Владислав Крапивин. Бабушкин внук и его братья
Книги в файлах
Владислав КРАПИВИН
Бабушкин внук и его братья
 
Роман

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

 

Обратная сторона планеты

 
Наверно, я просто подлый человек. Не снаружи, а в самой своей глубине. Во мне сидит сгусток Озма, никуда от этого не денешься. Даже когда я не хочу ничего плохого, получается плохо. Само собой получается...
Так я думал ночью. Ворочался и думал. Небо за приоткрытой шторой было белесым и каким-то безжалостным. А ближе к утру его затянули тучи, по наружному жестяному подоконнику забарабанило.
Я мучился из-за вчерашнего разговора с отцом.
Сперва-то все было хорошо. Родители позвонили около восьми часов вечера, и мама веселым голосом стала расспрашивать меня, как живу и что у нас нового. Я сказал, что все прекрасно. Она сказала, что у них на даче тоже все прекрасно, только она и папа уже соскучились по мне и по бабушке.
Потом вдруг трубку взял Алексей. У него был веселый, но слегка смущенный басок.
— Привет, братец! Как дела?
Я со старательным энтузиазмом прокричал:
— Привет, Алеха! Все о’кей!
Мне и правда хотелось, чтобы все было хорошо. Не надо ни капельки обид и семейных сложностей.
Алексей задышал в трубку, думал, наверно, что еще сказать. Но тут взял трубку отец.
— Здравствуй, сынище! Не скучаешь?
— Почему же... Есть маленько. Когда приедете-то?
— Через неделю... Втроем, если ты не возражаешь. Видишь ли... мы хотим, чтобы Алеша погостил у нас.
— А экзамены?
— Он ездит в Москву, сдает. Остался всего один. Надеемся, что пройдет по конкурсу...
Отец говорил с какой-то излишней небрежностью. А в глубине — виноватость. Почему? Неужели он думает, что я стану возражать против приезда Алексея?
— Ты, что ли, разрешения у меня просишь? — не удержался я.
— Ну... дело в том, что его приезд причинит тебе некоторые неудобства. Спать ему придется в твоей комнате...
— Перебьемся.
— Это в каком смысле? Перебьете друг друга?
— Да нет, выражение такое. В смысле “перекантуемся”... Ну, все уладится...
— Вот я и говорю! Все же три комнаты. Неужели тесно будет впятером!
— Вшестером, — хихикнул я. Мне хотелось, чтобы разговор стал шутливым и легким.
— Почему вшестером? Разве твой друг Ивка еще не вернулся к себе?
— Ивка-то вернулся! Зато появился Буська! Веселый, пушистый, носится по квартире, как ракета!
Отец помолчал и спросил бесцветным голосом:
— Кот, что ли?
— Котенок. Знаешь, такой забавный! Он повадился спать на вешалке, где шапки.
— Ну, что ж... Вы только следите там за ним... Приучайте...
— К чему приучать?
— Чтобы ходил куда положено. А то от этих забавных да пушистых такой запах...
Вот тебе и разговор... Ну, посмеялся бы, спросил бы, какого цвета котенок, где взяли, чем кормим! А то сразу — запах...
Я выговорил в трубку со звоном, почти со слезами:
— Зачем ты так?
— Как?
— Я думал, ты порадуешься, а ты тут же ... про гадости...
— Я же ничего плохого не сказал. Только посоветовал.
— Ты ни о чем хорошем не можешь...
— Александр! Да что с тобой?
— Ничего! — Я бросил трубку.
И тут же обмер: зачем я так?!
Теперь опять долгие дни, а может, и недели будет глухая молчаливая обида. Эта враждебная отгороженность, когда неловко смотреть друг на друга, трудно обратиться с самыми простыми словами.
Я же не хотел!
А тут еще бабушка... Она, конечно, слышала из своей комнаты мой разговор.
— Ты что? Опять не поладил с папой?
— Я ему про котенка, а он...
— По-моему, ты сам виноват. Надо быть посдержаннее. С отцом разговариваешь...
“Сам виноват”! Нет, я не считал себя виноватым. Но я мучился из-за того, что отцу из-за меня сейчас плохо. Там, далеко-далеко отсюда. Я ведь будто ударил его...
“Папа, позвони снова! Я не буду оправдываться! Скажу, что я свинья и сволочь! Только не надо этого чугунного молчанья!.. Ну, пожалуйста!”
Но телефон молчал.
И сам я позвонить не мог. Там, на подмосковной даче, телефона не было. Чтобы поговорить со мной и бабушкой, родители ходили на станцию, где стоял междугородный автомат.
Наверно, минут пятнадцать я потерянно стоял в прихожей перед полкой с телефоном. Потом побрел к себе и лег. Буська, видать, почуял мое настроение. Перестал гонять по полу свой любимый теннисный шарик, забрался ко мне, свернулся под боком и заурчал. Утешал, наверно...
Я так и уснул одетый. И бабушка ничего не сказала мне.
 
Утром я поднялся с тяжелой головой. Несильно и равномерно стучал дождь. На кухне громко говорило радио. Шла передача про поэта Багрицкого. Ведущая бодрым голосом рассказывала, что этого замечательного поэта стали забывать, потому что считают его певцом революции и комсомола, а это нынче непопулярная тема. Но у Эдуарда Багрицкого, говорила она, есть немало и других стихов: о природе, о поэтическом вдохновении, о птицах, о море... И тут начал читать артист:
 
Ранним утром я уйду с Дальницкой,
Дынь возьму и хлеба в узелке.
Я сегодня не поэт Багрицкий,
Я матрос на греческом дубке.
 
И я понял, что сейчас тоже уйду. От всего...
Стало не то чтобы совсем легко, но проще и яснее. Стало казаться, что в воздухе стоит тихий звон.
Я отыскал под вешалкой мамины резиновые сапоги, в которых она раньше ездила в сад. Они мне были в самую пору. В шкафу с одеждой взял полиэтиленовую накидку и свою старую безрукавку.
 
Ранним утром я уйду с Урицкой...
 
“С Урицкой” даже лучше звучит, чем “с Дальницкой”. Правда, я не поэт Багрицкий, а Иволгин Саша (или Алька) двенадцати лет. Неприкаянный, не приспособленный к этому миру. Но стихи продолжали толкаться в голове.
 
Дынь возьму и хлеба в узелке...
 
Дынь, конечно, не было. А хлеба я взял. Даже намазал маслом. В дальнем пути пригодится такой запас. А то, что путь будет дальний, я знал.
— Ты куда это лыжи навострил в такую погоду? — сказала бабушка. По-моему, без особого беспокойства.
— К Демиду, — соврал я. — Там нынче репетиция.
— Позатракать-то разве нельзя?
— Некогда. Пожую на ходу...
И бабушка, которая всю жизнь следила, чтобы “ребенок ел вовремя и как следует”, на этот раз только сказала:
— Ну, смотри...
Может быть, она поняла, что я ухожу не к Демиду, а просто  у х о ж у? И решила: пусть. Мол, такая, значит, судьба...
Я не стал оглядывать напоследок комнаты. Не стал ни с кем и ни с чем прощаться, даже мысленно. Только Буську погладил у порога и сразу шагнул за дверь. И тихо притворил ее.
Серый дождь не кончался. В лужах появлялись и лопались крупные пузыри. Жесткая накидка с капюшоном отзывалась на дождь скребучим шуршанием. Она была короткая, и холодные капли лупили меня по коленам. Вода щекочуще стекала по икрам в сапоги, надетые на босу ногу. Скоро в них захлюпало.
Ну и пусть! У меня было такое настроение, когда “чем хуже — тем лучше”.
А куда я шел?
Путь был один — через Завязанную рощу на Дорогу, а по ней — пока хватит сил.
Да, я с самого начала знал, что окажусь на Дороге. Один. Недаром же в последний момент сунул в карман безрукавки крошечный колокольчик от школьного значка “Последний звонок”.
По пути к роще я не встретил ни одного человека. Дождь всех загнал под крыши. Но в роще дождя не было. Он шуршал где-то в высоких кронах, а на землю не падало ни капли. Стоял сумрак, но не страшный, уютный даже. И тишина была полна знакомым смолистым запахом. Даже в нынешнем полумраке этот запах казался солнечным. И чудилось, что кое-где на стволах и на иголках зажигаются желтые искры.
Я продрался через сорняки в проходе между сараем и трансформаторной будкой. Миновал двор-пустырь с ромашками и железным хламом. По тропинке выбрался на обочину Дороги и дошагал до столба с перечеркнутой надписью “ОЗМ”.
Вот и все. Сейчас я последний раз перешагну эту границу.
И я перешагнул. Перешел ее по заросшей колее, стараясь не мять лиловые колокольчики. Сильно пахло мокрой травой. Трава эта скребла по блестящим сапогам. Здесь опять был дождь, но он шуршал по накидке все тише и тише.
А когда я пришел к автобусной остановке, дождь перестал совсем. И в серости низких облаков наметился желтый просвет.
Я постоял под табличкой с номером маршрута 123. Даже подумал: а вдруг в конце концов подъедет настоящий автобус? И увезет меня в неведомые страны...
Не было настоящего автобуса.
И славного Динь-Дима с маленьким автобусом не было. А я слегка надеялся: вдруг появится?
Нет, не надо. Ведь Динь-Дим обязательно решил бы, что мы должны идти вместе. А разве я имею право брать кого-то с собой, если сам не знаю, куда иду и когда вернусь. И вернусь ли...
Я достал колокольчик. И подумал: а булавку-то не взял, растяпа... Ну, ничего. В бахроме на левой штанине я нашел две нитки подлиннее и привязал колокольчик морским прямым узлом. Под боковым швом.
Накидку я снял, свернул и сунул в спортивную сумку, которая висела через плечо. И зашагал опять. Колокольчик позванивал и часто трогал ногу ободком, словно гладким, холодным ногтем. Стебли по-прежнему цепляли меня за сапоги, но я на них не досадовал. Шел и думал...
Да ни о чем я не думал. Не хотел. Ощущал только спокойную печаль и запахи трав. И так миновал многие знакомые места. Маховик локомобиля все вертелся — неторопливо и уверенно...
А вот и дом, который я предлагал превратить в театр.
Сперва я хотел пройти без остановки. Но что-то потянуло меня внутрь. А раз потянуло — пусть так оно и будет. Я вошел в пахнущий сухим деревом сумрак.
Виолончель стояла в простенке, между окнами — там, где оставил ее Арунас. Смычок лежал на подоконнике. Я подумал и взял его. Сел на табурет. Дотянулся до виолончели, поставил ее между ног, как знаменитый Брандуков.
Мешали голенища. Я дрыгнул ногами — сапоги отлетели на середину комнаты. Я взялся за инструмент поудобнее. А что, если меня, как Арунаса, осенит нежданный-негаданный талант?
Я зажмурился. Повел смычком по струнам. Раздался протяжный, оскорбляющий тишину Дороги скрип. Жуть... Да, видимо, одному что-то дано от Бога, а другому...
Тихо и виновато я поставил инструмент на прежнее место. Положил смычок.. Но все же моя музыкальная попытка не прошла бесследно. Та мелодия, которую я хотел разбудить в струнах, зазвучала теперь внутри меня.
 
...Только, чтоб не сдерживать всю стаю,
Я сложу, наверно, крылья сам...
 
Я опять вышел на Дорогу. Без сапог. Так будет легче. Скоро я вообще растворюсь в этом влажном воздухе, в этой траве и кустах. В этом небе, где пасмурная муть уже просветлела, рвется на куски, и куски эти округляются, превращаются в пухлые облака. Они еще серые посередине, но желтые по краям.
Сырая трава хватала за ноги, но идти босиком было удобнее. Динь-динь-динь, динь-динь-динь...
Я понимал, что там, откуда я ушел, будет печаль. Но надеялся, что недолгая. Бабушка утешится Буськой. У отца есть Алексей. У мамы... Она родит кого-нибудь другого, и он будет лучше, смелее, добрее меня.
А ребята? Ивке хватит радости, когда вернется Митя. Вячик, наверно, будет втайне даже рад — никого не станет между ним и Настей. И она повздыхает и утешится: некогда горевать, надо играть принцессу... У Арбуза достаточно забот с Николкой. Николка — тот, пожалуй, будет вспоминать меня дольше других. Но без печали. Решит, что я продолжаю шагать где-то в дальних далях.
Так думал я и шагал, шагал. Но мысли эти были не отчетливые, а словно за туманом. За печалью и мелодией про аистенка.
Что будет со мной? Я понятия не имел. Может, упаду от усталости под березой и усну. И, возможно, не проснусь. Или Дорога уведет меня в такие неведомые пространства, которые бесполезно воображать заранее. Хорошо бы...
Я давно уже миновал остановку “Якорная цепь” — границу разведанного нами пространства. А Дорога оказалась прежней. Шла то через перелески, то по лугам. Иногда взбегала на пологие бугры. Тогда я видел вокруг Безлюдные Пространства. Зеленый, слегка всхолмленный простор с небольшими рощами и кромкой синего леса в северной стороне.
Уже проглядывало солнце, и мокрая трава рассыпала радужные огоньки.
Никто ни разу не догнал меня, никто не попался навстречу. Я говорю про людей.
А вообще-то жизни здесь хватало. В кустах слышался птичий щебет, из-под ног выскочил однажды серый зверек (я не вздрогнул). Несколько раз проносились со скандальным шумом сороки. Но ни этот шум, ни щебет мелких птах не разбивали тишину.
Одно время со мной шла рыжая собака. Та самая, которую мы уже встречали однажды. Или очень похожая на ту... Кажется, такая порода называется “сеттер”. Собака появилась из кустов на обочине. Отряхнула с себя брызги, обнюхала мой колокольчик и двинулась рядом.
Я на ходу скормил ей кусок хлеба. А другой сжевал сам. Собака благодарно помахала хвостом и некоторое время не отставала, но потом свернула в мелкий березняк. Ну что же, у каждого свой путь...
Где же я? Сколько времени иду? Часы я оставил дома...
Дорога привела меня в шепчущий осинник. В нем резко пахло грибами. К ногам прилипали черные прошлогодние листья.
Мне захотелось поскорее опять на солнце, я заспешил и ... замер. Как от встречного толчка.
Осинник расступился, и видно стало, что путь разделяется на два.
Вот этого я не ждал. Я был уверен, что Дорога — одна. Как же быть теперь?
Может быть, подскажет надпись на камне?
Да, на развилке стоял серый кубический камень. Высотою мне до груди. Ну, все как в сказке! Белели на камне буквы. Издалека не разобрать.
Наверняка что-нибудь такое: “Налево пойдешь — голову сложишь, направо пойдешь — коня потеряешь...” Хотя какой у меня конь...
Я подбежал.
Не было здесь ни “налево”, ни “направо”. Были начертаны белилами торопливые, неровные буквы:
 
Алька, мальчик мой, я тебя очень люблю
 
Я сел на корточки. Уперся в камень руками.
 
Отец никогда не звал меня Алькой. И, конечно же, он никогда не бывал на этом месте. Но буква А была  е г о. Он всегда писал ее так: две палочки перекрещивались вверху, а внизу их косо пересекала твердая перекладинка.
Что же это?
Печальная сонливость сваливалась с меня кусками. Даже мелодия про аистенка исчезла. Я слышал только свое дыхание...
Кто это написал? Кому?
Я никогда не узнаю. И не надо... Может быть, это сделала сама Дорога. Само открывшееся мне Безлюдное Пространство...
 
Оно было добрым, это Пространство. Оно милостиво решило помочь бестолковому мальчишке. Иначе разве смог бы я за какую-то четверть часа пробежать назад весь пройденный путь?
Пространство и Дорога дали мне дыхание и силу. Скорость!..
Боже мой, отец ведь обязательно позвонит мне сегодня! Он же наверняка не спал сегодня всю ночь, как и я!
Не спал и мучился тревогой за меня. И страхом...
Сейчас, на бегу, я вдруг понял и ощутил  о т ц о в с к и й   с т р а х, который был спрятан за этакой “мужской” сухостью и насмешливым тоном. Отец просто не хотел этот страх показать. Страх за меня (потому что расту непонятно кем), страх за моего брата Алексея, чья судьба до сих пор неясна — что там дальше?
А я? Неужели мне все равно?..
Да нет же, я тоже боялся. И за Алексея — за брата, которого никогда не видел. И за других ... братьев. Друзья — они ведь тоже как братья. И Арбуз с Николкой, и Арунас в своей далекой Литве, и Динь-Дим из загадочного Соломина, и бестолковый Вальдштейн... И Настя — моя сестра... А еще брат — Ивка! А значит, и Митя Стаков — мой брат. И...Женя Стоков, лежащий на старом городском кладбище — раз он стал братом для Ивки и Мити...
Куда же я надумал идти один!
Пустая сумка на ремне летела за мной по воздуху. Я промчался мимо “театрального” дома, не вспомнив о сапогах...
Вот и столб с табличкой автобусной остановки.
И столб с перечеркнутой надписью “Озм”.
Надпись-то с другой стороны. А сторона доски, обращенная ко мне, была пустая. Но не обшарпанная, как раньше! Она была чисто белая! Только что покрашенная!
И покрасили ее... да вот они!
У столба стояли две девочки. В одинаковых серых платьях с рисунком из желтых листьев, наверно, сестры. Старшей было лет десять, а младшей шесть или семь. На младшей была еще веселая красивая панамка с белыми горошинами — похожая на шляпку мухомора.
Старшая держала ведерко и перемазанную белилами кисть.
Я остановился — встрепанный, запыхавшийся.
Старшая девочка смотрела настороженно. И кисть держала, как колотушку. Наверно, на всякий случай. А младшая глядела ясно и безбоязненно.
Она подошла и тронула мой колокольчик.
— Это у тебя зачем?
А я про него и забыл. И не слышал звона, когда мчался сюда.
— Это?.. Ну, так. Чтобы не было одиноко в пути... — Я мало-помалу успокаивался.
— А разве бывает одиноко? — серьезно сказала маленькая.
— Иногда.
— А почему ты босиком?
— Чтобы легче путешествовать, — сказал я. И подумал: “Вот была бы славная подружка для Николки”.
Старшая чуть улыбнулась:
— Разве ты путешественник?
— Да, — вздохнул я.
Младшая качнула своим “мухомором” и не поверила:
— Разве путешественники плачут?
— Я не плакал!
 — Ну да! А почему у тебя на щеках полоски?
— Это от дождя.
— Нету никакого дождя!
— Катя, перестань, — сказала старшая. — Здесь нет, а там был.
И я затеплел от благодарности к этой незнакомой девочке с каплей белил на остром смуглом подбородке.
— А зачем вы здесь красите?
Старшая ответила чуть насупленно и деловито:
— Смотри сам. С той стороны есть надпись. Зачеркнутая, потому что выезд. Мы решили, что и на въезде надпись нужна.
— Только не такая! — испугался я.
— Да, не такая...
— Нам то слово тоже не нравится, — сказала маленькая Катя.
— А ты знаешь хорошее название? — спросила у меня Катина сестра.
Я... нет, я не знал. Я только думал (вернее, чувствовал), что уходить из Озма можно, а возвращаться в него — это... ну, против законов природы.
Конечно, как ни называй злобный мир, лучше он не станет. Но... может быть, хоть самую-самую капельку добавится в нем доброты, если придумать хорошее имя? И хрупкий каркас добрых дел хоть чуточку окрепнет от хорошего слова?
А может быть, Дорога, по которой я шел и бежал, сделала в Пространстве таинственную петлю? Как рельсы Мебиуса в Завязанной роще! И привела меня на другую, ранее недоступную плоскость мира?
Вдруг здесь уже все не так, как прежде?
Я мельком усмехнулся: такая смешная надежда.
Но вдруг? Хоть чуть-чуть?.. Тогда тем более нужно правильное название для мира, в который я возвращаюсь.
Кто знает: вдруг в этом мире причины и следствия легко меняются местами и от доброго имени зависит суть вещей?
В конце концов, сказано же в древней книге: “В начале было Слово!”
А девочки смотрели на меня с ожиданием. И покрашенная доска белела выжидающе. И тихо-тихо было...
Потом раздался чуть слышный звон. Дальний, еле различимый. Словно звенела сама тишина.
Но нет! Это звенел колокольчик Динь-Дима!
И я уже знал: они все идут сюда! Хозяин и пассажиры крошечного желтого автобуса. Они догадались, куда отправился я, и, конечно же, заспешили следом.
Я слышал уже их голоса.
Стоял и ждал — виноватый и счастливый.
И думал, что, может быть, вместе мы найдем нужное слово.
 


 

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

Русская фантастика => Писатели => Владислав Крапивин => Творчество => Книги в файлах
[Карта страницы] [Об авторе] [Библиография] [Творчество] [Интервью] [Критика] [Иллюстрации] [Фотоальбом] [Командорская каюта] [Отряд "Каравелла"] [Клуб "Лоцман"] [Творчество читателей] [Поиск на сайте] [Купить книгу] [Колонка редактора]


© Идея, составление, дизайн Константин Гришин
© Дизайн, графическое оформление Владимир Савватеев, 2000 г.
© "Русская Фантастика". Редактор сервера Дмитрий Ватолин.
Редактор страницы Константин Гришин. Подготовка материалов - Коллектив
Использование любых материалов страницы без согласования с редакцией запрещается.
HotLog