Владислав Крапивин. Бронзовый мальчик
Книги в файлах
Владислав КРАПИВИН
Бронзовый мальчик
 
Роман

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

 

МЫС СВЯТОГО ИЛЬИ

 
В старинный подсвечник на столе деда Кинтель вставил новую свечу. Зажег. Выключил во всей квартире свет. Настроился на таинственность... В дверь застучали. Кинтель чертыхнулся, пошел открывать. Это явился сосед Витька Зырянов.
– Айда на пустырь! Там наши парни костер жгут, картошку испечем. Вовчик Ласкутин гитару принесет...
– Некогда мне.
Витька глянул через плечо Кинтеля в комнату:
– У вас чё, свет вырубили? Почему свечка?
– Колдую, – сумрачно сказал Кинтель. – Дух пра-прабабушки вызываю. Спиритизм называется. Слыхал?
– Не-а...
– Ну ладно, гуляй...
Витька, однако, не уходил.
– А корешок твой новый, он ничего... крутой пацан. Мы в субботу с Бусей подходим на перемене, спрашиваем: "Ну чё, труханул тогда?" А он: глупый, говорит, тебя-то, говорит, я мог носом в траву положить за секунду... А Буся, зараза, ржет. Я говорю: "Ты, пионер, наверно, малость того, да?" А Буся: "Спорим на рупь, что Витьку не положишь?" Он и говорит: "Ну спорим. Только ты, Витя, не обижайся, пожалуйста". Культурно так... Я ему: "Ты сам потом не обижайся..." А дальше ничего понять не смог: ка-ак меня крутануло! И лежу – рожей в лопухах...
"Ай да Салазкин!" – весело подумал Кинтель.
– Рубль-то Буся отдал?
– Да он не взял! Засмеялся, а тут как раз звонок...
– Ладно, гуляй, – опять сказал Кинтель. И вернулся в полумрак. "Ай да Салазкин..." Однако даже такой приятной мыслью не хотелось разбивать прежнее настроение. То самое, со свечой...
Кинтель, конечно, играл. Потому что, если здраво рассуждать, заниматься расшифровкой было гораздо удобнее при электричестве. Но хотелось загадочности. Того состояния души, когда она откликается на зов приключений.
Хорошо, что деда не было дома, он позвонил, что вернется поздно. Никто не мешал. Текла Войцеховна из полутьмы смотрела с портрета на праправнука строго и выжидательно. Стало даже немного... ну не то чтобы страшновато, а слегка "замирательно". И хорошо.
Кинтель подтянул к столу дедово скрипучее кресло, забрался в него с ногами. Положил на сукно снимок вверх оборотной стороной. И медленно, в соответствии с важностью момента, снял со шпеньков узорчатые пряжки "Устава".
Большой рисунок (30 Кб)
Да, книга была у него. Потому что там, на улице, отец Салазкина сказал мягко, но решительно:
– А "Устав" ты, Даня, возьми себе домой. На несколько вечеров... Возьми, возьми, не спорь. Тайны надо разгадывать обязательно... Признаться, мне и самому любопытно. Поделишься, когда расшифруешь? Если, конечно, там нет семейного секрета, который нельзя разглашать...
– Поделюсь, – буркнул Кинтель. Он был тяжело смущен всем случившимся. А Салазкин, тот, наобо-рот, – чуть не пританцовывал от радости, что так хо-рошо закончился разговор с отцом.
Разговора этого Кинтель не слышал. Потому что Салазкин убежал навстречу отцу, встал перед ним, взял его за бока, запрокинул голову и заговорил негромко и быстро. Один раз оглянулся на Кинтеля. Профессор Денисов тоже на него посмотрел. А потом всё смотрел на сына, не перебивал его долгую и, кажется, сбивчивую речь... Дальше случилось неожиданное: отец взял Салаз-кина пятерней за макушку, мотнул его голову, взлохматил сыну волосы. Кинтель стоял поодаль, но видел это отлично.
Салазкин весело затряс головой, ухватил отца за рукав пиджака, повел к Кинтелю. Тот – глаза в асфальт. Потом поднял.
Профессор Денисов сказал дружелюбным басом:
– А я вас помню, молодой человек. На теплоходе встречались. Ну здравствуй...
– Здрасьте...
– Александр мой изложил все события...
– Вы его не ругайте, пожалуйста, – давясь от неловкости, попросил Кинтель.
Александр Михайлович жизнерадостно сообщил:
– А я уже отругал! За то, что вокруг простой ситуации нагородил столько сложностей... Ладно, пошли, добры молодцы... – Одной рукой ухватил он за плечо сына, другой – Кинтеля. Пришлось шагать.
Кинтель сбивчиво проговорил:
– Сань, ты книгу возьми, положи в сумку...
Здесь-то Санькин отец и сказал, что не надо.
...Конечно, профессор Денисов понимал, что Даня Рафалов чувствует себя неуютно. И потому бодро заговорил с сыном:
– Ты почему косолапишь, друг любезный?
– Он в эти дни второй раз ногу подворачивает, – излишне ворчливо объяснил Кинтель. – Врачу надо показать.
– Не надо, уже все в порядке! – Салазкин запрыгал на одной ноге, а другой, подвернутой, весело заболтал. – Пап, ты почему так неожиданно приехал? Я даже не поверил...
– Что поделаешь? В соседней усадьбе трое студентов слегли, какая-то непонятная болезнь... "картофельный синдром". Мои подопечные зароптали. А я что должен? Позвонил начальству: говорю, что за каждого отвечаю. Картошка – дело важное, а люди до-роже...
– У нас из-за этого сегодня тоже шум в школе был, – поделился Кинтель. – Хотели семиклассников послать. А ребята уперлись...
– Туда специальную комиссию посылать надо, а не ребят, – сказал Александр Михайлович.
Так подошли они к дому Кинтеля. Профессор предупредил:
– Только из квартиры книгу не выноси. Договорились? А то сам видишь, какие нынче времена и нравы... А потом принесете ее вдвоем с Саней. Двое – это гарантия.
Кинтель неловко кивнул. И глянул исподлобья на Салазкина: "Ты сказал отцу, почему я не хочу к вам заходить?" И Салазкин так же – взглядом – ответил: "Да. Я все сказал. А как иначе-то? Не обижайся..."
Кинтель не обижался. Он радовался, несмотря на все, что случилось в школе... А может, и хорошо, что случилось? Теперь больше ясности, больше прочности. И отец Салазкина вроде бы даже как союзник...
 
 
Первое число на обороте снимка было 18 18/15. Кинтель нашел восемнадцатую страницу, отсчитал сверху восемнадцатую строку. Начал считать буквы... Выпало на большую букву "К". Речь в строке шла про "велiкого Князя Iоанна Васiльевiча". При чем он тут, в "Морском уставе"? Ладно, потом разберемся... 23 10/18... Двадцать третья страница была с голландским текстом. Счет попал на "W". У Кинтеля стукнуло сердце. "W" – значит "вест". Намек на какие-то координаты!.. 35 4/10... Опять большое "W"!..
Но так не бывает! В обозначениях компасных румбов "вест" и "вест" не могут стоять рядом! Если "норд" с "нордом" или "зюйд" с "зюйдом" – это бывает: например, NNO или SSW. А два "веста" или "оста" всегда разделены другими буквами... С первой минуты – путаница...
"А ты не ударяйся в панику с самого-то начала! Выпиши сперва все буквы, потом будешь разбираться!"
Снимок был размером с открытку. Числа покрывали всю обратную сторону. В строчке их было шесть или семь, а всех строк полтора десятка. Значит, около сотни букв...
А запятые и точки, если на них выпадает счет в книге, надо учитывать? Нет, конечно! Вот они, сами по себе, готовенькие, стоят между цифрами!..
Потом под счет попали на голландской странице две скобки. Их, наверно, надо. Тем более, что сперва левая скобка, потом правая – что-то заключают в себе... Пока не понятно, что именно... На клетчатом листке, куда Кинтель выписывает букву за буквой, получается сплошная абракадабра...
Может, вообще все это ерунда? Может, нет никакого шифра? Или разгадка совсем не в "Морском уставе"?
Кинтель жалобно и с досадой оглянулся на прапрабабушку. Резная рама чуть мерцала остатками позолоты. Текла Войцеховна смотрела из полутьмы слегка насмешливо. "Что-то вы, сударь мой, слишком рано отступаете..."
Ладно, поедем дальше... Выпала старинная буква "ять". И снова никакого смысла... Хорошо хоть, что все числа различимые. Острый грифель оставил на гладком картоне четкие следы, и даже там, где стерся графит и где запись попадает на буквы и виньетки с рекламой фотомастерской А.О. Молохова, все равно можно разобрать число. Поднесешь снимок ближе к свечке, повернешь так, чтобы свет падал сбоку, и вся цифирь выступает, будто смазали специальным проявителем... А свечка слабо потрескивает, и в окне черно, и тишина в доме, только что-то шуршит по углам и словно кто-то тихонько дышит за спиной. Уж не прапрабабушка ли?..
Если тряхнуть головой, мигом исчезнет вся таинственность. Услышишь, как за окном, на недалеком пустыре, бренчит гитара или как мурлыкает на кухне динамик. Или как во дворе соседка Клава Зырянова, Витькина мать, ругает мужа... Но нет, не надо ничего прогонять. Может, в этом сумраке, при одиночной свечке как раз и придет разгадка?
Вот и последнее число: 710 2/1. Получилось "и". А потом еще стоит восклицательный знак... Но что он означает? Словно вскрик на непонятном языке. На совершенно неизвестном! Потому что на листке оказалось вот что:
 
К W W т м с
ъ N о ъ ы а
о Иi О (-Н)
в. л и с. Ш ъ
S о ъ а у к
О т М к ш и
в л н с
а у ъ ъ
Б л с Л о ъ
п ю ъ п д
в Ъ н й ы м
н ш е в е
к й о а Ъ
о к п т
с р г в и ъ
т о о н з
д а у а
в ф т
Н й и п м и
а д и о н!
 
Кинтель охватил ладонями колючий затылок. Буквы словно танцевали в желтом свете неяркого огонька. Насмешливо так... И сквозь бессмыслицу сквозил какой-то намек. Неуловимый. Буквы дразнили: а вот догадайся, тряхни нас как надо, и мы встанем по порядку... Это, наверно, только казалось. Как ни крути – сплошная чепуха... Просто зло берет на Никиту Таирова!
А может, и правда "Морской устав" ни при чем?.. Но не зря же выпали два "W" и одно "N". "Вест" и "норд". Осколки каких-то координат или направлений! А если...
Но короткую, чуть живую ниточку догадки оборвал телефонный звон. Резкий, оглушительный в этой тишине!
Кинтель дернулся, схватил трубку старого черного аппарата, который стоял за подсвечником.
Звонила Алка Баранова.
– Кинтель! Привет! Диана велела всех, у кого телефоны, обзвонить, что в совхоз не поедем. Чтобы завтра зря не тащились спозаранку.
Кинтель плюнул в сердцах. Про совхоз он уже и забыл. Сказал разозленно:
– Я и так не собирался! Ишак я, что ли?.. Трезвонишь среди ночи!
– Ты что! Какая ночь, девять часов! Или ты спать ложишься, как в детсадике?
Кинтель взглянул на часы. Фарфоровый старинный циферблат смутно светился слева от портрета. В самом деле: пять минут десятого! А казалось, полночи прошло!..
Он шумно вздохнул в трубку. Алка сказала:
– Ты в эти дни какой-то... как мешком ушибленный. То смотришь в пустоту, то с Дианой лаешься...
– Возраст такой, созревание начинается, – огрызнулся Кинтель. С Алкой можно было не церемониться.
– Дурак! Сколько ни созревай, все равно не поумнеешь.
– Все сказала? Тогда бай-бай...
Он брякнул трубку на рогатые хлипкие рычажки. Всё. Прежнего настроения уже не вернуть. Включил свет, задул свечу, помусоленными пальцами сжал дымный фитилек... бумага с бессмысленной россыпью букв ярко белела на краю стола. Кинтель обиженно посмотрел на нее, пошел на кухню. Пальцами похватал со сковородки холодную картошку. Потом решил: надо все же разогреть, включил газ. Глотнул воды из-под крана.
По радио диктор читал последние известия. Ничего нового. Главари провалившегося путча сидели в тюрьме с романтическим названием "Матросская тишина". Какой-то банковский деятель клялся, что нового повышения цен не будет (скорее всего, врал). Президенты совещались об экономическом договоре. А в республиках стреляли. Стреляли в Карабахе, в Армении, в Азербайджане, в Молдавии, в Южной Осетии, в Грузии... Где не стреляли, там митинговали... В Югославии тоже шла пальба. Сербы в хорватов, хорваты в сербов... Какого черта не живется людям? Прямо руки у всех чешутся, тянутся к "калашниковым"...
Все всегда ищут врагов. Чтобы очередями по ним... Поставить на обрыв – и тысячу за тысячей. Представить всерьез такое убийство невозможно. Когда видишь на экране, как убивают одного, это страшно. Потому что понимаешь: был человек – и нет его. А когда тысячи... Те, кто стрелял, наверно, уже ни о чем не думали, привыкли. Палили, как... по кустам или по забору... А ведь каждый был живой... И среди них – Никита Таиров. Тот, кто оставил цифирь-загадку. Для него, для Кинтеля.
А может, вовсе и не для Кинтеля?
И нечего соваться в чужую тайну!..
Но у тайны такая природа: требует разгадки! Уже просто потому, что она, эта тайна, есть на свете...
Кинтель вернулся в комнату. Взял "Устав". Рассеянно открыл заднюю корочку – там, где выцветшие чернила сообщали, что книга эта не чья-нибудь, а "корабельного мастера Василiя Алексеева, сына Селянинова, дворянина города Зупцова...".
Какие корабли строил он, "сын Селянинов"? Почему оказался в заштатном Зубцове? И что за город такой? Может, все же была там корабельная верфь? Волга все-таки... Если была, то наверняка это отмечено в городском гербе. Может, там кораблик, вроде как на гербе Преображенска?
Кинтель растворил дверцы рассохшегося книжного шкафа, в котором дед хранил самые-самые свои редкости. С нижней полки вытащил альбом "Гербы городовъ, губернiй, областей и посадовъ Россiйской имперiи". Знаменитый и редкий теперь гербовник, который в конце прошлого века "составилъ П.П. фонъ Винклеръ". Дед этой книгой ужасно дорожил и гордился. Вроде как профессор Денисов "Морским уставом".
Герб Зубцова в гербовнике нашелся. Оказалось, что "Высочайше утвержденъ 10-го Октября 1780 года. Тверской губернiи. УЪздный". Рисунки были не цветные, но в объяснении значилось: "В красномъ полЪ золотая стена со старинными зубцами".
Стена была похожа на частый гребень. И фон – такой же, как стена, только перевернутый. Словно два гребня – светлый и темный – вошли друг в друга, образовав нехитрый рисунок герба. Никакого кораблика, только зубцы между зубцами... Между...
Опять что-то завертелось в мозгах. Будто очнулась там щекочущая мошка... Строчки на фотографии, они... тоже как бы зубчиками! Нижние числа не прямо под верхними, а под промежутками! И если... их поставить в эти промежутки? Ну-ка...
Тут уже не до свечи, не до игры в кладоискателей. Скорее!.. Что выходит?
Твердый знак в соответствии со старой орфографией прилипает к первой букве "К"!.. Затем чуть заметный промежуток – наверно, раздел между словами... "N" аккуратненько, как по заказу, вписывается между двумя "W"!
 
"К WNW..."
 
К вест-норд-весту!
А дальше?.. Что это? Неужели получается? Ой-ей-ей...
 
Къ WNW отъ мыса
Св. Илiи ос. (Ш-нъ).
SO отъ Макушки
валунъ съ
Б плюсъ Л подъ
внешней выем
кой копать
строго внизъ
два фута.
Найди и помни!
 
– Ура! – Кинтель неуклюже встал на голову и поболтал ногами при весьма неодобрительном взгляде прапрабабушки.
Впрочем, скоро радость поулеглась. Письмо – вот оно, да многое остается непонятным. Где этот мыс Святого Ильи? Что за остров Ш-н? Может, Шикотан, который рядом с Японией? Нет, с какой стати мальчик Никита стал бы что-то зарывать в такой несусветной дали!
Да и как бы он туда добрался...
Девочка Оля, для которой писалось письмо (вернее, тогда уже девушка), про остров Ш-н, разумеется, знала. Где его найти и как туда попасть.
Кинтель взглянул на снимок. Прапрабабушка смотрела прямо перед собой. Она была очень серьезна. А Никита в своей полуулыбке хранил загадку. Словно говорил: "Думаешь, прочитал письмо – и все решено? Клады так легко в руки не даются..."
Но Кинтель не ощутил обиды. Радость возвратилась к нему. Ведь что ни говори, а полдела было сделано! Полтайны раскрыто!
И когда наконец вернулся дед, Кинтель гордо поделился с ним своим открытием.
Дед обрадовался. Уселся на диван, листал и разглядывал (не без зависти) "Устав", слушал возбужденный рассказ Кинтеля. Покачивал головой, говорил: "Смотри-ка ты, надо же! Кто бы мог подумать!.. А мама, наверно, так и не прочитала. До того ли было в те годы! Да и книга к тому времени, скорее всего, потерялась..."
– Само собой, что не прочитала, – вздохнул Кинтель. И присел рядом с дедом. – А то бы, наверно, вырыла, что зарыто... Интересно, что за остров "Ша-эн"?
Дед отодвинулся, глянул на Кинтеля сбоку:
– Ох ты, дитятко... Неужели думаешь, будто это всерьез! Да играли они, вот и все. А это письмо – просто память о детской игре.
– Но ведь что-то же было, наверно, зарыто!
– Боже мой, ну какая-нибудь игрушка или детский талисман. Скажем, пробка от графина или красивая пуговица... Закопал Никита где-нибудь под яблоней в дачном саду. В том месте, которое у них двоих называлось мысом Святого Ильи. Бывает ведь такое в детстве, когда выдумывают свои острова и города, карты неведомых земель рисуют...
"Так, скорее всего, и было, – подумал Кинтель. – Разве найдешь теперь ту лужайку под яблоней? И дач-то нет уже давным-давно..."
Стало грустно и задумчиво. Еще немного, и включится в голове та скрипичная музыка... Но вдруг Кинтеля осенило:
– Толич! А может, они играли не с самодельной, а с нашей картой? Вот с этой! – Он кивком показал на стену. На блеклую и потрепанную карту 1814 года.
– Возможно. Только это ведь ничего не меняет...
Лишь сейчас Кинтель понял наконец, что за недавним возбуждением деда кроется не только интерес к открытию. Еще что-то. Какая-то озабоченность. Сейчас это стало заметнее.
– Неприятности опять, что ли?
– Да нет, наоборот... приятности. Не знаю только, как это для тебя. Видишь ли...
Кинтель всерьез встревожился. Дед сделался нерешительным, неловким, съеженным даже.
– Что случилось-то? Говори давай!
– Скажу, скажу. Никуда не денешься... Видишь ли, думали мы с Варварой, думали... и порешили наконец...
– Расписаться, что ли?! – весело спросил Кин-тель.
– Ну... вроде бы, – выдохнул дед. – Оно, конечно, если со стороны смотреть, то может показаться смешно. На старости лет...
– Да ладно тебе! – сказал Кинтель. – Вы оба еще это... вполне...
Дед несмело засмеялся, толкнул Кинтеля локтем:
– Значит, не возражаешь?
– Не-а... если меня не прогоните.
– Да Бог с тобой... У нее, кстати, тоже двухкомнатная квартира, можно будет сообразить с обменом, расшириться...
– По-моему, и здесь хорошо, – беззаботно отозвался Кинтель. – Мне своего угла за шкафом вполне хватает...
Дед опять засмеялся и толкнул внука с неловкой игривостью. А Кинтель не понимал его смущения. Давно было понятно, что к тому все идет. Тетя Варя появлялась у них все чаще, хозяйничала, готовила иногда обеды и ужины... Ужины!
Кинтель с воем бросился на кухню. Только теперь сообразил, откуда запах гари.
На сковородке дымилась превратившаяся в угольки картошка.
Появился дед. Сказал с удовольствием:
– Который раз за эти дни... Что это доказывает? Что женский глаз в доме необходим.
– Я тебе яичницу сделаю на ужин, – виновато пообещал Кинтель.
После ужина Кинтель, шипя от нетерпения и боли в ногтях, отколупнул на карте кнопки. Унес карту в комнату, где за шкафом стоял его залатанный диван. Взял у деда лупу. Включил на столе лампу. И начал водить стеклом над россыпями крошечных букв. По всем побережьям. Не найдется ли где-нибудь мыс Святого Ильи? И не даст ли это открытие в руки еще одну ниточку разгадки?
Мыс не находился. А глаза стали слипаться. И Кинтель, не споря с дремотой, лег щекой на карту. От старой бумаги пахло почему-то сухой травой... будто траву скосили на лужайке среди яблонь, и она теперь на жарком солнце превращается в сено.
По скошенной траве, разгребая ее босыми ногами, брели девочка и мальчик. Держались за руки. Это были, видимо, Оля (будущая прабабушка Кинтеля) и Никита Таиров. Но в то же время – девочка-скрипачка и Салазкин. Только Салазкин был не в клетчатой рубашке, а в белой матросской блузе с косым синим галстуком, а девочка – в стареньком коричневом платье вроде нынешней школьной формы... Они знали, что Кинтель смотрит на них, но не обращали внимания. Они искали мыс Святого Ильи.
– Вот он... – Девочка показала на кочку, устланную скошенным клевером. И кочка сразу выросла, превратилась во взгорок, за которым чувствовался обрыв. За обрывом туманно синело, клубилось, как дым, неласковое море.
Девочка и мальчик поднялись на взгорок, встали спиной к морю, к Кинтелю лицом. Покачнулись.
"Осторожно!" – хотел крикнуть им Кинтель. И в этот миг между ним и ребятами выросли из травы пятнистые дядьки в касках. Как манекены. Прижали к плечам приклады, навели на тех двоих стволы. Мальчик и девочка не испугались. Словно знали заранее, что всё так и будет. Неторопливо обняли друг друга за плечи, как перед фотоаппаратом... Сбоку от солдатской шеренги встал офицер – с бледным лицом, в старинном мундире с эполетами. Это был, без сомнения, командир фрегата "Рафаил" Стройников. Он в тишине поднял большую прямую саблю (видимо, не успел еще сдать туркам).
"Стойте! – беззвучно закричал Кинтель. – Не стреляйте! Они же не виноваты!"
"К сожалению, виноваты, – так же неслышно (только губы шевельнулись) возразил Стройников. – Они не поехали на картошку..."
"Вы что, офонарели?! Разве за это стреляют?! Перестаньте!"
"Я не могу. У меня приказ".
"Это незаконный приказ! Я... отменяю! Есть Декларация детских прав!.."
"Да? В таком случае сыграй отбой..."
Кинтель ощутил в ладони гладкий металл трубы. Поднес ее к губам. И...
"Я же не знаю, как играть! Меня не учили, чтобы отбой! Про это в песне..."
"Вот видишь, – грустно сказал Стройников (а на сабле горела солнечная искра). – Оказывается, сигнал отбоя тоже бывает нужен. А ты не захотел. Я бессилен что-то сделать..."
Вот, значит, как! Заманили в ловушку! Заставили искать мыс Святого Ильи, а сигналу не научили!
"Постойте! Тогда лучше я!.. Меня!.. Ведь это я виноват, а они-то ни при чем!.." И Кинтель хотел побежать к Никите и Оле, чтобы встать вместо них на обрыве. Но густое сено оплело ему ноги – не двинешься... Но должно же прийти какое-то спасение!
Может быть, вон оттуда, где стена?
Горячая от солнца кирпичная стена крепости вставала слева от Кинтеля. Очень высокая, с длинными и частыми, как у гребня, зубцами. Среди зубцов появились мальчишки-трубачи. Одетые как средневековые пажи, в плащах-крылатках, с длинными фанфарами. Дружно, по команде, подняли к небу сверкающие раструбы. Сигнал (тоже неслышный, но ощутимый нервами) разошелся над скошенной травой. Но солдаты разом сделали полуоборот, вскинули стволы, и те беззвучно затряслись, выплевывая клочки синего дыма. И трубачи стали медленно падать со стены, и за каждым летел трепещущий разноцветный плащ.
Стройников повернул к Кинтелю бледное лицо и опять шевельнул губами:
"Я не виноват".
Кинтель, давясь плачем, бросил в солдат свою трубу. Потому что это была не труба, а граната. Взрыв метнулся тихим желтым пламенем, солдаты попадали и затерялись в траве. А Стройников бросил саблю и сгорбленно пошел прочь.
Девочка и мальчик бежали с обрыва к упавшим трубачам. Кинтель с трудом побежал туда же.
Мальчишки лежали на скошенной, сладко пахнущей траве. Но они были ненастоящие. Вроде тех алебастровых и отлитых из бетона горнистов, которых раньше ставили в скверах и пионерских лагерях, а потом посшибали.
А один был бронзовый, как настоящий памятник. Весь потемневший, с пятнами зеленой окиси на спине. Он лежал вниз лицом, и металлические пальцы плотно сжали трубу. Одно плечо было натерто, словно его кто-то старался отчистить, и на желтом сплаве замер солнечный зайчик...
Кинтель виновато посмотрел на девочку и мальчика: что же теперь делать? А они молчали. Мальчик задумчиво наматывал на палец матросский галстук. Девочка подняла из травы коричневую блестящую скрипку, вскинула к подбородку и заиграла. Ту самую мелодию.
Почти сразу все это исчезло, скошенная трава, трубачи, мальчик и девочка. Но мелодия осталась. Она приходила со стороны сквозь многослойную дремоту. И наконец разорвала пелену. Кинтель поднял голову.
Музыка доносилась из другой комнаты, от телевизора.
Кинтель сразу подумал: вдруг показывают концерт юных скрипачей и там выступает она! И назовут имя!..
Но на экране под знакомую музыку проплывали пейзажи с колокольнями и березами.
Дед сидел перед телевизором, оглянулся на Кинтеля:
– Сейчас передачу покажут: "Куда ведут нити заговора". Про Янаева и всю компанию. Будешь смотреть?
– Да ну их всех...
– Тогда ложись. Поздно уже.
– Угу...
 


 

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

Русская фантастика => Писатели => Владислав Крапивин => Творчество => Книги в файлах
[Карта страницы] [Об авторе] [Библиография] [Творчество] [Интервью] [Критика] [Иллюстрации] [Фотоальбом] [Командорская каюта] [Отряд "Каравелла"] [Клуб "Лоцман"] [Творчество читателей] [Поиск на сайте] [Купить книгу] [Колонка редактора]


© Идея, составление, дизайн Константин Гришин
© Дизайн, графическое оформление Владимир Савватеев, 2000 г.
© "Русская Фантастика". Редактор сервера Дмитрий Ватолин.
Редактор страницы Константин Гришин. Подготовка материалов - Коллектив
Использование любых материалов страницы без согласования с редакцией запрещается.
HotLog