Гостевая книга Г.Л. Олди

Оставьте Свою Запись:
Тема:
Ваше имя:
E-mail:
URL:
Город:	Страна:
Ваша запись:

О "Мосте над океаном" Михаил <baba@bio.uniyar.ac.ru> Ярославль , Россия - Fri Sep 15 15:11:29 2006 Глубокоуважаемый Олег Семенович! Пишу, чтобы сказать сердечное спасибо за книгу «Мост над океаном». Давно не получал столько удовольствия разом. Вы – замечательный мастер. Многие стихи Ваши делают восприятие мира ярче и острей, и возникает радость от соприкосновения с доброй душой автора, и сожаление о том, что книга слишком тонкая. Дай Вам Бог всяческого счастья. Пусть обретенное Вами умножится, пусть получится все задуманное, и пусть жизнь всегда приносит Вам ощущение праздника, каковым она является по сути. Посылаю небольшой цикл собственных стихов. Они никак не связаны с вашим творчеством. Это просто подарок человеку с дефицитным талантом – понимать. Всего самого доброго. Михаил Ястребов. НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА «ДОКТОР ЖИВАГО» I. Предназначенья 1. Поэт Памяти Бориса Пастернака Давно известно: все не ново, А все, что ново – в бездне лет. Но коль в начале было Слово, То произнес его – Поэт. Как снег и ветер в день метельный, Как жизнь и смерть, как явь и сны, Поэт и Слово нераздельны И друг без друга не нужны. Поэт рождается мгновенно, В упругих ритмах первых строф. В нем – равновесие Вселенной И хаос жутких катастроф. Он в мир является без боя, С естественностью дикаря. В нем – одиночество изгоя И мощь великого царя. Он неприкаян и свободен, Он робок и непобедим, Он очень многим неугоден И всем подряд необходим. Не вопрошает он гадалок, Не ждет награды за труды. Поэт не мелок и не жалок И не несет с собой беды. Поэта в рамку не оправишь. Он – лишь смычок или рука, Он – мысль, текущая вдоль клавиш, Он длит звучанье языка. Его незримая дорога От века – на семи ветрах. Поэт непостижимей бога, К тому же не внушает страх. Он не бывает лжив и скрытен, Он грешен и неисправим, Он абсолютно беззащитен И, как всегда, неуловим. Он – трепет, блик, он – смех беззлобный. Он бродит где-то вдалеке, Душою и судьбой подобный Одной пронзительной строке. 2. Режиссер Александру Прошкину Хороший режиссер не копит жира И на зиму не прячется под кров, Поскольку занят сотвореньем мира, Точнее – сотворением миров. И каждый начинается, как чудо, Из образов, что на призывный крик Приходят чередою ниоткуда И не дают покоя ни на миг. Те образы сперва бледны и зыбки, Но манят, точно свет в ночном окне. Так Страдивари слышал голос скрипки В безжизненном древесном волокне, Так капитаны рисовали кроки, Встречая неизвестные места, И так поэты расселяли строки В глухой пустыне чистого листа. Неясное, что сердце только чует, Само не может перейти черты. Чтобы одеть виденья в плоть живую, Вселенную слепив из пустоты, Он должен дать им форму и дыханье, Судьбу и все, чего пока что нет. И крик «Мотор!» звучит, как обещанье, Как будто говорят «Да будет свет!» И льются звуки, и играют краски, И этот факт почти необъясним. Он в пустоту вливает вместо смазки Таланты всех работающих с ним И наполняет новый мир движеньем, И, чтобы тот до срока не зачах, С любовью и с безумным напряженьем Он час за часом держит на плечах Людей от рядовых до гениальных, Площадки от ночлежки до Кремля, И сцены от постельных до батальных, И реквизит от пса до корабля, Все сложное и самое простое, Все промахи, издержки ремесла, Всю суету, заминки и простои, Все трудности, которым нет числа. А время утекает понемногу И восполнять потери все трудней. И он опять проигрывает богу, Который управлялся за шесть дней. Легко ль творить и знать, что ты при этом Не всемогущ, не вечен и не свят?! …Но вот очередным холодным летом Он все же получает результат. И речь идет о пройденном отрезке, О счастье, что не каждому дано. И новый мир в его волшебном блеске Мы называем – новое кино. Уже живут герои постановки, Артистов вызывают на поклон, А на его поношенной ветровке Не видно даже маршальских погон. Возьмите ленту с режиссерской метой И смело ставьте свой последний рубль, Что каждый кадр отмечен сигаретой И беспокойной ночью – каждый дубль. Но мало кто оценит в должной мере Не фильм, не гонорары, не успех, А тяжкий путь от замысла к премьере, Которым режиссер выводит всех. 3. Актер Владимиру Ильину Человек при любом прилежанье Без призвания станет хромать. Если в сердце не страсть к подражанью, А божественный дар понимать, То сползает с рожденного пленка, И светило встает над горой, И сменяются игры ребенка Безупречной актерской игрой. Мы не знаем ее напряженья, Причисляем к разряду утех, Непрестанное самосожженье Принимаем за легкий успех. Но безмерно усилие воли, Что смотрящего держат в плену, И мужчина, играющий роли, В чем-то главном сродни колдуну. С этим даром, совсем не бесплатным, Подчиняясь инстинктам и снам, Он шагает путем невозвратным – Не на сцену, не к славе, а к нам, Обойденным, забытым, несчастным, Сиротливо стоящим в тени, Убеждая, что жизнь не напрасна, Есть надежда, и мы – не одни. Мы порой понимаем не сразу, Сколь целебно его мастерство. Говорящий банальные фразы, Как никто не умел до него, Он крушит между нами препоны, Вызволяет из крепких оков И, как юный гонец с Марафона, Не считает тяжелых шагов. Наготове спиртного баклажка, Бьет усталость, болезни грозят. Но открыта душа нараспашку, И века через душу скользят, И идут сквозь нее вереницей, И текут, как большая река, Наши мысли, характеры, лица, Наша радость и наша тоска. Аферисты, почтмейстеры, слуги, Офицеры, графья, фрайера, Приживалы, менялы, бандюги, Пастухи или профессора, Мы живем под внимательным взглядом В ожидании лучшего дня… А мужчина играет. Он рядом – Адвокат, утешитель, родня. Может быть, всемогущие боги Все поймут в этом адском труде И однажды хотя бы немногих Оправдают на Страшном суде. Может быть, нас любить не устанут, А долги и обиды скостят И кого-то посмертно помянут, И кого-то при жизни простят. Было время – судьба поспешала, Отпирала ворота ключом, И ничто пареньку не мешало Стать геологом или врачом. Но однажды он молча, без спора, Как удар, как пожизненный срок, Принял лютое бремя актера, Потому что иначе - не мог. II. Персонажи 1. Юрий Олегу Меньшикову Когда добро и зло вступают в спор, Господь не отвечает на моленья. Когда всему выносят приговор, И наказанье - хуже преступленья, Когда ничто от страха не спасет, И все надежды прахом отлетели, Когда тебя сминает и несет Снежинкой в затянувшейся метели, Когда потоки обратятся вспять, И мир привычный хрустнет под ногою, Нет воли - вихрю противостоять, Нет веры, чтобы стать его слугою, И нет желанья просто сдаться в плен, А значит, нет и места в Мирозданье. Интеллигент эпохи перемен Эпохе отдается на закланье. Ты не хозяин в собственном дому. Твой век оголодал и хочет крови. Ты должен всем, не нужен никому И вечно перед женщиной виновен. И не задать в испуге стрекача, Коль в новой жизни бесполезно это. Бессильны здесь нейтралитет врача И даже миролюбие поэта. И ты кочуешь на перекладных, Ведя с людьми пустые разговоры, Теряя силы, мастерство, родных И под собой не чувствуя опоры. Ты, может, все вернул бы в свой черед, Но если в сердце забивают сваю, Оно внезапно замедляет ход, Подобно дребезжащему трамваю. И невосстановим его износ, И новые попытки жить – неловки. Все тише и все реже стук колес В преддверии конечной остановки, Где ты уйдешь от боли и грехов… А сердца жизнь протеплится, продлится В тетрадке изумительных стихов, Когда оно уже не сможет биться. 2. Лара Чулпан Хаматовой Творец, забываясь в своем самовластье, Вселенную тискает в потной горсти. Тебе предначертаны поиски счастья, Но не дано шанса его обрести. Изгибы истории давят на плечи, Обходится дорого каждый парад, И если твой путь безнадежный отмечен, То лишь верстовыми столбами утрат. Не скрыться за дверью от запаха гари. Теряет волокна непрочная нить. Когда тебя щедро надеждой одарят, Кому-то прикажут надежду разбить. Ты в силах пройти босиком по осколкам, Но сразу за ними – густая стерня. И молча пасует любовь перед долгом, А долг – перед ужасом нового дня. И вся твоя жизнь – как забота пустая, И нет утешения даже во сне, И радость навек от тебя улетает, Спеша на гнездовье в чужой стороне. Она не поселится в мире горбатом, Где все взбаламучено с верха до дна, Где всех оседлал обезумевший фатум. И ты его прихотью обречена Лишиться всего, кроме горького смеха, Печали во взоре, блужданий во мгле. И ты угасаешь, как долгое эхо, И таешь, как зимний узор на стекле. 3. Тоня Варваре Андреевой В эпоху сеч и взорванных мостов Никем не воспеваются Мадонны. Они уходят с фресок и холстов В узилища, на тракты, на перроны. На них солдат спускают и собак, Увозят их куда-то полем голым В теплушках, где холодный полумрак И мертвый стук под деревянным полом. Мадонна никогда не дразнит рок, Ничьих богов не поминает всуе. Ее пугают сломанный порог И сына плач, и кровь на конской сбруе. И если жуткой зыбью на песке Искажены черты миропорядка, Ломается в душе, как в очаге, Казалось бы, незыблемая кладка. Холодным взглядом смотрит неуют, И связи с бытием уже не крепки, А родственники слепы и суют В нутро «буржуйки» бересту и щепки. И меркнет свет чудесного лица, Рассыпавшись угольями до срока, И, сидя возле мужа и отца, Она неимоверно одинока, Как солнца ожидающий восток, Как локон в медальоне позабытом, Как в роще увядающий росток, Как барельеф на алтаре разбитом… Дорогу впереди перемело. Грядущее добра не обещает. Лишь камни очага струят тепло, Которого никто не ощущает. 4. Сашенька Семену Ястребову Шагает рок за каждым по пятам, Любое лыко нагло ставя в строку. Ты вовремя родился, но не там, А если там, где надо, то не к сроку. По воле рока ты увидел мир В лихие дни его коловращенья. И с Родины, где Бог убог и сир, Где нет ни покаянья, ни прощенья, Из этой развороченной земли, Где правды и свободы не добиться, Тебя благополучно увезли В спокойную французскую столицу. Там можно жить, не думать ни о чем И помнить детство, будто день вчерашний, Пока однажды за твоим плечом Не вырастет, как Эйфелева башня, И не повиснет, как безмерный вес, Вопрос, которым ты не задавался, В дурную суть которого не влез: Что было бы, когда бы ты остался? И то, что на вопрос с частицей «бы» Ответа нет, придаст вопросу жути, И злая сослагательность судьбы Тебя стократно вывернет и скрутит. И сны тебя измучают вконец, И в этих снах сойдутся, как в коллаже, Квартал Латинский, сгинувший отец, Консьержи, эшелоны, экипажи, Февральский снег, могильные кресты, Булонский лес, смеющаяся мама, Сибирский тракт, над Сеною мосты, Московский дом, химеры Нотр-Дама… И, увязая в этом ассорти, Пытаясь все расставить по порядку, Терзаясь и надеясь, что почти Решил неразрешимую загадку, Ты вдруг поймешь, что незачем гадать И обращаться к небесам с мольбою. Был сделан выбор, и тебе страдать Из-за того, что сделан – не тобою. Пусть ты во все на свете посвящен И ничего на свете не боишься, Но взор твой будет вечно обращен Туда, где ты уже не состоишься, А в сердце сохранится пустота С кружащими виденьями былого. Ты обделен как всякий сирота И уязвим, как человек без крова.