Новый роман "Варан" и другие книги.

Дорогие наши коллеги, читатели и друзья!

   В серии "Триумвират" издательства "Эксмо" вслед за "Казнью" вышло переиздание "Ритуала", а теперь еще и новый наш роман - "Варан" (кроме заглавного романа, в книгу вошли рассказы и повести: "Уехал славный рыцарь мой", "Тина-делла", "Мизеракль"). Все эти книги объединяет дизайн, который нам очень нравится. Мы еще раз хотим поблагодарить сэра Генри Лайон Олди и сэров Леонида Шкуровича и Дмитрия Малкина - вдохновителей проекта, а также всех сотрудников издательства, принимавших участие в его разработке. И, конечно, художников - В. Бондаря, Е. Гондик за обложки и Ю. Платова, А. Печенежского за иллюстрации. Как и в случае цикла "Скитальцы" под одной обложкой (в серии "Шедевры отечественной фантастики", художник Е. Савченко) - мы очень довольны результатом. Книги приятно взять в руки.

   Еще одна "фирменная" особенность книг "Триумвирата" - большой блок информационных материалов, куда входят интервью, рецензии, критические материалы. В "Варан" вошло в качестве послесловия эссе Сергея Бережного.

   О чем новый роман? Мы для себя окрестили его как "сказка странствий". Вот аннотация:

   "Ты можешь летать на птице или нырять на оседланном змее, дружить с магами и бороться с чудовищами, но, какие бы чудеса не творились вокруг, тебе обязательно захочется узнать больше. Заглянуть за край привычного. И тогда придется, бросив дом, бродить из края в край необъятной империи, искать единственного человека - , того, кто разжигает огонь в очаге, кто знает, куда уходят люди после смерти:

   В романе "Варан" Марина и Сергей Дяченко вернулись у любимому жанру фэнтези - яркому, захватывающему, романтичному"

   Предлагаем вашему вниманию фрагмент текста "Варана" (первые три главы), интервью, эссе С. Бережного "Число человека".

   Всего доброго!

ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ КНИГИ "ВАРАН"

* * *

   - Правда ли, что вы прощались уже с жанром фэнтези? Почему же вернулись к нему снова?

   В самом деле, после нефэнтезийных "Ведьминого века" и "Пещеры" казалось, что с миром фэнтези покончено. Роман "Авантюрист" задумывался как своего рода прощание - вот в последний раз "оттянемся", думали мы, реализуем все резервы, которые заложены в жанре, и займемся чем-нибудь другим. Отныне, думали мы, действие наших книг будет происходить в современном городе либо городе будущего:

   - Что же это за жанр такой? Его публично называют едва ли не "прибежищем идиотов". С другой стороны, сейчас происходит всемирное "Возвращение короля" - возвращение интереса к книгам Толкина на волне успеха Джексоновской кинотрилогии: Что значит "фэнтези" для вас?

   Если у нас, соавторов, разные взгляды на то, что значит "фэнтези", стоит ли удивляться, что разные люди в ответ на этот вопрос дадут диаметрально противоположные ответы? "Эскапизм", "литература инфантилов", "развлекательное чтиво для подростков" - фэнтези не удостаивается, как право, сколько-нибудь серьезных отзывов в сколько-нибудь серьезных устах. А массовые поклонники жанра зачастую не в состоянии сформулировать свои впечатления вне терминов "рулез" либо "круто". Так что, "серьезные уста" совершенно правы?

   Во многом - да. Фэнтези уязвимо.

   К сожалению, для начинающего автора кажущаяся легкость фэнтези - приманка, равно как и для начинающегося читателя. "Внешние" события громоздятся одно на другое, один за другим появляются маги и монстры. Приемы и методы колдовства становятся все изощреннее, и за этой лавиной "ложного действия" прячется безобразная дыра на месте действия истинного, "внутреннего". С героями ничего не происходит - они не принимают решений, не колеблются, не выбирают, не взрослеют:

   Поэтому некоторые разумные люди даже Толкина стремятся вывести "за поле" жанра фэнтези - как будто даже тень этого слова, как отблеск огромной неоновой вывески, может скомпрометировать имя Профессора:

   Есть и другая крайность. Сергей, например, порывается называть словом "фэнтези" все, что не содержит примет "жесткой" научной фантастики. Мистика, притчи, "Парфюмер" Зюскинда, "Мастер и Маргарита" Булгакова оказываются, таким образом, в одной корзинке с этим самым ругательным словом на ярлычке. Марина категорически не согласна с соавтором, предлагая считать "фэнтези" только те книги, где имеется вторичный вымышленный мир с определенным набором свойств (кстати, Марина полагает, что "Обыкновенное чудо" и "Дракона" Евгения Шварца с некоторой натяжкой, но можно отнести к презираемому многими жанру).

   И теперь поднимается Вопрос Вопросович: почему мы считаем фэнтези нашим родным, кровным, необходимым? Почему, попытавшись было уйти от "сказочки", мы снова возвращаемся к ней?

   Думается, с этим вопросом связан другой: почему есть люди (всех возрастов), фэнтези не приемлющие в принципе, и другие люди (всех возрастов), уходящие "по уши" в фэнтезийные миры?

   Дело тут не во "взрослости" и "инфантилизме". Во всяком случае, сами мы благополучно переросли собственное стремление к "взрослости" и продолжаем писать фэнтези, прекрасно зная, что можем работать в других жанрах тоже. Дело тут, как нам кажется, в мироощущении.

   Если человек воспринимает окружающее как железную цепь причин и следствий - фэнтези никогда не вызовет у него иного отклика, кроме кривой усмешки. Если человек осознает, что мир полон магии - фэнтези притянет его к себе рано или поздно. Способность к творчеству - одна из главных, на наш взгляд, способностей человека, и умение сотворить свой мир - едва ли не вершина литературного творчества вообще:

   Для того, чтобы рассказать о странном, противоречивом, трагичном и прекрасном мире, для того, чтобы сказать о том, что болит, тем, кто поймет тебя - лучше жанра, чем фэнтези, не найти. Так нам кажется, во всяком случае.

   - То есть оккультизм, эзотерика, ведьмы, экстрасенсы:

   - Упаси Боже. От этого "колдовства" мы держимся как можно дальше. Настоящая магия мира - куда тоньше, на грани ощущения: Ее еще называют иногда "романтизмом".

   - Вы оба в равной мере являетесь поклонниками "низкого" жанра?

   Нет. У нас, соавторов, нет общего мнения относительно фэнтези. Сергей предпочитал бы "реальные похождения реального героя в реальном городе". Марина подталкивает его в направлении вторичных миров. У нас разная реакция на события, людей, обстоятельства; у нас разный взгляд на мир, и в этом "стереовидении" - наша сила.

   - В фэнтези, как правило, присутствуют скорый конец мира, могучие свирепые боги и не менее могучие свирепые богоборцы, противостоящие друг другу колдуны из разных кланов:

   Фэнтези - не набор "лего" с непременными устоявшимися деталями. Если вам кто-то скажет, что вторичные миры конструируются исключительно из штампов, не верьте ему. Конечно, существует "Малый типовой набор" Алексея Свиридова, "руководство по написанию фэнтези": Но нам нравится верить, что это все-таки шутка. Удачная, смешная: иронией своей отвадившая, может быть, многих начинающих авторов от написания "типового фэнтези".

   Давным-давно - каких-нибудь десять лет назад - нам тоже казалось, что без надвигающегося конца мира и, соответственно, мироспасения в фэнтези никак не обойтись. Довольно скоро мы поняли, что похождения человека интереснее, чем похождения, к примеру, армии могучих богов. Наш идеал фэнтези - настоящий человек в фантастическом, "химерном" мире. Персонажи, конечно, получаются разной степени "настоящести", но ведь мы как автор еще очень молоды: Мы надеемся, нам есть куда расти.

   - Станете ли вы писать фэнтези сразу по окончании "Варана"?

   Скорее всего, нет. Тут выработался уже определенный ритм - вслед за фэнтезийной вещью обязательно идет, условно говоря, "бытовая", а потом опять фэнтезийная. Наверное, так будет и на этот раз.

   - Раз уж взялись говорить о поджанрах в фантастике: Не хотелось бы вам написать космооперу? Или так называемый "киберпанк"?

   Киберпанк - в обозримом будущем точно нет. Не наше. На этом поле за последние годы уже взросло столько находок, превратившихся сразу в клише - самое замшелое фэнтези обрыдается от зависти:

   Космоопера: вряд ли. Ведь это, по сути, то же фэнтези, только мутантное, съевшее и переварившее дальнего родственника - героическую "космическую" фантастику ближнего (или не очень ближнего) прицела: Зарекаться не будем, но пока идей в этом направлении нет.

   - А какие идеи есть?

   - Не скажем. Кто-то из великих призывал брать пример с курицы, которая кудахчет, когда снесет яйцо: а не когда принимает решение о том, чтобы его снести.

   - Вам бы хотелось написать супер-супер бестселлер?

   У Роалда Даля, одного из наших любимых авторов, в книге о Большом Дружелюбном Великане есть упоминание о сне, который ждет, чтобы кому-нибудь присниться. Этот сон о том, что "я написал книгу". Но не просто книгу, а такую интересную, что каждый, кто раскроет ее однажды, не сможет остановиться, пока не дочитает до конца. И рисуются поистине "апокалиптические" картины: зубной врач лечит зубы пациенту, не отрываясь от книги. Но пациент не обращает внимания - он тоже читает. Футболисты играют в футбол, каждый с книгой в руках. Все водители читают за рулем:

   Хотели бы мы написать такую книгу? А кто бы не хотел?

   Но есть одна закавыка. Мы в определенной степени несвободны - можем писать только о том, что прорастает, как трава. Мы не можем сконструировать бестселлер, исходя из того, что читается и что лучше продается. Потому никогда ничего не станем делать специально, намеренно. Остается ждать, когда изменчивый мир "прогнется под нас".

* * *

ВОПРОСЫ МАРИНЫ К СЕРЕЖЕ

   - Ты веришь в то, что ты - писатель-фантаст? Ты читал фантастику в детстве?

   Это не связанные друг с другом вопросы. Да, в детстве я увлекался сказками народов мира, с их колдунами, Бабами-Ягами и Кощеями, багдадскими ворами и джиннами: Потом зачитывался "Одиссеей" и мифами древней Греции, потом Жюль Верном, Гоголем, Уэллсом и далее по списку: В то же время для меня фантастикой были многие насущные вопросы окружающей жизни, например - откуда берутся дети? Довольно быстро я охладел к "капустной" и "аистовой" версиям, но ответа все не было. В то время (50-е годы) еще не существовало трогательных брошюрок и разного рода телепередач, сообщающих волнующую тайну бытия обладателю памперсов, а родители хранили эти сведения почище военной тайны. Мои сверстники были или замшелыми консерваторами (с теми же аистами), или же выдвигали гипотезы одна невероятнее другой. Но отец мой и старшая сестра были медиками, и в доме полно было соответствующей литературы, включая медицинские атласы. По ним я и пытался вычислить тайну своего рождения. И пришел к совершенно странному выводу, что дети получаются от того, что папа: нет, не могу даже писать об этом, никто не поверит. Но разве те атласы не были для меня фантастикой?

   Может быть, жгучий исследовательский интерес к вопросам происхождения жизни сделал меня генетиком, а попытки объяснить ее смысл - психиатром и писателем. И теперь я вполне уверен, что вся художественная литература, в отличие от научного, документального знания - является фантастикой. Потому как обязательно содержит личностный компонент, скол авторского "я" - а он-то и извращает истину, одновременно делая ее волнующей, царапающей наше подсознание, наше сочувствие и сомыслие. Нет литературы фантастической или реалистической - есть хорошая и плохая. Все эти деления на виды, жанры, поджанры - чисто условная вещь. Многие наши произведения, ту же "Пещеру", скажем, или "Долину совести", одни люди относят к "мейнстриму", а другие объявляют фантастикой, да еще "коммерческой":

   - Почему ты не любишь фэнтези?

   Люблю! Но только хорошую. А водораздел тут проходит, помимо общелитературных буйков (оригинальность замысла, точность деталей, живость характеров и пр.), еще и по применению метода "бога из машины". В античной драме, когда драматург не знал, что делать с сюжетом - на сцену спускался "бог" и менял диспозицию фигур. Вот и в фэнтези случаются такие вот "машинные боги", которые залатывают сюжетные или смысловые дыры. Как только в романе появляется колдун или волшебник, или артефакт - мое сопереживание героям сразу как бы подвергается атаке маньяка, от которого всего можно ждать при внешней благопристойности. Речь идет о границах магии. Если их прописать сразу "в лоб" - это вряд ли будет литературно, будет выпирать как пружина из матраца. А если не прописывать: Как же поверить переживаниям бедного героя или героини, если перед лицом полчища монстров она вдруг возьмет и взлетит, или раствориться в воздухе, или сметет их с лица земли заклинанием?

   В том-то и дело, что в классике фэнтези условия игры вплетаются в интригу незаметно, но неизбывно, и тогда это не мешает процессу отожествления себя с героем. Но бывает сие крайне редко.

   Ну, а кроме сказанного выше - увы, я земной человек, психиатрия въелась в мою плоть и кровь, и мне интереснее погрузиться в свое время, в свой город, в психологию понятных мне людей, чем примеривать латы героя в условном средневековье, осаживая взбрыки нетерпеливого грифона.

   - Почему ты все-таки миришься с нашими фэнтезийными романами?

   Потому что в трудном поединке с соавтором, обожающим эту самую фэнтези, мне, как психиатру, иногда удается не допустить "машинного бога" на сцену. И всегда в них действуют живые люди, опять же, наши современники: Дракон-оборотень из нашего "Ритуала" - один из любимых героев, для меня это "ум, честь и совесть" нашей эпохи. Не случайно (открою стра-а-а-шную тайну) - он во многом списан с меня.

   - Ты считаешь себя сентиментальным? Это хорошо или плохо?

   Если под этим термином понимать умильные сопли с обязательным "хэппи-эндом" - то ненавижу. Но сама по себе сентиментальность понятие более широкое, нежели "дамские романы", которые я - под ироническим прищуром соавтора - пробовал читать и не смог пробиться дальше десятой-двадцатой страницы: Это коммерческая слезовыжималка, да и все. Как лук, только сладенький. Но сентиментальность в истории цивилизации - рывок в человеческое от животного мира: ведь в дикой природе сантименты не в ходу. Сентиментальность - это тонкость чувствования, это способность сопереживать, это поиск красоты. Почему лучшие романсы, скажем, "Отцвели хризантемы в саду" трогают сердце и сейчас?

   Отдельной строкой - украинская сентиментальность. Мы народ равнинный, хлебопашный, степной, открытый и ветрам, и недругам-завоевателям. Это горные люди создали воинственные песни, а мы - грустные думы о нелегкой доле и несчастной любви. Украинская песня - мировой феномен, но она пронизана сентиментальностью. И фольклор наш, и Шевченко с Лесей Украинкой, Линой Костенко полон тихой печали, томления сердца, порою слез. Слез, а не слезливости!

   Могу ли я переделать гены? А, главное - стоит ли это делать? Почему стыдиться своих корней? Другое дело - переизбыток этих самых сантиментов. Я когда-то в детстве любил казинаки, чуть ли не стал наркоманом. Моя мудрая мама позволила как-то купить целый килограмм и тут же слопать: с тех пор я смотреть не могу на эти конфеты:

   (Комментарий соавтора - не удержусь: Я, как представитель русского народа в нашей семье и здравомыслящий человек, не могу не сказать, что ты опять подменяешь понятия. Слово "сентиментальность" носит явно выраженную отрицательную окраску! Это не "способность сопереживать" и уж конечно не "способность любить"! А среди столь ценимых мною украинских песен встречаются, помимо шедевров, просто ужас какие документы времени: если верить им, украинское казачество только и делало, что плакало, причем подчас вместе с конями:)

   - Что, по-твоему, означает термин "мелодрама"?

   В отличие от сентиментального дамского романа с рюшечками и поцелуем в диафрагму, это прежде всего история любви, достоверная, с настоящим психологизмом, и - допускающая драму или даже трагедийный накал. Вспомним "Ромео и Джульетту", классику жанра: пережила бы эта история века, случись хэппи-энд? А как мучим был Шекспир искушением счастья в финале, как ждали от него именно этого его заказчики, друзья, современники!

   Мелодрама может включать и сентиментальность - но в гомеопатических дозах, как приправу, а не самоцель. Фокус же в том, что мелодрама может иметь и удачный исход. Читатель или зритель этого не знает заранее - и потому заглатывает живца интриги.

   Ну, а прикосновение к любви - самое сложное и самое великое в литературе, ибо именно это чувство является венцом творения. Фантастика, рассчитанная на подростков, как черт ладана избегает темы любви - и этим самым обрекает себя на некую ущербность. Моя мечта - соединить мелодраму и фантастику, ибо последняя может взорвать привычный ход событий, подарить парадокс, обнажить суть:

   - Что, по твоему, означает термин "социальная фантастика"?

   А что здесь непонятного? Особенно для человека, прожившего большую часть жизни в советском обществе и сдававшего вначале в мединституте, а потом и во ВГИКе всякие там "научные коммунизмы". Социальная фантастика, ее лучшие образцы - Ефремов, Стругацкие, Оруэлл, Шекли - были для нас оазисом в пустыне цензуры, давали возможность утолить жажду мечте.

   Мне, однако, более близко то направление "социальной фантастики", которое связано с социальной психологией, то есть исследованием взаимоотношения человека с обществом, изучением связей внутри групп, поколений, этносов. Вот тут наука и литература не противоречат одна другому, а взаимопересекаются, и художественно произведение может стать полигоном, НИИ для проверки какой-то научной гипотезы. Еще более интересна мне связь фантастики с социальной психиатрией, то есть с расширением диапазона исследования не только в рамках "нормы", но и "патологии", с затрагиванием мира кривых зеркал, порочных мотивов, губительных аллюзий. Тут для фантастики снимаются все запреты - с тем только, что настоящая литература всегда ищет путь из тьмы к свету, а не просто эксплуатирует, пусть и талантливо, психопатию автора, его агрессию, его импульс разрушения.

   - Почему ты никогда не работаешь под музыку? Она тебя отвлекает?

   До знакомства с моим соавтором музыка была постоянным фоном моей жизни. Когда родилась Стаска и я выгуливал ее в коляске по нашему парку - тоже слушал музыку, и ее приучал: Но постепенно оказалось, что в таких больших дозах девичьей части нашей семьи музыка непереносима: Она отвлекает соавтора, с которым у нас единый рабочий кабинет. И я оглох. А так я с удовольствием жил бы в мире музыки - и классики, с моими любимыми Рахманиновым, Моцартом, Вивильди, Бахом, и современными композициями: я люблю медленный войс, соул. Оттягиваюсь во время езды в машине. Или вот заведу плеер с наушниками:

   - В детстве ты мечтал о каких-нибудь экстремальных профессиях? Пожарник, или подводник, или пилот?

   Прежде всего я был красным командиром в борьбе с фашистскими супостатами. Или партизаном. Это не мечта - это была жизнь, тяжелая и изнурительная. Из дощечек вырезались пистолеты, автоматы, палки становились мечами и шашками. Целыми днями мы сражались друг с другом - во дворе, в подвалах, на лестницах, устраивали засады, подрывы машин и крушения поездов. Синяки, побитые окна, взрывы (вместо петард тогда использовалась сера от спичек: натолчешь ее в головку ключа, гвоздиком об стенку хрясь - и такой "бах" в вечерней тиши)! А еще - тюлька в почтовые ящики, разные рисунки в парадных, водные бомбы с верхних этаже на головы врагов: Я был не только предводителем - вдохновителем священной борьбы. Ох, и попадало мне! Но во имя благородной цели приходилось терпеть.

   Как стал взрослее, как побывал на Черном море, так заболел морями-океанами. Но не моряцкой профессией, а исследованием подводного мира. Тогда как раз произошло внедрение акваланга в психологию жизни, на смену мифическому капитану Немо пришел другой француз - капитан Кусто, я, на свою беду, увидел его фильмы "В мире безмолвия" и "Голубой континент" - и пропал. Неплохо плавал, освоил акваланг, подводное многоборье, стал спортсменом, участником многих подводных экспедиций. Особенно яркие впечатления - от Командорских островов, где я плавал с морскими львами. Все люди произошли от обезьян, а я, видимо, от этих самых морских львов - внешне таких ленивых, толстых, флегматично-агрессивных (вы бы видели схватки за территорию или самок!), но совершенно преображавшихся в своей стихии: там они теряют свой вес, игривы, стремительны, мудры: Мы чувствовали себя первооткрывателями - никто до нас не отваживался плавать на таких глубинах в районе лежбищ львов. Во мне и сейчас живут эти воспоминания. Не знаю, сможет ли человечество в обозримые десятилетия погулять на Марсе: я уже там был.

   - Говорят, уважающий себя фантаст должен предсказывать будущее. У тебя когда-нибудь получалось?

   Увы: Если бы мне кто-то лет двенадцать предсказал, насколько я изменюсь, встретив Маринку, насколько измениться вся наша жизнь со всеми этими распадами империй и рождением новых республик, новых нуворишей, новых нравов - не поверил бы. Какой из меня предсказатель? Но вот мой соавтор наделен этой энергией - и я вынужден с этим считаться. Эпоха ущемленных мужских самолюбий, обманутых мужских мудростей, время сомнений осталась позади - женская интуиция проворнее исполосованного шрамами опыта. Лучше слушать жену, а не прогноз погоды: как она скажет, так и будет. Она может формировать реальность будущего - и тут уж не до шуток.

   - Чего ты ждешь от будущего?

   Умом я понимаю, что ничего хорошего нас не ждет. Однако по типу личности я клинический жизнелюб, а потому сердцем верю в лучшее будущее. Будущее, где много творчества, красоты, радости. И любви. Как бы я хотел счастья своим внукам и правнукам! Причем пожелать им это лично, через пару сотен лет.

ВОПРОСЫ СЕРГЕЯ К МАРИНЕ

   - О чем ты мечтала в детстве? Что осуществилось, что нет?

   Мечтала, чтобы у меня был маленький человечек в коробочке. Мечтала научить кота читать. Подростком мечтала сняться в кино - в главной роли. Мечтала покататься вокруг Земли: и сыграть в настольный теннис с Олегом Янковским.

   Прошло некоторое время, и я обнаружила, что человечка мне уже не надо. Что коты отлично живут и без грамоты: Правда, вокруг Земли я еще надеюсь покататься, и какую-нибудь благородную старушку в каком-нибудь кино будущего еще могу сыграть.

   - По характеру ты - интроверт. И в друг - театр, актриса, сцена, зрители, свет прожекторов: Почему ты поступила в театральный?

   Наверное, это судьба. Вообще-то я готовилась в университет на филфак: Девочке попасть на актерский курс с первого раза было не очень-то вероятно (мальчикам проще). Теперь я понимаю, какой была наивной, инфантильной, перепуганной на первом курсе. Но без этой школы жизни сидела бы я сейчас где-то на дальнем уголке кафедры в сером платье и толстых очках.

   - Почему ты ненавидишь смотреть телевизор и презираешь кино?

   Ничего подобного - столь сильных чувств ("ненавидишь": "презираешь":) я к ним не испытываю. Телевизор я изредка все-таки смотрю - канал "Дискавери", как правило: мне надо слушать английскую речь, а то язык забудется. А кино: я ведь была киноманом в детстве-отрочестве. Гонялась за каждым новым выпуском журнала "Советский экран". Фанатела от фильма "Зорро" с Аленом Делоном, видела его десять раз на протяжении многих лет - в разных кинотеатрах. Ходила на студию Довженко, снималась в массовках и так называемых "групповках". Однажды даже играла затылок главной героини в советско-болгарском фильме "Карастояновы": Собственно, и в театральный институт пошла потому, что любила кино - о театре тогда имела самые общие представления:

   А потом кино меня предало. Я несколько раз напоролась в видеосалонах на какие-то третьесортные американские боевики - их тогда крутили во множестве. Опять-таки, в отечественном кино угнездились "чернуха", "порнуха" и "мокруха". Прогремела "Маленькая Вера", которую я честно посмотрела, от которой у меня потом целый день болела голова: И я перестала любить кино - наверное, инстинктивно соблюдая некую "внутреннюю экологию". (Кстати, последний ощутимый удар по этой экологии нанесли "Утомленные солнцем" - мне после этого фильма было физически плохо). Последние три года я ходила в кино раз в году, в январе - на "Властелина колец". На сегодняшний день это единственный (современный) фильм, который я люблю.

   - Я все пытаюсь приблизить тебя к мелодраме, соединить ее с фантастикой: Но ты упорно избегаешь такого союза. Почему?

   Я тут почитала, что ты написал о мелодраме: Мы по-разному понимаем это слово. Как и "фэнтези". В настоящей клинической мелодраме хэппи-энд предписан жанром, а "Ромео и Джульетта" - трагедия, как и "Антигона", как и "Эдип". Ты бы еще сказал, что "Гамлет" - мелодрама: А соединить мелодраму с фантастикой - задание изначально гиблое, потому что фантастика предполагает "небытовое" восприятие жизни, а мелодрама тем сильнее, чем глубже погружена в быт (это может быть блестящий дворцовый быт, или экзотический был туземцев на банановых островах, но "предмет борьбы" лежит в плоскости глубоко обытовленной, и образ мышления читателя соответствующий). Зачем соединять в одном "комбайне" сенокосилку и машинку для бритья? Они решают разные задачи, и пусть будут разнесены во времени и в пространстве:

   - Кто главный в семье: мужчина или женщина? В чем секрет гармонии в успешной "ячейке общества"?

   Конечно, мужчина главный. И секрет гармонии - в том, чтобы жена во всем слушалась мужа и полагалась на него безоглядно.

   - Могут ли компьютерные игры стать искусством?

   По-видимому, да. Во всяком случае, последняя игра, в которую я играла - "Сибирь" - дает такую надежду. Это, по сути дела, фильм со своим сюжетом, с атмосферой, с характерами даже: С неожиданным финалом. С хорошей музыкой. В будущем, я думаю, "квесты" превратятся в фильмы, где играющий примет участие:

   - Может ли быть мостик между религией и фантастикой?

   О вопросах религии я принципиально не хочу вести публичных разговоров - это интимное дело каждого.

    - Можешь ли представить свое будущее через лет двадцать?

   Ну его к монахам, представлять будущее. У меня есть четкое ощущение, что оно есть: А каким оно будет - зачем гневить судьбу?

   - Что такое добро и зло?

   Добро - это когда идет работа. Зло - когда она почему-то не идет, и ощущаешь себя идиотом.

   - Есть ли в жизни смысл? Если да, то в чем?

   Знаешь, лет в четырнадцать этот вопрос очень меня мучил. Прямо ужас как доставал. Потом я его для себя решила: но ответа не скажу никому: все равно не поверят.

***

ЧИСЛО ЧЕЛОВЕКА

   Первая книга Марины и Сергея Дяченко вышла ровно десять лет назад - в 1994 году.

   Честно говоря, я в недоумении. Какие десять лет? Как это возможно? Ведь я прекрасно помню, как совсем недавно купил то самое киевское издание "Привратника" на книжном развальчике в Севастополе. Только что вышедшее. В черной суперобложке. Совсем недавно...

   Тик-так, месяц-книга-год - и вот уже книги Дяченко не помещаются на одной полке. Когда ж они успели?

   Мне повезло: эти десять лет я ухватил целиком. Но новому поколению читателей повезло еще больше: они не застали тех времен, когда Дяченко в литературе еще не было.

* * *

   Это были странные времена.

   Государственное книгоиздание в последнем десятилетии XX века издыхало - медленно и неохотно, до последнего держась за призрак былой монополии. Появившиеся в конце восьмидесятых первые издательские кооперативы или законопослушно влачили жалкое существование, или неприкрыто разбойничали. Рынок захватили выпускавшиеся стотысячными тиражами переводная фантастика и зарубежный детектив -компенсировался дефицит коммерческого чтива, от которого отечественного читателя долго и тщательно оберегали. Кроме того, платить иностранным авторам гонорары тогда было не принято. И, к слову, переводчикам тоже. Это было естественно и доходно.

   Отечественным авторам выпустить в начале девяностых книгу было почти невозможно - только московский "Текст" и питерская "Terra Fantastica" до последнего пытались издавать книги российских фантастов, но и они опирались не на новичков. К читателю пробивались единицы - например, "Текст" издал первый сборник Виктора Пелевина. Неизданные рукописи (точнее, отпечатанные на пишущей машинке экземпляры - компьютеры были тогда почти недоступной роскошью, а интернет только готовился перейти из каменного века в бронзовый) накапливались в столах, причем их главным недостатком, с точки зрения издателей, было "неиностранное" имя автора. Именно в это время Святославу Логинову предлагали написать какой-нибудь роман под псевдонимом "Гарри Гаррисон". Именно в это время первая книга Елены Хаецкой вышел под псевдонимом "Медэлайн Симонс". Именно в это время Дмитрий Громов и Олег Ладыженский начали подписывать свои произведения псевдонимом "Генри Лайон Олди"...

   Пожалуй, лишь Николаю Перумову удалось тогда создать себе по-настоящему громкое "коммерческое" имя - да и то во многом благодаря тому, что его "Кольцо Тьмы" вышло на волне грандиозной популярности первых изданий толкиновского "Властелина Колец".

   К 1993 году книжный рынок был перенасыщен переводной фантастикой - и прошел через первый в истории новой России кризис перепроизводства. Тиражи книг тогда упали в двадцать-тридцать раз. Небольшие издательства закрылись или были поглощены более крупными, которые встали перед острейшей необходимостью компенсировать падение тиражей увеличением числа названий издаваемых книг.

   Именно тогда (и именно поэтому) отечественная фантастика оказалась востребована издательствами. Сначала ею занялись более-менее крупные "периферийные" издательства - скажем, честь вывода на рынок первого собрания сочинений Василия Головачева принадлежит нижегородскому "Флоксу". Потом питерская "Азбука" и "Волкодав" Марии Семеновой создали мощную волну "славянского фэнтези" и закрепили присутствие книг российских авторов на рынке. А еще через пару лет даже самые крупные (и, соответственно, самые консервативные) московские издательские фирмы убедились в том, что у русскоязычной фантастики есть "платежеспособный читатель"...

   В 1997 году барьер, отгораживающий российских фантастов от их читателей, был сломан окончательно: практически одновременно столичные "мейджоры", компании "АСТ" и "ЭКСМО" открыли несколько книжных серий отечественной фантастики - и, заодно, новую эпоху в ее истории.

* * *

   Марина и Сергей Дяченко (как принято писать о них в газетах - "киевский семейный дуэт") оказались в этой истории одновременно и своими, и чужими.

   С одной стороны, уже дебютный "Привратник" (1994), изданный в Киеве, прозвучал очень мощно и заслужил множество откликов - от восторженных до умеренно-критических, но в целом было понятно, что в фантастику пришли авторы яркие и безусловно интересные.

   С другой стороны, издатели ждали от отечественных фантастов несколько другого: в идеале, максимально точного копирования манеры западных коммерческих боевиков. Считалось, что "наш читатель хочет именно этого". С точки зрения тогдашнего массового издателя, "наш читатель" был дебиловат и неспособен к вдумчивому чтению. Дяченко не слишком-то соответствовали столь высоким требованиям, что не могло не сказаться на издательской судьбе их книг.

   В частности, выхода следующей книги им пришлось ждать около двух лет - авторский сборник "Ритуал" появился в 1996 году. Он был издан в Харькове в рамках "короткой" книжной серии, в которой вышли книги всего трех писателей; и содержали эти книги тексты, которые в те времена не были востребованы "мейджорами".

   Сейчас эта "невостребованность" выглядит чуть ли не дурной шуткой, ибо авторами упомянутых книг, помимо Марины и Сергея Дяченко, были не кто иной, как Сергей Лукьяненко и Любовь и Евгений Лукины.

   Соседство этих имен в итоге оказалось далеко не случайным совпадением - вспомним хотя бы то, что именно эти фантасты в последующие годы стали абсолютными лидерами по числу присужденных им читательских и профессиональных литературных премий.

   Впрочем, даже войдя в столь престижный круг авторов, Дяченко еще не заслужили тогда пристального внимания издателей. Хотя дело и сдвинулось с мертвой точки - в течение 1997 года Дяченко удалось издать практически все, что были ими написано к этому моменту: питерская "Азбука" выпустила романы "Скрут", "Ведьмин век" и "Пещера", а московское "АСТ" - "Шрам" и "Преемник", второй и третий романы начатого "Привратником" цикла "Скитальцы".

   Это был критический момент: решался вопрос, "поймают" ли Дяченко столь желательный для издателей быстрый коммерческий успех. Пять книг автора, выпущенные на рынок в течение года, позволяют совершенно точно это выяснить. Скорость и динамика продаж, допечатки, пресса - пяти минут работы маркетолога достаточно для того, чтобы определить рыночную судьбу писателя.

   Пресса была хороша. Все остальное - мягко говоря, не очень. Потому издатели перевели Дяченко в условную категорию авторов, которых, в принципе, можно издавать, но на которых не предполагается делать серьезную ставку. На "Азбука", ни "АСТ" не стали "привязывать" их к себе. Дяченко вольны были предлагать свои новые книги кому угодно, однако большого пространства для маневра у них, по-сути, не было. "Азбука" заметно уступала в конкурентной борьбе с московскими издательствами на рынке фантастики и, мало-помалу, сворачивала это направление; "ЭКСМО" традиционно делало ставку на энергичную сюжетную фантастику. Поэтому следующие две книги Дяченко - сборник " Корни Камня" и роман "Казнь" - снова вышли в "АСТ".

   Но, как вскоре выяснилось, круг возможностей, хотя и был невелик, не был и замкнут. Собственные серии отечественной фантастики решили запустить издательства "Олма-Пресс" и "Северо-Запад". Последний выпустил "Авантюриста" - четвертый роман цикла "Скитальцы", - а также переиздал предыдущие три романа цикла. "Олма-Пресс", помимо ряда переизданий, подарило читателям роман "Армагед-дом" и сборник "Последний Дон Кихот".

   В 1999 году двумя изданиями вышел роман "Рубеж", написанный Дяченко в соавторстве с Г.Л.Олди и Андреем Валентиновым. Книга получилась пророческой в двух смыслах: во-первых, она стала воплощением тесного сотрудничества Дяченко со знаменитой "харьковской триадой"; во-вторых, "Рубеж" стал первой книгой Марины и Сергея, выпущенной в "ЭКСМО".

   Именно "ЭКСМО" стало издательством, которое в 2001 году остановило полубеспризорное кружение Дяченко на разболтанных издательских каруселях. Именно в "ЭКСМО" обнаружилась правильно раскрученная книжная серия, рассчитанная именно на того читателя, для которого книги Дяченко давно уже стали не только желанным, но и необходимым чтением. В серии "Нить времен" впервые появились романы "Магам можно все", "Долина Совести", "Пандем", сборник "Эмма и Сфинкс"...

   ...В эти десять лет влились четырнадцать романов и четыре десятка рассказов и повестей.

   Здесь позвольте подвести черту, закончить разговор о вещах формальных и исчисляемых - и перейти к главному: тому, что не может быть определено никакой цифрой.

   Тайна творчества.

   Загадка таланта.

   Магия.

* * *

   Российская фантастика тонет в болоте банальности. Банальность востребована издателями. Банальность культивируется.

   Индустрия массовой культуры, как и любая другая индустрия, нацелена на тиражирование успеха. Это означает, что роман, заслуживший популярность у публики, будет затем безжалостно клонирован; его изначально оригинальные приемы изотрутся от многократного употребления; его живые герои будут убиты безмозглым эпигонством; музыка его текста утонет в бессмысленном шуме - скорее сером, нежели белом. Суровый Волкодав превратится в унылую тень Конана. Остап Бендер бесповоротно переквалифицируется в управдомы...

   Но для того, чтобы достижения можно было повторить, нужно, чтобы эти достижения были. Нужны авторы, способные на оригинальность - злейшие враги банальностей, штампов и недальновидных издателей.

   Я уверен, что когда литературоведы будущего составят списки таких авторов, работавших в конца XX - начале XXI века, Марина и Сергей Дяченко займут в их работах достойное место.

   До сих пор эти писатели счастливо избегали самоповторов, и уж тем более ничего не повторяли вслед за другими. Банальность - это не про них и не про написанные ими книги.

   Более того: то, что удается им, не в состоянии повторить никто другой.

   На это можно возразить, что никто и не пытается - о да, конечно! Для того, чтобы попытаться повторить Дяченко, нужно быть или равным им по таланту, или самоуверенным идиотом. Однако у самоуверенного идиота ничего похожего на их прозу не получится просто по определению; а писателям, равным по таланту Дяченко, нет нужды пытаться их копировать...

   Так или иначе, среди тщательно отстоянного цинизма и хрустящего денежной бумагой энтузиазма множества прочих авторов, творчество Марины и Сергея Дяченко остается явлением уникальным и вопиюще нерядовым.

   Уникальным - но не одиноким. Уместная оговорка, потому что Дяченко, при всей их оригинальности и литературном мастерстве, не высятся единственным пиком посреди убогих равнин, вымощенных литературной посредственностью. Только в фантастике (отодвинем "мэйнстрим" на обочину, раз уж ему так хочется от фантастики дистанцироваться) существует достоточно авторов, равных им по таланту, но ничуть не похожих по художественной манере - Андрей Лазарчук, Вячеслав Рыбаков, Святослав Логинов, которые пришли в литературу гораздо раньше, чем Дяченко; их литературные "ровесники" Г.Л.Олди, Александр Громов, Сергей Лукьяненко... Одни выше - другие глубже, одни острее - другие мягче, но все они создают друг для друга удивительную атмосферу неодиночества.

   Это чертовски важная штука - иметь возможность сопоставить свой роман с тем, что сделали другие. Вдохновиться их удачами. Увидеть причины неудач. И все время помнить, что и твои собственные книги, все их достоинства и недостатки - точно так же на виду.

   Марина и Сергей Дяченко практически с самого начала оказались в этой среде своими, были приняты наравне с признанными мэтрами. Что означало, во-первых, постоянное повышенное внимание к их творчеству, а во-вторых - такие же повышенные требования.

   Потому что никакие вчерашние заслуги не могут спасти от завтрашнего провала. Только - честная и упорная работа. Только - не лгать себе и читателям. Только - отказаться от заведомо простых путей.

   Это удается далеко не всем.

   Дяченко - удалось.

* * *

   И опять - к началу.

   Все началось с "Привратника" - удивительно красивой сказочной истории о Руале Ильмарранене, маге, в наказание за проступок лишенном магической силы. Представьте себе беспредельно талантливого человека, который вдруг становится... никем. Бессилие. Боль. Обида...

   И вдруг ему предоставляется возможность отомстить. И не только обидчику, но - всем магам, которые его вышвырнули из своего круга, и даже более того - всему миру, который был с ним так жесток. И до самого финала остается нерешенным для него вопрос: что выбрать - месть или прощение?

   Уже в первом своем романе Дяченко мастерски вовлекли читателя в лабиринты изящных этических головоломок. Кажется, что выбор Руала предопределен... Но так ли это? Может быть, тот выбор, который выглядит естественным для читателя, вовсе не так уж естественен для героя? Может быть, финал потому и выглядит "предопределенным", что читатель уже свой выбор сделал - и теперь ждет, что герой непременно поступит в соответствии с его выбором, а не со своим?

   Тема была продолжена в романе "Шрам" - продолжена мощно и неожиданно. Теперь уже Руал Ильмарранен становится судьей и палачом для обаятельнейшего бретера Эгерта Солля, который убил на дуэли юношу, совершенно не умевшего владеть шпагой. Эгерт проклят трусостью. Он, прежде никогда и ничего не боявшийся, теперь не в силах поднять не то что шпагу - взгляд. Непреодолимый и постоянный ужас делает его подлецом... И кажется, что ни стыд, ни любовь, ни ярость, ни память о потерянной доблести уже не могут его спасти. И даже для самоубийства нужно мужество, которого у него уже больше не будет. Никогда.

   Это была Бездна. Водоворот отчаяния, из которого невозможно вынырнуть.

   На этот раз Дяченко поставили перед читателем еще более трудную задачу: допустим, вы умеете делать выбор между правым и левым, между "да" и "нет", между светом и тьмой. Но что вы выберете, если выбора больше не существует? Если вас лишили права выбирать за себя?

   Чем бы ни закончилась история Эгерта Солля, никакой финал не позволяет читателю уклониться от этого вопроса.

   И это было только вступление...

* * *

   Фэнтези часто воспринимается как литература торжествующего эскапизма.

   Фэнтези переносит действие в абстрактные миры, сознательно оторванные от нашей реальности. И даже если фэнтезийный мир внешне случайно похож на наш, то уж нутро у него точно "не наше": никакой физики, одна только магия...

   Фэнтези отвергают из-за его иррациональности. Фэнтези - это бессмысленная игра мифологическими образами. Литературный атавизм. Недоразвитая научная фантастика. Масскультный отросток, празитирующий на медиевизации массового сознания.

   Да.

   Как приятно искать (или придумывать) тезисы, с которыми нет никакого смысла спорить.

   Каждое из приведенных выше утверждений можно подкрепить десятком примеров.

   И каждое из них можно опровергнуть десятком других примеров.

   Ничья? Впрочем, для опровержения общего утверждения достаточно привести лишь один конкретный пример. Который, впрочем, хотя и опровергнет то, что полагается опровергнуть, но сам по себе тоже ничего не докажет...

   Попробуем пойти другим путем. Возможно, чуть более конструктивным.

   Квинтэссенциея искусственного фэнтезийного мира в нашей литературе - мир романа Святослава Логинова "Многорукий бога далайна". Далайн - прямоугольная коробка, оконтуренная непреодолимой стеной, сотворенная "на пари" и продолжающая существовать только ради любопытства ее Создателя. Идеальный пример для того, чтобы продемонстрировать оторванность фэнтези от действительности. Остальные миры фэнтези при желании можно свести в тому же самому далайну.

   Но не удивительно ли, что персонажи "Многорукого бога далайна" не становятся менее живыми от того, что обитают в искусственно созданном мирке? События их "коробочной" жизни трогают, они понятны, они вызывают сопереживание. Это жизнь - полноценная и узнаваемая.

   Как бы скупо ни был описан далайн (или, напротив, как бы ни был он подробен и ярок), он остается лишь условной декорацией, на фоне которой разворачивается спектакль - комедия, трагедия, драма...

   Писатель по-прежнему волен придумать все, кроме психологии. Именно психологическая достоверность, узнаваемость, актуальность персонажа остается тем мостом, по которому мы легко и почти незаметно для себя перебегаем в очередной далайн.

   Но не следует ли отсюда, что авторы и читатели фэнтези, хотят они того или нет, главное ударение ставят именно на психологической достоверности персонажей - пусть даже действующих в нереальных, иррациональных, метафорических обстоятельствах? Собственно, у них просто не остается другого выхода: стоит автору увести своих героев за грань допустимой психологической условности, как произведение неизбежно рухнет.

   И в этом случае будет уж совсем все равно, ходил несостоявшийся персонаж вдоль стенки абстрактного далайна - или, например, ездил на такси по совершенно реальному Невскому проспекту...

* * *

   Впрочем, творчеству Дяченко не чужды и Невские проспекты, а миры посоха и шпаги - не единственные декорации их романов.

   В обычных внешне городах живут герои романов "Ведьмин век" и "Пещера". Они смотрят телевизоры, читают газеты, разогревают ужин в микроволновках и переписываются друг с другом через интернет.

   Но при этом их миры по-прежнему дышат магией.

   Современная инквизиция жестко и без излишних формальностей отстреливает современных же ведьм. Новая ступень эволюции? Прекрасно, мы не возражаем, но есть еще такое понятие, как конкурентоспособность человечества как вида. А инквизиция - защитный механизм человечества. Понятно? Встаньте к стенке, пожалуйста. Отвернитесь. Пли.

   И все идет разумно и рационально - ровно до тех пор, пока инквизитор Клавдий Старж не увидит в очередной ведьме человека. И тогда вдруг непредсказуемо сбойнет сердечный ритм, подведут рефлексы, вырвется из-под контроля человека эволюционная волна...

   И лично тебе придется выбирать, каким способом суждено погибнуть человечеству.

   И только если ты ошибешься в выборе, оно действительно погибнет.

   Потому что так должно быть - в этом мире, который не терпит холодного расчета, обязательно находится последний аргумент в пользу человечности. Потому что этот мир не объективен. Он не на стороне людей, он не на стороне ведьм - он на стороне чего-то странного, никому не выгодного, всем мешающего, неэффективного, невычисляемого и неконкретного...

   На стороне доброты. Тепла. Любви.

   И еще - где-то у этого мира есть весы, которые чувствуют, когда они должны сломаться и отменить привычное равновесие.

   Допустим, найден способ перебросить человеческую агрессивность на оборотную сторону реальности.

   В дневном мире все благостны и милы. Ни драк, ни грабежей, ни насилия. Но зато за гранью сна - Пещера, в которой каждый становится или хищником, или жертвой. Тут уж как повезет... И если не повезет, то умирать придется по-настоящему. Хотя и во сне. Но проснуться уже не придется...

   И мир плавно и равномерно перетекает из одного сна в другой: из безоблачной идиллии - в кровавый кошмар.

   До тех пор, пока те самые весы не решат, что сложившемуся равновесию не хватает тепла, доброты и любви.

   И лично тебе, служителю равновесия Тритану Тодину, придется протянуть руку - и сломать свой мир. Потому что только так его можно будет спасти...

* * *

   Пожалуй, стоит поддаться соблазну и устроить небольшую идеологическую провокацию.

   В конце 1990-х появились публикации, авторы которых препарировали романы Дяченко на предмет выявления "цельности" описанных в них миров. Цельность никак не выявлялась. Одно авторское допущение упорно вступало в противоречие с другим, и оба эти допущения благополучно не оказывали никакого влияния на развитие сюжета. Рациональная логика громко страдала. Авторы работ из-за этого чувствовали себя очень неуютно и обвиняли Дяченко в небреженном обращении с собственными мирами.

   Читая эти работы, я с удивлением ловил себя на том, что, с одной стороны, опровергнуть предъявленные Дяченко обвинения не представляется возможным, а с другой - что авторы публикаций ошибаются в какой-то очень фундаментальной посылке.

   Пожалуй, я теперь знаю - в какой.

   Образованные современники Ньютона были бы крайне возмущены, если бы кто-нибудь взялся в их присутствии описывать релятивистские эффекты, возникающие при движении тел на субсветовых скоростях. Описания были бы признаны вопиюще безграмотными, лишенными даже малейшего правдоподобия.

   Дело в границах применимости. Как механика Ньютона не работает на скоростях, близких к световым, так и рационалистическая логика пасует перед мирами, которые создали Дяченко. Они "работают" на других законах.

   Каких?

   Этот вопрос ненавязчиво подводит нас к еще одному важному свойству фэнтезийных миров: они фундаментально этичны. Вместо законов физики ими управляют законы этики. Именно в этом причина традиционного для фэнтези жесткого противопоставления Добра и Зла, Света и Тьмы - не как характеристик каких-то сил, действующих в романах, а как основных категорий, которые находят в этих силах воплощение. Для миров фэнтези эти категории выполняют примерно ту же самую роль, которая в реальном мире отведена закону всемирного тяготения: мы находимся между "верхом" и "низом", герои романов - между Добром и Злом. Именно таков их космос, именно так они определяют в нем свое место.

   "Ведьмин век" и "Пещера" прекрасно вписываются в такую картину мира, хотя антураж этих романов ничуть не напоминает традиционные фэнтези "меча и колдовства". Урбанистический антураж, вполне современные интонации - но вопрос определения своего места между Добром и Злом по-прежнему остается для героев (а вместе с ними и для читателей) главным, даже если они думают об этом в совершенно других категориях. И если проверять логику существования описанных миров с учетом их фундаментальной этичности, то акценты разительно смещаются.

   Во-первых, выясняется, что миры эти существуют только "вблизи" от основных персонажей. Именно их жизнь является средоточием искомой логики и создает этические предпосылки для существования мира. То, что происходит вдали от них, на глазах теряет цвет и распадается в ничто. Поэтому бессмысленно задаваться вопросами о том, как может "на самом деле" существовать описанный в романе мир - "на самом деле" он и не существует...

   Во-вторых, логика и этика в романах как будто обмениваются приоритетами. Если, например, в реалистическом романе этичность поступка соизмеряется с ситуацией, в которой находится герой (ведь бывают в жизни ситуации, когда и убийство этически оправдано), то в романе-фэнтези все наоборот: и ситуация, и поступок соизмеряются с этическими императивами и регулируются ими. И тогда даже самые вопиющие нарушения ситуационной логики (вспомним хотя бы финал "Ведьминого века") получают жесткие нравственные обоснования...

   У этой "этической магии" есть еще одно возможное объяснение: авторская позиция. Или, если угодно, авторский произвол. Однако такой подход ничего принципиально не меняет: этика авторов - это ведь и есть этика описанного ими мира...

   Они - его создатели.

   И именно они определяют законы, по которым этот мир живет.

   И погибает.

* * *

   Конец любого романа - это маленький Апокалипсис для героев, читателя и автора. Когда книга закрыта, мир ее перестает существовать.

   Впрочем, книгу можно открыть снова.

   Но не стоить забывать, что новое прочтение никогда не будет таким же, как предыдущее. За то время, пока вы читали книгу, изменились вы - и изменился мир. Если вы читали роман впервые, то изменения количественны: в вашем мире появился новый текст. Если же вы его перечитывали, то изменения качественны: вы с книгой стали лучше понимать друг друга...

   В романе Дяченко "Армагед-Дом" Лидия Сотова раз за разом перечитывает свой мир, каждые двадцать лет закрывая его последнюю страницу. Апокалипсисы прокатываются по ее вселенной, словно приливные волны, сметая города и судьбы. Раз в двадцать лет - начинать все с начала.

   Но точных повторений не бывает никогда. Прошлое не возвращается. С каждым Апокалипсисом Лидия становится на двадцать лет старше, не уставая искать причины налетающих на ее мир катастроф.

   И каждый раз, закрывая последнюю страницу своего мира, она становится ближе к разгадке.

   Авторы "Армагед-Дома" сыграли с читателем практически "в открытую" - и подстроили для него ловушку. До тех пор, пока Лидия пытается вытащить смысл происходящего из-под обломков очередной катастрофы, она терпит поражение.

   Победа приходит только тогда, когда она начинает искать смысл происходящего в себе самой.

   Читатель, привыкший серьезно относиться к фантастическим мирам, почти автоматически принимает логику мира романа и пытается найти разгадку быстрее героини. И тут он попадает в ловушку: в логике мира разгадки нет.

   Зато она есть в этике. Мир "Армагед-Дома" - это порочный круг, из которого должна вырваться именно она - Лидия Сотова. Вырваться - и, если удастся, вывести читателя...

   Само собой, "если удастся" зависит прежде всего от читателя. Главное - сможет ли он осознать, что Лидии Сотовой, в общем-то, тоже нет. Или (и это почти то же самое) что Лидия Сотова - это он сам...

   И тогда - добро пожаловать на выход.

   "- Ну, вот, Андрей, - произнес с некоторой торжественностью голос Наставника. - Первый круг вами пройден"...

   У Стругацких в мире "Града обреченном" тоже не было никого, кроме Андрея Воронина, который в течение многих лет искал себя в джунглях собственных печальных заблуждений.

* * *

   Читая книгу, вы разговариваете с ее автором. В нашем случае - с авторами. Книга - это всегда их отражение. Зеркало, в котором читатель видит их - и одновременно видит себя.

   Миры романов Дяченко - это отражение их создателей, которые не могут допустить и мысли, что наша Вселенная - это холодная бездушная пустота, запорошенная безмолвной пылью материи.

   Когда-то я уже писал об этом - по странному стечению обстоятельств, задолго до того, как у Марины и Сергея Дяченко вышел роман на ту же самую тему. Чем не повод вернуться к теме?

* * *

   Человек так привык видеть в окружающем мире отражение самого себя, что равнодушие Универсума им, как правило, не осознается - а если вдруг и осознается, то воспринимается как ужасное откровение. Говард Филлипс Лавкрафт, который когда-то ощутил холод окружающей его Пустоты и влил этот холод в свои рассказы, стал одним из литературных пророков двадцатого столетия.

   Человек не в силах выносить соседство с Пустотой, а потому он населяет ее порождениями собственного духа. Пусть Бог непостижим и недоступен, - но если Он есть, то вне человека не пуст и не холоден. Пусть Дьявол враждебен человеку, - но если у человека есть такой враг, значит, и сам человек не так уж безразличен для мироздания...

   Этизируя Вселенную, человек создает среду, которая необходима ему для выживания. Мир, лишенный духовного начала, страшит его.

   А иногда - убивает.

   Вот могила Тиррея Давенанта, героя гриновской "Дороги в никуда", умершего от того, что накатило на него бездушие мира. Мира, который он сам населил благородством и мужеством, верностью и любовью - и который ответил ему черной неблагодарностью. Нет, - безразличием. Это страшнее...

   "Герой, я не люблю тебя".

   Наделяя мир собственной духовностью, человек идет путями сложного и запутанного самообмана. Он создает мир зыбких отражений своего "я", мир, в котором можно обидеться на камень, попавший под ногу, бороться с недоступной вершиной, восхищаться величественным закатом.

   Разве можно, глядя на закат, поверить, что природа сама по себе лишена чувства прекрасного?

   Но временами пляска отражений вдруг прекращается - и тогда человек изумленно замечает, что он обманут. Внешне мир остается таким же, как и прежде, - но человек в нем больше не отражается. Закаты по-прежнему неповторимы, но они не менее красивы и тогда, когда ими никто не любуется. Мир равнодушен.

   "Прекрасный нечестный мир" - горько написал Вячеслав Рыбаков, который острее многих чувствует холодное бездушие Универсума и никак не может с этим холодом смириться. Его герои задыхаются в казематах Пустоты, пытаются наделить ее своей совестью и своей болью, придумывают себе личных богов, создают биоспектралистику, находят объяснения - но в глубине души ощущают, что все это только протезы.

   Просто мир таков, каков он есть...

   Длинная стеклянная указка рисует печальную петлю на плакате с выпотрошенной мертвой Вселенной.

   Все мы не раз и не два выслушивали подобные лекции. Некоторые даже наглухо зазубрили их, и теперь раз за разом воспроизводят в своих творениях. И в каждом их романе блистают холодными плоскостями рациональные и бесчеловечные, но по-своему прекрасные миры, в которых вечно мерзнут такие понятные и близкие нам герои.

   Может ли быть иначе?

* * *

   Этот вопрос прозвучал целых пять лет назад.

   А в прошлом году у Марины и Сергея Дяченко вышел роман "Пандем" - роман о том, как человечество нежданно-негаданно обзавелось добрым и заботливым богом-хранителем, который тщательно и продуманно занялся благоустройством нашей цивилизации.

   Пандем освободил человека от риска погибнуть по глупости, по случайности или по чьему-то умыслу. Голодные были накормлены. Каждый получил возможность жить так, как считал нужным. Никто не был ограничен в своей свободе - до тех пор, пока его свобода не препятствовала свободе других...

   Это была та самая этическая Вселенная, которая прежде стояла за кулисами большинства романов Дяченко, а в "Пандеме" вышла на первый план. Открыто стала главным героем.

   И герой этот главного испытания не выдержал.

   Пандем поразительно честно отвечал на все трудные и невозможные вопросы, которые были ему заданы. Он стал воплощением императивной этики. Он дал людям возможность построить самую настоящую Утопию.

   И - полный провал. Трагический и закономерный... Еще один грандиозный забег ко всеобщему счастью завершился массовым финишем.

   Для человека принципиально бесполезно все, что исходит не от человека. А Пандем был больше, чем человеком, то есть - человеком не был.

   По-настоящему великие мечты не должны сбываться.

   Иначе, какие же они после это великие?..

* * *

   Я упомянул не все их романы - даже не все самые любимые. О некоторых я до сих пор боюсь писать.

   Наверное, я просто не готов еще говорить о "Варане" -- Дяченко опять ушли в очень неожиданную сторону. Оставлю на потом. А пока:

   О чем пишут Марина и Сергей Дяченко? Каждый, я убежден, прочитает в их книгах что-то свое. Мне лично представляется, что они ищут... Бога? Истину? Красоту?

   Невозможно предугадать, куда поведет их талант в следующей книге. Как будто они наугад кидают игральный кубик с бесконечным числом граней и ждут. Однажды на кубике выпадет то, что можно будет прочитать как Ключ.

   Их было уже много, таких попыток. И каждый раз число, выпавшее на их кубике, оказывалось Числом Человека.

   Может быть, в мире и нет иных Ключей, кроме нас?

Марина и Сергей Дяченко

РФ =>> М.иС.Дяченко =>> ОБ АВТОРАХ | Фотографии | Биография | Наши интервью | Кот Дюшес | Премии | КНИГИ | Тексты | Библиография | Иллюстрации | Книги для детей | Публицистика | Купить книгу | НОВОСТИ | КРИТИКА о нас | Рецензии | Статьи | ФОРУМ | КИНО | КОНКУРСЫ | ГОСТЕВАЯ КНИГА |

© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг. http://www.rusf.ru/marser/ http://www.fiction.ru/marser/ http://sf.org.kemsu.ru/marser/ http://sf.boka.ru/marser/ http://sf.convex.ru/marser/ http://sf.alarnet.com/marser/ Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.