получает-таки поддержку какой-то части народа. Его наконец оценивают по достоинству, совершенно одинаково спасают из плена у супостатов и зовут возглавить: что трогательно и в какой-то мере оптимистично.

У украинских авторов проблема урлы тоже ставится. Но все герои решили ее еще в школе. У Дяченок есть лицей и есть простая школа, где плохо учатся и не слушают учителей. Лицей, в общем-то, лучше. После "мрыги" уцелевших больше не тянет беситься - будь они из простой школы или лицея. У Олдей/Валентинова взаимоотношения интеллигенции с народом нормализуются еще в младших классах: умные мальчики тоже неплохо дерутся. Интеллигенция как социальная прослойка вообще не обособлена.

8. Отношение к демократии и тоталитаризму. Романы украинских авторов пронизаны ненавистью к тоталитаризму, к государственному насилию в любых его формах. Для них очевидно: никакая "твердая власть" не спасет от апокалипсиса, а только усугубит катастрофу. Особенно они ненавидят государственную пропаганду - ложь "во спасение". Их общества в целом напоминают современную Украину с ее коррупцией и организованной преступностью, но и с демократическими свободами, которые не пустой звук.

У россиян возрождение общества на демократических началах вообще непредставимо (с таким-то народом!), под это подводится теоретическая база. Дивов доказывает, что "тупые" могут пережить зиму и вообще уцелеть, только если ими руководить твердой рукой. У Громова в более раннем романе "Мягкая посадка" заявляется: "Мы легкомысленно рано нарушили естественный порядок вещей. Человечество перестало жить стаями и выиграло во всем, кроме уверенности в завтрашнем дне, забыв о том, что стая с обязательной иерархической структурой - крайне устойчивое и дееспособное образование. Совершенно безразлично, как называется эта стая: военная диктатура, абсолютная монархия или первобытная толпа, которая вовсе не была первобытной толпой. До появления конкурирующего вида считалось, что биологически мы доросли, по крайней мере, до усеченной демократии. Самое неприятное состоит в том, что любое увеличение свободы отдельной человеческой особи неизбежно ведет к уменьшению запаса прочности цивилизации, и причина этому лежит внутри нас: В человеке извечно борется сознательное стремление к свободе с унаследованным от предков неосознанным желанием жить в стае, охотно подчиняясь ее дисциплине. Неудивительно, что после многих цивилизованных попыток обуздать адаптантов мы смогли противопоставить им только повстанческие отряды - это ведь тоже стаи". В более позднем по времени написания романе "Год лемминга" А. Громов дает уже развернутую картину тоталитарного общества совершенно в стиле Оруэлла. Здесь роль "внешней партии" выполняют четыре спецслужбы: Служба духовного здоровья населения (главная), Санитарная служба, Аварийно-спасательная служба и Служба надзора за технологиями и защиты среды. Самими спецслужбами правит организованная по типу мафии "внутренняя партия" во главе с Кардиналом, членов которой воспитывали изолированно от общества в особых специнтернатах. Правда, есть еще и какие-то выборные политики (не более чем объект дежурного презрения). Но, например, свободы слова нет вообще: все СМИ контролирует Служба духовного здоровья. Этот замечательный режим почему-то называется "народная демократия". При этом Громов, в отличие от Оруэлла, буквально воспевает этот режим: "Кто-то должен сделать так, чтобы на нашей многогрешной, неправильно устроенной планете все-таки можно было жить. Мы обеспечиваем. Одна из четырех Служб, или даже сатрапий - плевать, как нас называют: А если не обеспечим мы, значит, этого не сможет сделать никто и никогда".

9. Украина и Россия. Характерной чертой всех анализируемых романов является полное отсутствие в них Украины. Особенно озадачивает такое отсутствие в романах украинских писателей. Например, у Дяченок действие ведется в некоем абстрактном южном городе у моря, где у населения примерно поровну русских и украинских фамилий. При этом подчеркивается, что город - столица, но не говорится, столица чего. О России они тоже не упоминают. Олди/Валентинов прямо включают Харьков в состав Российской Федерации, но только для того, чтобы в конце он от нее отделился, и федеральные войска стали войсками противника. При этом российская армия показана как орда грабителей и убийц. Очевидна прямая аналогия с войной в Чечне, причем авторы прямо требуют для развязавших ее российских политиков суда международного военного трибунала. Вообще можно рассматривать вхождение в состав России как единственный логический вариант, при котором Харьков по образцу Грозного могли штурмовать российские войска. До штурма нашего города украинскими или, скажем, натовскими войсками фантазия авторов явно не поднималась. У российских авторов четко фигурируют и Россия, и Москва. В романе А. Громова "Год лемминга" упоминается Конфедерация, то есть воссозданный СССР, и даже конкретно станция Чоп в Закарпатье, но проблема Союза никак не в центре внимания. Относительно же самой России можно сказать, что и Дивову, и Громову особенно не нравится родной климат, в частности, зима. Вообще, зима - очень больная тема для россиян: "Почему, если ты француз, то обязательно живешь в благодатном теплом краю? А если русский, то у тебя на родине больше половины года холодно, кругом грязища, тоска и дураки?" (Дивов). Интересно, как чувствуют свой климат канадцы и скандинавы?

10. Отношение к Западу и, в целом, к внешнему миру. У украинских писателей отчетливо ощущается органическое единство с внешним миром. Он играет важную роль в сюжете. Так, Харьков спасает от уничтожения международная помощь из магических районов США и Юго-Восточной Азии. До этого харьковская мафия распространила деятельность на весь мир. Вообще часть действия в романе Олди/Валентинова происходит в США. У Дяченок научная работа главной героини финансируется из Европы, туда эмигрирует ее возлюбленный. Вообще, для украинцев Запад - это место, куда эмигрируют и откуда достают деньги. У россиян о внешнем мире говорят, но его не изображают, связи с ним минимальны. И у Громова, и у Дивова декларируется, что в остальном мире "происходит то же самое", но это почти никак не показывается. Яркое выражение оторванности от Запада - две метафоры. В романе Громова есть странный герой Бойль, ученый-наблюдатель из Англии. В конце же оказывается, что он вообще из параллельной Вселенной (куда и бежит). У Дивова единственный иностранец - космонавт, который вместе с российскими космонавтами находился во время катастрофы в космосе.

Выводы: Вызывает глубокую тревогу не то чтобы разочарование россиян в демократии, а ее полное непонимание. Вообще, перефразируя Маяковского, именно капитализм есть свободный труд свободно собравшихся людей. Во время второй мировой войны командующий войсками союзников генерал Эйзенхауэр был очень озабочен сохранением секретности относительно планов высадки союзников на Сицилии. Он не стал вводить цензуру. Наоборот, за месяц до вторжения он собрал всех представителей свободной прессы и рассказал им план вторжения в деталях. Эти честные люди сами сделали все, чтобы ввести противника в заблуждение. Вовсе не спецслужбы творят историю, максимум - они в ней гадят. А делают все нормальное и хорошее в этом мире люди, и те, которые элита, и те, которые народ. Но, к сожалению, при чтении российской фантастики, да и вообще при разговорах с россиянами порой возникает ощущение, что для них разговоры о демократии - примерно то же самое, что и разговоры о музыке с людьми, начисто лишенными музыкального слуха. Самое тревожное в книгах украинских авторов - это отсутствие самой Украины. Вообще же данный текст - лишь первая попытка анализа, тема нуждается в дальнейшей разработке. В заключение хочу выразить благодарность своей жене Климовской О. Ю., чьи ценные замечания вошли в данный текст

[ ФОРУМ О КОНФЕРЕНЦИЯХ ПО ФАНТАСТИКЕ ]

РУССКАЯ ФАНТАСТИКА  |  ЗВЕЗДНЫЙ МОСТ

[ Оргкомитет ]   [ Списки ]   [ Фотоархив ]   [ Статьи ]   [ Премии ]   [ Доклады ]   [ Заявка ]   [ Форум ]  

© 2001 Материал: Дмитрий Громов и Олег Ладыженский. © 2001 Дизайн: Алексей Андреев. © 2001 Корректор: Владимир Дьяконов	© 2001 Подготовка: Дмитрий Маевский, Алексей Жабин. © 2001 Сервер "Русская фантастика" Гл. редактор Дмитрий Ватолин.