|
* * *
Голова гудела, как улей. Пронзительная музыка марша Мендельсона заставляла морщиться от боли.
Сюжетец выйдет забавный... такая себе развлекаловочка на потребу публике. Не имеющая отношения ни к жизни, ни к искусству - собачья свадьба...
Ольга не любила пекинессов. А тут их было два - жених стоически переносил надетый на него фрак с бабочкой, зато невеста то и дело норовила избавиться от неудобной белой фаты.
- ...Идея совершенно простая, но сколько радости у любящих хозяев! У нас, как во всяком дворце бракосочетаний, есть видеосьемка, услуги фотографа, гости и хозяева молодых распивают шампанское... Колоссальный успех такого нашего начинания, о колоссальном успехе говорит хотя бы то, что торжества расписаны уже на год вперед! - сухощавая хозяйка заведения, крашенная блондинка, светилась самодовольством.
Жених и невеста шествовали вверх по лестнице - на поводках. Перед входам в зал торжественных событий между ними едва не случилась крикливая свара - хозяева вовремя растащили брачующихся.
- А скажите пожалуйста, - со вздохом спросила Ольга, - не бывает такого, чтобы друг за другом шли свадьбы собак и кошек и, как бы сказать, несчастный случай, драка...
- Для безопасности брачующихся у нас введены раздельно собачьи и кошачьи дни, - радостно пояснила блондинка. - Думаем ввести еще и птичьи - уже поступают заявки на свадьбы канареек, попугайчиков...
Я схожу с ума, уныло подумала Ольга.
- Свадебные наряды мы выдаем напрокат, - рассказывала дальше блондинка. - У нас есть разные размеры, для пекинесов, болонок, спаниелей, даже догов...
Подвыпившие гости улыбались до ушей, совершенно счастливые, чего нельзя было сказать о молодоженах. Ольге почему-то не хотелось смеяться; происходящее не казалось ей забавным, скорее глупым.
- ...Объявляю вас мужем и женой!
Хозяева опустились перед молодоженами на корточки - надеть им на лапы обручальные кольца. Невеста визгливо тявкнула.
Ольга посмотрела на часы.
- Поехали, - сказала она оператору. - Закругляйся.
- Надо еще доснять, - заупрямился оператор, молодой и оттого излишне старательный.
- Хватит, мне еще монтировать... Поехали!
И, не обращая внимания на происходящее, вытащила из сумки мобилку:
- Оператор такой-то, номер такой-то... Диктую: "У фотографа в четырнадцать тридцать. Встретишь Жеку из школы".
Оператор танцевал вокруг брачующихся псов, и вид у него был такой, как будто он снимает по меньшей мере встречу президентов Украины и Соединенных Штатов. В последнее время Ольгу раздражали эти игры: жрать торт из папье-маше и чувствовать при этом вкус крема...
- Егор, поехали!
- Еще минуту.
- Егор, у меня нет времени!!
Она говорила сущую правду. До встречи с фотографом оставалось полчаса.
* * *
Шубина отсняли быстро; в костюме с галстуком, серьезный и причесанный, ее бывший муж поражал импозантностью. Наметанным глазом Ольга определила заинтересованность, мелькнувшую в глазах девушки-приемщицы; девица даже порозовела, выдавая Шубину квитанцию.
Ольга мрачно усмехнулась.
Но с Жекой начались проблемы.
- Ты можешь сидеть, как тебя посадили, и не шевелиться?! Ухо должно быть видно полностью!
- Мне на тренировку надо, - повторял сын сквозь зубы.
- Ну так и посиди нормально, сразу же пойдешь на тренировку...
Пока она разбиралась с Жекой и фотографировалась сама, Шубин сидел в углу, в наушниках, и глаза у него были совершенно стеклянные.
- У него музыка для медитаций? - с опасливым восторгом поинтересовалась девушка-приемщица.
- Конечно, - сказала Ольга.
Шубин смотрел сквозь нее, погруженный в звуки чужого языка; вот что значит стимул, подумала Ольга. Выучит, за месяц выучит.
* * *
Дима медитировал. Кассета номер пять, "Любовь". "Вы знаете статистику? - Ду ю нау зе статистик? - Из семидесяти женщин пятьдесят изменяют! - Фром зе севенти вумен фивти фуллчит! - А как насчет верного мужчины? - Вы найдете одного в зоопарке. - Ю вилл файнд ван ин зе зоо! - Самцы в клетках, как правило, верны... - Где ты провела вечер, дорогая? - Не твое дело. Я не могу видеть тебя, ты дерьмо! - Шлюха! - Негодяй! - Иди к черту!"
* * *
- Стрелец, - говорил Славик с придыханием, - после тюрьмы уже и бегать не мог. Мне папка рассказывал... Все бегают, а он стоит! Но удар у него был пушечный. Пас ему отдадут, или там стандартное, так он сразу забивает. Сколько дают, столько забивает!
Женька переобувался.
Ему виделось зеленое поле, посреди которого стоит раскладной стул. Некто в форме сидит, читает газету, в то время как вокруг носятся, сбивают друг друга, отбирают мяч...
Свисток судьи - штрафной.
Игрок - легендарный Эдуард Стрельцов - встает со стола, аккуратно складывает газету, медленно, пешком, идет к мячу...
Соперники, стоящие в "стенке", бледнеют и прячутся друг за друга. Закрывают в ужасе глаза.
Удар! Стенка разлетается, мяч летит, как из пушки, виляет по немыслимой траектории, уходит прямо из рук вратаря, влетает в "девятку"... Рвет сетку ворот...
- А еще говорят, что ему запрещали бить пенальти! - бубнил Славка. - Потому что он мог ударом убить вратаря!
- Врут, наверное, - сказал Женька нарочито равнодушным голосом.
...Вечером выстирал форму.
Вывесил на балкон сушиться.
* * *
- Скажите, пожалуйста, вы бы хотели эмигрировать в Америку? Получить визу, легальную работу, жилье?
- А что, можно? - оживился молодой парень.
- Я б хотів, тільки мене там не чекають... - промямлил другой.
- Да куда угодно, - разраженно признался пожилой мужчина.
- Що ви! Я хочу жити у своїй країні! Це моя вітчизна...
- Я поеду. У меня уже там брат с женой устроились.
- А мне вообще не нравится жить в этой стране...
- Я бы хотел.
- Я бы хотела.
- Нет, ну что вы! Как там можно жить среди этих американцев!
- Я не хочу быть эмигрантом. Эмигрантов никто не любит.
- Я бы поехал...
* * *
(...Много машин, но собак нет. Ни одной.
Жестко бежать. Болят лапы. Я должен бежать.
Мокро. Вода с неба. Дождь. Хочется есть...
Хочу есть. Ни одного мусорного бака. Мыши... дождь смыл все запахи. Кроме запаха гари и железа.
Бежать...)
* * *
Была суббота - единственный выходной в рабочей Женькиной неделе.
Ночью шел дождь, и форма не высохла. Женька аккуратно поправил футболку и трусы, перевесил так, чтобы влажные места оказались на воздухе. Выбежал на зарядку, пробежался по обычному маршруту, размялся на пустынной в это время детской площадке, попрыгал на скакалке, подтянулся десять раз на турнике. Когда вернулся, мама уже завтракала - обычно она так рано не вставала.
- Доброе утро!
Он не видел ее несколько дней - утром он уходил, когда она еще спала, вечером она возвращалась, когда спал он. Сейчас, глядя в ее румяное со сна лицо, он понял, что соскучился.
- Привет, ма...
- Можно я дерну тебя за нос?
Он не выдержал и улыбнулся:
- Дергай...
Ее руки пахли травой. То есть Женька знал, что это крем, но все равно всякий раз ему казалось, что это самая настоящая трава. Как в детстве.
- У тебя сегодня съемки?
- Поедем в Лавру. Большой сюжет, будем снимать в пещерах...
Сковородка уже плевалась маслом на плите; Женька автоматически шлепнул на нее одно за другим два яйца. Глазунья смотрела на него сперва пристально, потом со все возрастающим равнодушием и, наконец, тупо и покорно.
Глядя в глаза яичнице, Женька почему-то вспомнил свою украинку. И что она говорила относительно сочинения про Киев; и что его сочинение так и не дописано. Он хотел закончить его вчера, но так устал, что, раскрыв тетрадку, сразу и закрыл ее...
Украинская мова шла вторым уроком. Литература - третьим; двух коротких перемен явно не хватит, чтобы добить сочинение, которое киснет уже две недели.
- Ма...
Мама сразу поймала Женькину многообещающую интонацию. И перестала жевать:
- Что?
- Ты мне обещала съемки показать...
Мама проглотила кусок бутерброда, отхлебнула кофе из чашки - не сводя с Женьки испытующего взгляда:
- У тебя же школа?
- Да что за школа, - Женька махнул рукой. - Два труда, два украинских... еще история, кажется...
Мама молчала.
Женька знал, что ей льстит интерес к ее работе и обижает равнодушие. А он, сын, слишком часто бывал равнодушным - ну не интересовали его все эти политические разборки, опросы на улицах и собачьи свадьбы. Маминым сюжетам он предпочитал спортивные программы - а ее это обижало.
- Ты знаешь, ма, я так давно в Лавре не был... Так интересно, как ты пещеры снимешь...
Он шел ва-банк, потому что мама же не глупая, она прекрасно понимает природу Женькиной заинтересованности.
- Я за всю четверть ни одного дня не пропустил. А тут... два труда... Ты мне потом записку напишешь.
- А так можно? - спросила мама после паузы, и Женька понял, что победил.
* * *
Это прямо праздник какой-то!
В микроавтобусе с надписью "телевидение" они прокатились по городу, и разомлевшему от такой удачи Женьке даже пришли на ум два-три предложения на тему "Почему я его люблю". Наверное потому, что в этот момент он действительно любил его - перекресток перед стадионом "Динамо", вычурные фасады Печерска, парк, Мариинский, зеленеющие липы, пулемет перед станцией метро "Арсенальная", снова липы, сирень, каштаны...
В Лавру вошли не через главный вход, а через боковой; на этой круто спускающейся вниз улочке Женька никогда раньше не был. Слева тянулась крепостная стена с окошками, навстречу шли два высоких черных монаха, Женьке на секунду показалось, что его перебросили в другой мир, в другое время...
Откуда-то вынырнуло семейство попрошаек, затараторили, обращаясь к маме, и Женька тут же спустился с небес на землю. Едва отбились...
Археолога звали Максимом. Они с мамой поздоровались, как давние знакомые; мама сказала оператору, что первым делом надо отснять вид с колокольни, оператор стал возражать, и они в мамой слегка погрызлись. Победа, как всегда, осталось за мамой; Максим сказал, что пока подберет им комбинезоны, чтобы лезть в пещеры. Втроем - мама, Женька, оператор - прошли к недостроенному Успенскому Собору, и кирпичные дорожки с поперечными выступами-ступеньками были похожи на корабельный трап. Небольшими стадами бродили по заповеднику экскурсанты; снаружи царило солнце, внутри колокольни было темно и прохладно, и крутые ступеньки, раз начавшись, никак не желали заканчиваться.
- То же самое в Соборе Святого Петра в Риме, - прервала молчание мама.
Женька никогда не был в Риме. Но надеялся когда-нибудь попасть - может быть, уже скоро...
Он помогал оператору нести штатив. И мама, и оператор скоро выдохлись; Женька легко обогнал их.
- Ну, видно, что ты футболист, - уважительно сказал оператор откуда-то снизу, из-под ног.
Несколько раз им встретились компании, идущие вниз; чтобы разминуться, приходилось прижиматься к холодной стенке и прижимать штатив к груди.
Потом они вышли на открытую площадку - отсюда уже открывался вид вполне ничего себе, но ступеньки вели вверх, и Женька, не задумываясь, пошел.
...Снизу нельзя было предположить, что эти колокола такие здоровенные. Даже страшновато смотреть на них.
Пока оператор устанавливал штатив и камеру, Женька успел облазить всю смотровую площадку.
Внизу лежал Днепр.
Внизу лежал город; это было немногим хуже, чем смотреть с самолета.
От горизонта до горизонта, залитый солнцем; Женька почувствовал, как подошла мама и остановилась рядом. И тоже смотрела.
Оператор уже снимал, и лицо у него было как у вратаря, когда он отслеживает угловой у ворот соперника.
Мама положила руку Женьке на плечо, и он, сторонившийся поцелуев-объятий, на этот раз не вывернулся.
Над стадионом "Динамо" высились четыре вышки с прожекторами. Далеко-далеко шел по мосту поезд - энергичный поджарый червяк.
* * *
- Здесь полным-полно подземных ходов, - говорил археолог Максим. - Подземные помещения, мы даже подозреваем, что в одном из них может быть Лаврская библиотека... Вот здесь - отсюда и туда - минная галерея... Там ответвления, ниши, в них хранили бочонки с порохом. А здесь тоже, вот, земля все время проседает, время от времени надо сверху насыпать новую...
- А почему? - спросил Женька.
Максим пожал плечами:
- Подземная полость какая-то... Исследовать ее не можем - нет денег. Просто следим, чтобы землю вовремя досыпали...
- А бывают обвалы? - спросил Женька.
- Конечно, - охотно закивал Максим. - Особенно весной, когда талые воды, или там когда дожди...
- А не опасно спускаться? - поинтересовался оператор.
- Сейчас нет, - заверил Максим. - Мы все время ходим...
Женька молча восхищался. Он был действительно храбрым, этот парень. Надо быть воистину смельчаком, чтобы вот так лезть под землю, в темноту, в неизвестность, где случаются оползни и обвалы, где полным-полно неисследованных помещений, да еще и говорить об этот так просто, как будто речь идет о прогулке по Крещатику: там был оползень, мы сказали монахам, чтобы они не спускались в пещеры, пока мы не решим, что там безопасно...
- ...Крест, высеченный, предположительно, самим Антонием. Кто такой Антоний, знаешь?
- Знает, конечно, - быстро сказала мама.
- Не знаю, - сказал Женька.
- Ты меня позоришь, - пробормотала мама со вздохом.
- Основатели Лавры - Антоний и Феодосий... Так вот, этот крест высечен тем же инструментом, что и сама пещера - а ее, предположительно, копал Феодосий...
Женьке пришлось преодолеть себя, спускаясь в темноту.
В детстве у него было два повторяющихся сна: кошмар про метро и кошмар про лифт. Наверное, он не рожден для темных закрытых помещений. Тем более под землей.
Рядом сопел оператор. Женька давно заметил - операторам хоть потоп, их интересует только то, что у них в видоискателе. Так и на стадионе - даже когда нашим забивают гол, операторы только и думают, чтобы его снять посмачнее. Циники...
В стене стали попадаться ниши с мощами. Женька боялся покойников, даже таких древних.
- А вот... - Максим обернулся, пропустил оператора вперед, посмотрел Женьке прямо в глаза. - Где-то здесь, по преданию, была келья одного затворника... То есть затворником он стал потом. А знаменит он был одной оригинальной ересью, он выдвинул предположение, что, мол, Иисус с двенадцатью апостолами были первой футбольной командой с тренером и запасным вратарем. Он и сам хотел команду собрать, но братия его не поддержала... Остаток жизни он прожил под землей... Там, чуть дальше, есть такая большая полость, просторная и подозрительно четырехугольная. Руками высечено. Так что не исключено, что он и под землей играл в футбол. А могилу его до сих пор не нашли...
Женька смотрел, пытаясь понять, шутит археолог или говорит правду.
- А кстати, - сказал оператор, - в Софии есть такая фреска, "киевляне играют в мяч". Сам видел.
- В футбол, - автоматически поправил Женька. - "Киевляне играют в футбол".
* * *
Пообедать зашли в маленькое кафе - там включен был видик с мультиком про Короля-Льва. "Никто не может не бояться твоего папу!"... Несколько лет назад это был любимый Женькин мультик, его подарил отец...
Женька вздохнул оторвал глаза от экрана. Уставился в тарелку.
- Ты когда чего-то не знаешь, - негромко говорила мама, - лучше молчи. Не позорься.
- Подумаешь, - сказал Женька.
Мама вздохнула:
- Вот что... Когда ты последний раз был в филармонии?
- А это где?
- Блин, - сказала мама в сторону. - А какую ты книжку последнюю прочитал?
- Блохин. "Футбол на всю жизнь".
- Блин-компот, - сказала мама.
* * *
В подземном переходе, длинной заасфальтированной кишке между станциями "Крещатик" и "Площадь Независимости" сидел веселый мужичок с гармошкой. Перед ним на земле лежала засаленная кепка с россыпью пятаков; мужичок наяривал "Амурские волны", Женька невольно ускорил шаги. Почти побежал, стараясь поскорее миновать гармониста.
- Куда ты рванул? - недовольно спросила мама. - Жека...
И осеклась. Оглянулась на гармониста, ускорила шаг вслед за Женькой.
Все эти уличные, подземные и надземные музыканты кололи ему глаза. При мысли, что и его отец где-то вот так же стоит, положив перед собой... ладно, не кепку - футляр... при одной этой мысли у него загорались уши и холодело в животе.
И он отлично помнил слово, сказанное мамой в сердцах и положившее конец их с папой ссорам.
Потому что сразу после этого слова отец собрался и ушел к дяде Володе...
Попрошайка, сказала мама.
Женька покачивался в вагоне метро; в полудреме - а в метро ему постоянно хотелось спать - ему мерещились часы, такие, как когда-то виденные им в Москве на фасаде театра Образцова. Из одной дверцы выплывают фигурки, одна за другой идут по невидимой рельсе, прячутся за другой дверцей...
Женьке казалось, что такой рельс проходит вдоль любого вагона метро. И по нему вереницей следуют традиционные фигуры: цыганская девочка с чернявым мальчишкой лет пяти... Инвалид в камуфляже, на коляске... Беременная женщина с самодельным плакатиком... Снова цыганчонок... Продавец "Фактов"... Снова инвалид... Продавец "Вечернего Вестника"... Снова беременная женщина с плакатиком...
- Жека, вставай, мы приехали...
Он едва продрал глаза. Устоявшаяся привычка - досыпать в транспорте.
* * *
С утра в субботу Дима вышел поиграть на Владимирскую горку. Встал неподалеку от беседки, у балюстрады; положил у ног раскрытый футляр, натер канифолью смычок, посмотрел вниз, на реку и на город, решая, какая мелодия лучше других ляжет на погоду и на пейзаж.
Выбрал "Сонату Ля-минор" Баха. Поднял скрипку; несколько секунд стоял неподвижно, позволяя еще не рожденной музыке овладеть его мыслями и настроением. Потом с облегчением вздохнул - и заиграл.
Сразу несколько десятков голов повернулись в Димину сторону; глаза заинтересованные, равнодушные, удивленные, даже восторженные глаза попадаются на этом поле, да, и таких хватает... Зеваки и гуляющие, нейтральные и к музыке и к мату, на короткое время превратились из праздношатающихся - в слушателей.
Поднимался от земли разогретый солнцем воздух.
В беседке сделалось тесно; люди приходили и садились, потому поднимались и уходили прочь. Вокруг Димы собралось широкое, то редеющее, то вновь густеющее кольцо.
Он играл, покуда не устал. А устав, опустил скрипку.
Послушались редкие хлопки; живое кольцо зашевелилось, люди разбредались по своим делам - гулять с детьми, любоваться видами, сопровождать знакомых иностранцев...
У самой балюстрады стояла, облокотившись, Оксана. Дима понятия не имел, когда и откуда она здесь появилась.
- Привет...
- Добрый день, - она улыбнулась.
Дима опустил глаза; в футляре, оказывается, лежала пригоршня мелочи и несколько бумажек. Ого, даже пару долларов бросила чья-то щедрая заморская рука...
- Гуляем, - сказал Дима, желая скрыть невесть откуда взявшееся смущение. - Разбогатели.
- Вы еще будете играть?
- Нет, я, правда, уже домой собирался... Подвезти?
У лотка с мигающей лампочкой охрипшая тетка расхваливала преимущества почти беспроигрышной лотереи.
- Хорошее название, - сказала Оксана. - Лотерея "Патриот".
- Не люблю лотерей, - сказал Дима.
- И я не люблю...
- Это полное надувательство, - сказал Дима уверенно.
Потом порылся в кармане, насобирал гривну мелочью, подошел и купил лотерейный билет. Ногтем содрал защитный слой, прочитал микроскопическую надпись - "нет выигрыша".
- Да, - вздохнула Оксана.
- Продул я свой патриотизм, - сказал Дима весело. Но билет выбрасывать не стал - сунул в карман джинсов.
- Зачем он вам? - спросила Оксана, когда они спускались к машине.
Дима пожал плечами:
- Не знаю. На счастье.
- Вы сегодня... как-то очень легко играли, - сказала Оксана после паузы. - У меня даже на душе стало легче.
- А у вас тяжело на душе?
- Ну так... не очень, - Оксана вздохнула. - Малдер и Скалли ведут себя хорошо. Сестра, правда, хочет котенка...
- Главное, чтобы не питона, - сказал Дима, думая о другом.
Машина завелась, как ни странно, с первого раза.
* * *
Они сидели у Вовки на кухне и пили чай с гематогеном, когда зазвонил телефон.
- Шубин, - сказала Ольга. - Сегодня вечером можешь пойти с Жекой на Лебединое, в Оперный?
- Сегодня? - Дима быстро посмотрел на часы. - Могу, конечно... Конечно, могу! А он - как?
- Сейчас, - сказала Ольга.
Трубку она прикрыла ладонью, поэтому слов Дима не мог разобрать, но раздражение, с которым Женька отвечал матери, не оставляло ни малейшего сомнения в содержании разговора.
- Отменяется, - сказала Ольга. - Извини.
И повесила трубку.
Под аккомпанемент коротких гудков Дима некоторое время стоял с трубкой в руке; когда он вернулся на кухню, Оксана уже совсем собралась уходить:
- Я прошу прощения, я пойду... Ой. Что-то случилось?
- Нет, - сказал Дима, отхлебывая из чашки остывший чай. - Все в порядке.
- Извините, - Оксана потупилась. - Мне показалось...
- Нет. Ничего.
Спасибо Оксане - она не стала провоцировать его на откровенность.
* * *
Вечером Женька с мамой все-таки оказались на "Лебедином озере". Все шло хорошо, пока в середине первого акта не назначили штрафной.
Что тут скажешь - прыгали они здорово, на "втором этаже" борьба шла на равных...
И вот в обыкновенной игровой ситуации, где не было никакого нарушения, судья показал желтую карточку и назначил пенальти!
Грянул оркестр...
И Женька проснулся. Уже в антракте.
Мама смотрела с осуждением.
* * *
На воскресение была назначена игра с ДЮСШ № 11. Женька встал в шесть, как обычно. Вернувшись с пробежки, пошел снимать форму с балкона...
Сперва он тупо стоял, глядя на пустую веревку. Потом поспешил в комнату - возможно, он еще не проснулся, может быть, он сам уже снял форму, или мама сняла...
Нигде ничего.
- Ма! Ты мою форму снимала с балкона?!
Мама просыпалась долго и трудно. Открыла один глаз, потом другой:
- Отстань... дай поспать... нет, не знаю, не трогала...
- Форму! Форму!!
Присмотревшись к его лицу, мама наконец-то проснулась. Села на кровати:
- Жека, что случилось?
- Форма! Форма... У нас же... нам же... мне же играть сегодня... на первенство...
Он все еще метался по квартире, ворошил белье в ванной, выворачивал шкафы, разглядывал дорожку и палисадник под балконом - а внутри уже сложилось холодное, как сосулька, понимание.
Форму просто сперли.
Это просто - залезть на яблоню перед балконом... Там было полторы прищепки, и те дохлые...
И он приблизительно знает, кто мог это сделать.
Сперли, сперли... Невозможно. Сегодня игра!
Столбом стоя на опустевшем балконе, Женька смотрел, как возвращается с уловом - со звякающим бутылками рюкзачком - дядя Боря. Увидел Женьку, заулыбался... посерьезнел:
- Ты чего?
Женька не ответил. У него хватило сил только на то, чтобы в отчаянии махнуть рукой.
* * *
Весь матч он просидел на скамеечке. Просидел, не поднимая глаз.
В последний момент ему хватило мужества не сказаться больным, не симулировать травму - приехать на игру. И сказать Олегу Васильевичу, что... в общем, что он не готов играть. Что формы нет.
Пацаны смотрели на него, как на... нету такого слова. На марсиан смотрят с большим пониманием.
- Шуба, ты оборзел?!
Один Витька, кажется, был доволен. Понятно почему - его выпустили играть вместо Женьки.
Команда продула два-один.
Олег Васильевич не смотрел на Женьку.
Как будто его не было.
* * *
В понедельник он сидел на уроке, тупой, как бревно, когда под локоть ему подсунули мятую записку.
Женька механически развернул...
На клочке бумаги были нарисованы футболка со значком "Динамо" и тщательно заштрихованные шариковой ручкой трусы.
Если бы на стуле под Женькой оказался слепень, если бы этот слепень сумел прокусить шерстяную ткань школьных брюк - эффект был бы куда меньшим.
Женька оглянулся. Буценко по прозвищу Буца, его сосед и одноклассник, улыбался от уха до уха. Со значением улыбался.
* * *
- Хлопцы пошукают, - сказал Буца. - Только хлопцы на тебя обижаются. Потому что ты куркуль, Шуба. Ходишь такой надутый, мяч не даешь... с пацанами не играешь...
Дело было в школьном туалете; Буца курил, глубоко затягиваясь. Поглядывал испытующе - чего он ждал? Что Женька начнет плакать и клянчить?
Или надо сделать вид, что поверил в каких-то злых "пацанов", которые форму сперли, и добрых Буцыных приятелей, которые "пошукают"?
- Ты ко мне заваливай сегодня, - Буца выпустил к потолку толстую струю дыма. - Хлопцы придут... Поговорим.
Женьке стало неприятно. Как будто суют в рот уже обслюнявленную кем-то конфету.
Он наглядно знал Буцыных родителей. Они с утра до ночи торчали на базаре около метро "Петровка" - торговали утюгами, микроволновками и еще чем-то, во всяком случае Буца в деньгах никогда не нуждался; он здоровался с Буцыным отцом, высоким измученным дядькой, и недолюбливал его мать, тетку крикливую и скорую на мат.
Ему меньше всего хотелось идти к Буце в гости - да еще на разговор с какими-то "хлопцами".
Но он надеялся вернуть форму.
- Когда? - спросил он подчеркнуто небрежно.
Буца прищурился:
- Часикам к трем...
- К шести. У меня тренировка.
Некоторое время Буца молчал, оценивая Женькину наглость; потом вдруг заулыбался:
- Ну да, ну да... У вас же там нельзя прогуливать... К шести. Окей. Забили.
* * *
И вот он сидел перед Ольгой - человек с неподвижным, одутловатым лицом, Женькин Бог, облаченный в просторный спортивный костюм. Сколько кордонов ей пришлось одолеть, пробираясь на прием к футбольному божеству, проще, наверное, пробиться к Президенту...
Теперь она пробралась на знаменитую базу в Конче-Заспе, в элитный садок-питомник украинского футбола. Как и полагается государству в государстве, база отделена была границей, и граница эта пребывала на замке - хватало одного взгляда на охранявших ее пограничников; сопровождавший Ольгу оператор все охал и ахал, и порывался снимать, за что был строго предупрежден.
База и вправду поражала размахом, продуманностью, какой-то даже элегантностью; говорят, такого нету и у богатейших западных клубов. Да, Ольга в чем-то понимала сына - приманка весьма аппетитна, тысячи пацанов спят и видят, как бы оказаться полноправными птичками в этой золотой клетке...
- Валерий Васильевич, вот вы неоднократно говорили о сходстве футбола и театра. И там, и там присутствует режиссер, он же тренер, и там и там присутствует ансамбль игроков-исполнителей... И в футболе, и на театре опасно премьерство... И в футболе, и на театре режиссер спрятан за кулисами...
Она замолчала, ожидая реакции от собеседника, но проще было дождаться отклика от скифской бабы.
Ольга не растерялась. Она была готова к сложностям и не собиралась отступать:
- Я, признаться, не знаток футбола, да я и не люблю футбол, честно говоря...
Она подождала реакции теперь уже на свою провокацию - тщетно.
- Так вот, я хотела спросить вас - вы по-прежнему любите театр? Вы посещаете Киевские театры? Какие спектакли вы посмотрели в последнее время?
У ее собеседника запищала в кармане мобилка.
- Да. Нет... Нет. Все, - он спрятал телефон опять в карман.
- Вы читали Пелевина? Каких современных авторов вы предпочитаете? - Ольга говорила не умолкая. И - будто с гранитной глыбой.
Мобилка запищала снова. Ольгин собеседник чуть шевельнулся:
- Футбол - искусство. Я уже об этом говорил. Извините... У меня нет времени.
- Две минуты! Видите ли... О футболе в вами будут говорить специалисты, а я не специалист, а вообще не понимаю прелести футбола... - Ольга сбилась, растерялась, что случалось с ней очень редко; сидящий напротив человек гипнотизировал ее, как кролика. - Мой сын играет в футбол, занимается в спортшколе "Динамо", он буквально фанатеет...
- У меня нет времени на эти разговоры, - голос Ольгиного собеседника был по-прежнему мягок, тих и весок, тем не менее он поднялся из кресла, и усадить его обратно не было никакой возможности.
Ольга подалась вперед:
- Валерий Васильевич, у меня к вам колоссальная личная просьба. Отпустите моего сына, Валерий Васильевич. Он занимается в школе "Динамо"... Скажите сейчас, в камеру, что вы отпускаете его, что он спокойно может ехать в Америку и там играть в футбол... вы ведь спокойно ездили в Эмираты, Шевченко спокойно поехал в Милан... Я вас умоляю, это очень важно, вы можете буквально спасти человека... Пожалуйста...
Ольгин собеседник помолчал еще несколько секунд - разглядывая Ольгу, как удав разглядывает кролика, причем такого, который на вид неаппетитен. Потом, ни слова не говоря, вышел.
- Ну ты даешь, - сказал за Ольгиной спиной потрясенный оператор. - Эксклюзив, блин.
* * *
Весь коридор Буцыной квартиры загроможден был коробками от "Филлипса". Протискиваться пришлось боком; в комнате кто-то громко застонал, Женька покрылся холодным потом.
- Проходи, - торопил его Буца.
Женька сделал над собой усилие и вошел.
В комнате царили полумрак и духота. Трое "хлопцев" сидели на диване: двое были Игорь и Леха, третьего Женька никогда не видел, но ему тоже было лет пятнадцать-шестнадцать, и он тоже заворожено пялился на мерцающий в углу экран.
Женьке ему махнули рукой: садись, мол, не мешай.
Он остался стоять у двери; прямо на паласе у противоположной стены сидел еще один парень, на коленях у него была девчонка, здоровенная, лет семнадцати. А может, Женькина ровесница - в полумраке и под слоем косметики не разобрать...
Стон повторился; Женька перевел взгляд на экран - и отшатнулся.
На огромной кровати раскинулась голая грудастая тетка, и двое мужиков, тоже голых, удовлетворяли ее сразу с двух сторон. Вернее, это она их удовлетворяла; кто из них стонал, непонятно - наверное, стонали по очереди все трое...
Женька почувствовал, что его сейчас вырвет. Быстро отвел глаза - на лицах "хлопцев" лежал мерцающий отблеск экрана, Женька видел, что хлопцы заведены, что они истекают слюной, что они готовы облизывать этот маленький паскудный видик и стонать, стонать как те, на экране...
Девчонка захихикала, наблюдая за Женькиной реакцией. А может быть просто потому, что парень, на котором она сидела, по-хозяйски ее лапал.
- Выпить хочешь? - свистящим шепотом спросил подошедший из кухни Буца.
Женька мотнул головой:
- Поговорить... когда?
- Да успокойся, малый, - раздраженно сказал Леха. - Сядь.
К троице на экране прибавились еще две бабы и мужик.
- Еще минут десять, - все так же шепотом сказал Буца. - Да посмотри, ладно... Разрешаю...
У одной из новоприбывших теток груди были, как два мяча - адидасовские, черно-белые в какую-то странную сеточку, с аккуратным отверстием ниппеля. Женьку снова стало подташнивать; неизвестно, чем бы закончился для него этот просмотр, но пленка, по счастью, закончилась, телевизор зашипел так же сильно, как до того стонал, и серый экран подернулся будто сеткой из ползающих мух. Парни на диване завозились, обмениваясь полувнятными репликами; минут через пять заметили Женьку.
- Сядь, динамовец!
- Закуришь?
Женька переступил с ноги на ногу:
- Я, это...
- Леха, дай ему цыгарку...
- Я не курю, - сказал Женька тверже. - У меня режим.
- Тю-у-у, - протянул незнакомый парень. - У тебя режим, а мы тут порнушку крутим... Светка, посмотри на этого пацана, у него режим.
Веселая Светка не без труда выцарапалась из объятий своего ухажера, поднялась с ковра, подошла к Женьке так близко, что он уловил запах пота пополам с дешевой туалетной водой:
- Режим? Как это, трахаться тоже нельзя?
- Он футьболисть, - сказал Леха. - Были у отца три сына - двое умных, а третий футьболисть...
- Тут такое дело, пацаны, - вступил Буца с притворной серьезностью. - Беда у динамовца, форму у него сперли...
- Как?! - театрально удивился Игорь.
- Не может быть, - подхватил Леха.
- Да-да! - закивал, давясь от смеха, Буца. - Форма, она бабок стоит... Кто же это спер?
- Суки, - сказал Леха. - Какие-то суки сперли.
- А он динамовец? - спросили из угла. Светкин ухажер вернулся к своему занятию; облапываемая Светка радостно смеялась.
- Динамовец, - сказал Буца. - "Хто вище б'є, той краще грає".
И все радостно заржали.
...Через полчаса Женька вернулся домой. Радуясь, что мамы нет, сбросил куртку и кроссовки, босиком прошел в ванную, открыл воду и намылил руки.
"Три гола, - сказал Леха. - Закатаешь этим три гола - тады пошукаем твою форму и тех сук, что ее сперли, накажем. Только не подкачай, малой, на тебя ставка делается, если не закатаешь - у тебя бабок не хватит, чтобы потом расплатиться..."
Женька намылил руки во второй раз. Пробиваясь между пальцами, пена делалась белой и нежной, как подтаявшее мороженое.
"Этих" он несколько раз видел на площадке за гаражами. Площадка принадлежала соседнему ПТУ; пэтэушники иногда играли в футбол на деньги, хотя футболом эту толкотню, возню и драку можно было назвать только с большого перепугу...
Женька намылил ладони в третий раз. Руки дрожали мелкой противной дрожью.
* * *
(...Я близко. Я почти добежал. Здесь полно собак. Здесь полно мусорных баков с едой... Запах! Запах сводит с ума... Я не могу не идти на запах... Рыжая. Она. Зовет. Черный. Рядом с ней. Рвать, драться, рвать его... Она зовет... Только желание, только жажда - взять ее... Взять, сейчас... рыжая... Выгибается... ее голос... ее запах... хвост... Черный шипит. Он большой. Он хорошо ел... Я могу порвать его. Он молодой и глупый. Я сильнее... Я хочу эту рыжую... хочу... ХОЧУ! Ничего... Не могу. Я должен бежать дальше. Я не могу. Я должен...)
* * *
- В чем дело, Оля? В чем дело? Зачем тебе потребовалась эта лажа с Лобановским? Какого черта... Ты же профессионал! Ты же дискредитировала себя, программу... всех людей, которые тебе помогали, за тебя просили... Зачем?
За спиной шефа помещалась круглая мишень; два дротика торчали из "яблочка", и только один чуть отклонился, попал в "восьмерку". Ольга и сама не понимала, почему и зачем допустила такой вызывающий прокол - и потому злилась все сильнее.
- Я понимаю, - продолжал шеф, - у тебя есть свои интересы, сын, футбол и так далее... Но мне кажется, еще пару месяцев назад ты поостереглась бы, не стала бы так откровенно... использовать служебное положение. Ты думаешь, ты уже в Штатах? А после тебя - хоть потоп?
Ольга вздрогнула. Подняла глаза.
- Ты думала, это большая тайна? - насмешливо спросил шеф.
- Это мое личное дело, Валентин Васильевич... Откуда вы узнали?
Шеф усмехнулся:
- Откуда надо. Город наш ма-аленький... Но неприятно, Оля, наблюдать, как ты меняешься на глазах. Где раньше сдержалась бы - хамишь... Где раньше постеснялась бы - не церемонишься... Ясно, что тебе здесь уже не работать. Но вот не слишком ли торопишься? Пока визы на руках нет... Вдруг еще и откажут, чем черт не шутит?
Типун тебе на язык, раздраженно подумала Ольга.
* * *
Она сидела на продавленной тахте; одна ножка у тахты была сломана, ее место занимала стопка книг: в основном современная английская литература, в основном - в подлиннике.
Дядя Боря сидел напротив - на пластмассовой табуретке, похожей на безобразно разросшуюся шахматную фигуру.
- Все было хорошо, - устало повторила Ольга. - Димка... Ты ведь его с детства знаешь, дядь Борь. Он в своем классе три года комсоргом, - она чуть усмехнулась. - Но не ради карьеры... он не способен, Димка... Просто потому, что не мог отказаться... Вот. Все было хорошо, пока не наступил девяносто первый год. Девяносто первый, как у Гюго, да? Независимость! Рынок! Свобода! И все! Нельзя тихо сидеть на своем стуле, как раньше, ждать аванса, ждать получки, тихо сидеть - и получать понемножку, но каждый месяц! Надо двигаться, что-то делать... как-то выкручиваться... А у него ответственность перед семьей, он же ответственный! Но и трусами торговать не может. Ответственный - но не может! И в ночном ларьке не может... Это ладно. Но другие люди находят и другую работу! Он же классный музыкант! Он мог бы устроиться... Не умеет. Но ответственный. Это что же получается, дядя Боря, ему, чтобы себя уважать, надо на грошах своих сидеть в музыкальной школе... И на улице со шляпой стоять...
Оля перевела дыхание. На табуретке перед ней лежала последняя переведенная справка, ей поблагодарить бы Борю и уйти восвояси, но мысль о том, что придется дожидаться сына в пустой квартире, нагоняла на нее тоску. Да и сын наверняка не пойдет на разговор - в последние дни он как мешком из-за угла прибитый - из-за того, что сперли эту проклятую форму...
- Дядь Боря... я тебя не задерживаю?
Ее собеседник чуть заметно усмехнулся. Надо было обладать воистину садистским юмором, чтобы задать такой вопрос пожилому интеллигентному пьянчуге - да за бутылкой вина, да в семь часов вечера...
- Димка... он... ты же знаешь. Я была в первом классе, он был в десятом. Я его с первого класса... смешно? Я уже тогда подумала - этот парень будет моим мужем. И сказала однокласснице, Витке. Так эта Витка через десять с лишним лет была у нас свидетельницей на свадьбе! Всем эту историю рассказывала, но никто не верил. А ты, дядь Боря... он такой красавец... отличник был, медалист. Сколько за ним девчонок бегало, из его, между прочим, класса. Все они сейчас... Нинка на базаре торгует, обрюзгла, опустилась... Людка медсестрой работает, выглядит сейчас на пятьдесят... Мать у нее парализованная. И дочь - без мужа... Почему я это все рассказываю? Они такие девки были... красивые. За Димкой... И Димке они нравились, с Людкой они даже целовались... вечером во дворе, на скамейке... Когда я еще октябренком была. Вот... Такой интересный парень, и с характером... Слава Богу, что у них с Людкой ничего серьезного не было, а то бы он женился. Да, Дима - он женился бы... Он такой. Старорежимный. Про таких в книжках... Но нет. Теперь все будет по-другому. Потому что Димку я отсюда вытащу, ты что хочешь думай, дядь Боря, а я его вытащу хоть за шиворот из этого... из всего этого. Потому что... дядь Боря, для него же главное, что его сын не уважает. А за что его уважать? За кепку... ну ладно, футляр, в который медяки кидать?
Дядя Боря, до того сидевший безучастно, теперь поднял глаза:
- Ты, Оля, ветку пилишь, на которой сидишь.
И опустил голову. Замолчал.
- Ты чего? - тихо спросила Оля. - Дядь Боря... ты к чему, а?
- Ты, - тихо сказал Боря, - ты Женьке говорила, что отец у него тряпка? Говорила или нет?
Ольга поджала губы. Некоторое время смотрела на соседа; потом подалась вперед так, что старая колченогая тахта скрипнула:
- Знаешь, дядя Боря... - она сделала длинную паузу. - Я этот футбол... ненавижу. Ноги. Ноги, ноги, ноги! Иду по улице - ноги, ноги... Футбол. Футбол сожрал Жеку... не читает книжек, никуда не ходит, ничего ему не надо, только мяч... Ничего не интересует... даже телек... Да... Ну что ты так смотришь? Что, он нормальный современный мальчик? В ботинках куски свинца таскает - чтобы ноги укреплять! Это же додуматься надо! Когда ему выдали бутсы - он в бутсах в школу ходил! Цокал, как лошадь... Под подушку клал грязные бутсы! Это нормально? Я понимаю, все они понемножку от чего-то фанатеют... Но не настолько же!
- А иначе не выходит, - тихо сказал дядя Боря. - Чтобы стать Шевченко, надо быть именно фанатиком...
Ольга горько усмехнулась:
- Не смеши меня. Шевченко! Зидан! Ривальдо! Он думает... дурачок. Да, они богатые... но это элита! Жека думает, что он так прямо в сборную покатится, что его там ждут с распростертыми... А ждет его вторая лига где-нибудь... И ради этого он... по шесть часов ежедневно! Считая дорогу на базу и обратно... А пишет с ошибками, по математике - тройки...
Боря улыбнулся - улыбкой горькой и безжалостной:
- Ты сыну говорила, что отец у него не мужчина? Ни на что не способен, все за него надо решать самим? Говорила?
Стало тихо, и слышно было муху, безуспешно пытающуюся пробиться сквозь мутное оконное стекло - на свободу.
- Мужчина, - тихо сказал Боря, - это гордыня. Это... философия. Вон видишь - жужжит? А тут - жужжи-не жужжи... Вот как он.
- Это она, - сказала Ольга. - Муха.
- Это он, - сказал Боря чуть снисходительно, будто школьнице. - Это он...
- Мух?
- Не знаю... Мужчина. Стекло... бейся-не бейся... Вот так. А лекарство - одно, - он кивнул на почти пустую бутылку. - От всего - от чувства собственной беспомощности... от концепции мира как бо-ольшой кухни с липучками... Концептуальные липучки. Вот как. А гордыня... она не позволяет подавать вид, что прилип. Она... как бы ты пришел на прием... на концерт в филармонию. Такой делаешь вид. А на самом деле ты на липучке... И еще - структура твоего восприятия не позволяет... А ты - сыну... Нельзя.
Оля долго смотрела на муху.
А когда снова глянула на Борю - философ спал, положив щеку на недоеденный ломтик батона.
* * *
Оксана играла "Вислу". У нее были хорошие руки - мягкие от природы. И даже звук получался вполне приличный; безусловно, она была одаренным человеком. Другое дело, зачем ей это нужно?
- Оксана, - спросил он неожиданно для себя. - А зачем вам это нужно? Играть?
- Нравится, - сказала она удивленно. И добавила: - А почему вы спрашиваете, вам ведь тоже нравится?
- Мне?
Дима подумал.
- Гм... Все-таки "нравится" - не совсем точное слово.
- Люблю, - сказала Оксана очень тихо.
- Что?
- Люблю... скрипку. У меня пока не получается, но...
- Что вы, Оксана! Для того десятка уроков, что мы отзанимались, у вас получается просто отлично!
Одумавшись, он глянул на часы. Так и есть, они отзанимались полтора часа вместо сорока пяти минут, и он уже опаздывает в милицию, где ему наконец-то должны выдать справку об отсутствии судимости...
Оксана уже вытащила из кошелька аккуратно сложенные пятнадцать гривен. Положила на край стола.
- Знаете что, - сказал Дима, задумчиво глядя на эти деньги, - знаете, Оксана, лучше в следующий раз рассчитаемся.
- В следующий раз будут следующие...
- Знаете... что. Если за любовь платить... Это уже не любовь, а проституция. Заберите.
Неожиданно для него Оксана покраснела, как помидор. До слез. Решительно поднялась, взяла деньги, снова положила, направилась к двери...
- Оксана! Да я пошутил! Неудачно... Да что вы в самом деле! Любовь к музыке... Ну я пошутил... По-дурацки... Оксана...
Она замедлила шаг. Ей было стыдно за свою реакцию, но она ничего не могла поделать.
- Дмитрий Олегович...
На Оксаниных глазах явно блестели слезы, эти слезы злили ее, а злость не позволяла высохнуть слезам, замкнутый круг...
- Я... позвоню.
Прижала к груди футляр со скрипкой и шагнула к двери; в ту же секунду Вовкин звонок разразился песенкой "Прекрасное далеко". Оксана отшатнулась; Дима посмотрел в глазок.
- Это Ольга, - сказал как можно спокойнее. - Моя жена... бывшая.
Звонок грянул "Не слышны в саду даже шорохи". Дима поспешил открыть - иначе темпераментная Ольга прокрутит весь репертуар звонка, все четырнадцать мелодий.
- Здравствуйте, - сказала Оксана, пытаясь проскользнуть между Ольгой и дверным косяком. - До свидания...
Ольга окинула ее внимательным взглядом: покрасневшие щеки, слезы на глазах, скрипка...
- До свидания...
Дима не успел глазом моргнуть, а Оксана уже выскочила в коридор. Ольга захлопнула дверь; подошла к Вовкиному зеркалу, вытащила из сумочки расческу, тщательно расчесалась - Дима был готов руку отдать на отсечение, что еще минуту назад Ольга не помышляла о своей прическе. И явилась без звонка вовсе не затем, чтобы прихорашиваться перед зеркалом.
А потом он заметил, что на полочке под зеркалом лежит забытая расческа Оксаны.
- Скажи ей, что в ее возрасте женщине надо пользоваться косметикой, - сказала Ольга, поправляя прическу. - Только очень красивая женщина может позволить себе пренебрегать карандашом и помадой.
- С какой стати, - сказал Дима, чувствуя себя полным дураком. - С какой стати, это моя ученица, ее косметика - не мое дело...
Ольга поморщилась:
- Слушай... Меня это мало волнует. С тех пор как ты ушел из дому, ты можешь делать все, что хочешь... я, кстати, тоже. Понятно?
- Это моя ученица!
- Зачем ты оправдываешься? - резонно поинтересовалась Ольга. - Меня интересует дело, а не... - она оборвала сама себя. - Так. Ты получил справки в милиции?
Дима молчал.
Прием в милиции закончится через пять минут. Нет, уже через три минуты.
- Ты получил справки? - спросила Ольга почти шепотом, но в голосе ее прорезалась сталь. - Ты сегодня должен был заехать в милицию за справками! Когда там приемные часы?
- Я заеду завтра, - сказал Дима.
Ольга сжала губы, глаза ее превратились в две маленькие острые щелочки:
- Завтра, дорогуша, уже надо будет заверить копии!
- А копии заверим послезавтра.
- А послезавтра суббота!
- Не психуй, - сказал Дима. - Мы все успеем...
- Мы успеем, - сказала Ольга почти спокойно. - Успеем... Пока я упираюсь рогом с утра до ночи, пока я тащу на себе Жеку... Пока Жека там с ума сходит из-за этой хреновой формы...
- Погоди, да погоди ты... Что с Женькой? Какая форма? Да перестань психовать, мы успеем...
- Успеем! - выкрикнула Ольга. - Пока я вкалываю как лошадь и маюсь с этим его футболом, мы успеем и погулять, и в носу поковырять, и девку привести!
- Ты... - Дима задохнулся.
- Нет, ты. Ты! Ты мужик? Ты баба в штанах, тварь безответственная, бездельник, бездельник! Тебе, дрянь, все принесли на блюдечке, ведут тебя за ручку, вытаскивают из дерьма... Так ты еще... тебе поручили! Ты... пустое место, неудачник, тебе подарок сделали, так ты сраную справку не можешь принести! Ты... Тебе плевать, что происходит с сыном! Тебе плевать... Ты тряпка, пустое место! Ты... Ты...
Ольгины слова еще долго отдавались у Димы в ушах.
Даже когда дверь за ней давно закрылась, и каблуки простучали вниз по лестнице.
* * *
(...Бегу... Бока ввалились. Нет сил. Хочу есть. Бегу... Уже скоро... Я должен... Машины. Собаки. Неопасно. Глупые. Незлые. На поводках. Я бегу...)
* * *
Наконец, он оставил машину возле бывшего кинотеатра имени Чапаева, сел на парапет дохлого фонтана возле Дома Одежды и стал смотреть в толпу.
Подходили и уходили троллейбусы и "Автосвиты"; переключался светофор, процеживая туда-сюда идущих людей и туда-сюда текущие машины. Рядом с Димой на парапет уселась парочка - по виду студенты; молодые люди почти сразу принялись целоваться.
Дима слепо смотрел на толпу; в горле и в груди застрял будто комок пластилина.
Невероятно толстая толстушка купила три трубочки с кремом и уселась рядом на парапет, счастливая, как Золушка на свадьбе.
"Вы прекрасно выглядите! Где ваши эрогенные зоны?" - интересовался диктор в наушниках.
* * *
Ближе к вечеру Дима купил бутылку "Старки" и пошел к дяде Боре.
Возле подъезда стояла "Мазда" соседа с третьего этажа; Диме пришлось оставить "Жигуля" в стороне, у площадки для сушки белья. Парусами колыхались чьи-то простыни; Дима терпеть не мог, когда белье вот так бесстыдно вывешивалось на улицу. Сам бы он никогда не стал бы вывешивать простыни, пусть даже очень чистые, на чужое обозрение...
На балконе стоял дядя Боря в одной только белой майке. Смотрел куда-то за гаражи, и лицо у него было мрачнее тучи.
- Дядь Боря!
Сосед увидел Диму. Торопливо поманил пальцем.
* * *
Площадка была покрыта асфальтом, ни о какой разметке, разумеется, речь не шла. Ни о каком судействе - тоже...
В ожидании соперников пэтэушники курили на скамейке; к Женькиному удивлению, на них было даже какое-то подобие формы - одинаковые желтые футболки с какой-то картинкой на животе. Картинка изображала, кажется, орла...
- Ну, ща будем вас рвать, - беззлобно пообещал самый маленький из них, конопатый мальчишка лет пятнадцати.
Играть предстояло пять на пять. За Женькину "команду" выступали трое полузнакомых парней и Буца - на воротах; матч должен был продолжаться до тех пор, пока одна из "команд" не забьет пять голов.
- О, это тот самый крутой пацан? Типа, динамовец?
- Это ж мелочь пузатая.
- Не, он, говорят, крут... Супер-пупер...
Переглянулись со значительными ухмылками. Бросили бычки. Вразвалочку вышли на площадку; на скамейке и около осталось человек десять - среди них пара взрослых мужиков; Женька видел, как к одному из них подкатился Игорь, что-то зашептал с заискивающей улыбочкой, показывая то на одни ворота, то на другие. Вытащил из кармана зеленую бумажку, сунул мужику; тот кивнул, достал записную книжку. Букмекер? - вяло подумал Женька.
В животе было холодно, ноги ступали, будто ватные; парни смотрели с ухмылкой. В ПТУ идут после девятого класса, Женька в восьмом, значит, все соперники старше его года на два-три.
- Давай!
Свистка не было. Просто высоко над площадкой взлетел Женькин белый мяч.
Началась игра - бестолковая, пересыпанная азартным матом. Буца отбил мяч Женьке, высоко и неточно; Женька выпрыгнул - но его отбросили плечом, будто котенка. Несколько минут обе команды с равным успехом возили мяч по полю, Женька по возможности старался беречь ноги. Наконец, кто-то из пэтэушников издалека и на удивление точно долбанул по воротам, Буца неуклюже прыгнул, мяч проскочил у него под руками и запрыгал в голом каркасе ворот, у стальной сетки ограды...
- Один-ноль, - сказал дядька, которого Женька определил как бумекера.
- Тю, - сказали со скамейки.
- Блин! - заорал на Буцу полузнакомый парень. - Руки дырявые, куда смотришь, падла!
- Динамовец, - сказал парень в желтой майке и сплюнул длинной липкой слюной. - Мудак ты, а не динамовец.
Не время и не место, казалось бы, но от обиды у Женьки свело челюсть, он на время забыл и про страх, и про отвращение, и про то, что нужно вернуть украденную форму.
- Ладно, - сказал он сквозь зубы. - Ладно.
Мяч отпрыгнул от чьей-то ноги, будто от протеза, как от деревянной колоды. Женька подхватил его, выдернул из-под неуклюжей попытки отобрать, перепрыгнул через подставленную ногу, и еще... Рванул вперед, разом оставив позади этих неумех с их костылями, легко обвел здоровенного защитника, и еще одного, встретился глазами с вратарем в желтой майке... Вратарь бежал на него, Женьку, тянул руки к мячу, будто доярка к вымени... Непонятно, откуда всплыло это сравнение, кажется, однажды так сказал о ком-то Олег Васильевич - тянет руки, будто доярка к вымени...
Женька ударил мимо удивленного вратаря, в левый верхний угол. Мяч прошел под перекладиной и ударился в сетку с такой силой, что ограда задребезжала.
- Один-один, - удовлетворенно сказал букмекер.
- Оба-на, - пробормотал кто-то из пэтэушников. - Кирюха, держи этого шкета, если он еще раз забьет...
А, подумал Женька мстительно. Держи, как же...
Ему довольно-таки точно паснул Леха - Женька подхватил мяч и рванул к воротам, когда по ногам ударили будто дубиной. От неожиданности Женька вскрикнул, потерял мяч, и уже без мяча получил еще раз - по щиколотке.
От боли потемнело в глазах. Никто не думал останавливать игру - костоломы уже толкались к противоположных ворот, и рядом с Женькой никого не было - тот, кто бил, успел смыться.
По асфальту перед глазами полз муравей. Совершенно не понимая, что через минуту-другую на него обязательно наступят...
У ворот радостно заорали пэтэушники - Буца пропустил гол.
Женька сжал зубы, сперва похромал, потом побежал. Костоломы колотили сильно и по-дурному, будто протезами; Женька перехватил мяч, паснул парню, ожидавшему на фланге... этот парень, пожалуй, самый толковый из них, мог бы, мог бы...
Додумать ему не дали. Толчком сшибли с ног, бросили на асфальт, не давая добраться до мяча.
Он встал.
Марина и Сергей Дяченко
© Марина и Сергей Дяченко 2000-2011 гг.
Рисунки, статьи, интервью и другие материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ПЕРЕПЕЧАТАНЫ без согласия авторов или издателей.
|
|
