Переводы



Сосэки Нацумэ
Ваш покорный слуга кот

Перевод Л. Коршикова, А. Стругацкого

[Предыдущая часть]     [Следующая часть]

Глава VII

С недавнего времени я стал заниматься спортом. Людям, которые посмеются надо мной и скажут, что коту не пристало заниматься спортом, я напомню: «А давно ли вы сами понятия не имели о том, что такое спорт, и считали, что высшее призвание в жизни – есть и спать?» Таким людям следовало бы помнить, что в свое время они видели идеал в блаженном ничегонеделанье и проводили дни на манер важных господ, сидели сложа руки, боясь оторвать зад от дзабутона. Сейчас они осыпают друг друга разными дурацкими требованиями: занимайтесь спортом, пейте молоко, обливайтесь холодной водой, купайтесь в море, летом выезжайте в горы и глотайте там туман. Но все эти увлечения можно рассматривать как модную болезнь, завезенную в нашу благословенную страну с Запада, как род чумы, чахотки, неврастении. Впрочем, я родился лишь в прошлом году. Сейчас мне всего год, и пока еще я не знаю случая, чтобы кто-либо из людей заболел одной из этих болезней. Несомненно, подобные случаи должны то и дело происходить в этом бренном мире, но ведь можно сказать, что одному году жизни кошки соответствуют десять лет жизни человека. Продолжительность кошачьей жизни вдвое, а то и втрое короче человеческой, но кошачьей особи и такого короткого срока достаточно для полного развития. Было бы большой ошибкой измерять возраст человека и кошки одной и той же меркой. Взять хотя бы меня. Мне едва исполнился год, но я, как вы, вероятно, уже заметили, обладаю известным опытом и знаниями. Теперь возьмем младшую дочь моего хозяина. Говорят, ей исполнилось уже три года, но, боже, как она тупа! Только и умеет что реветь, мочиться в постели и сосать соску. Это совершенно слабоумное существо, ее даже нельзя сравнивать со мной. Ведь я постоянно размышляю о бренности земного мира. И не следует удивляться тому, что в моем крошечном кошачьем мозгу уложилась вся история возникновения спорта, морских купаний и поездок на воды. Единственные существа на свете, способные усомниться в моих возможностях, – это так называемые люди – болваны, у которых не хватает пары передних ног. Люди испокон веков были болванами. Вот почему они только теперь принялись рекламировать занятия спортом и расхваливать пользу морских купаний, воображая при этом, что они сделали великое открытие. А я отлично знал все это еще до рождения.

Возьмем, к примеру, вопрос: почему морская вода действует как лекарство? На этот вопрос вам ответит любой дурак, побывавший на взморье. Не знаю, сколько обитает рыб в обширных морских просторах, но я знаю точно, что не было еще случая, чтобы рыба заболела и обратилась к врачу. Все они пребывают в добром здоровье. Если рыбы заболевают, их тело выходит из повиновения. Мертвые рыбы непременно всплывают на поверхность животом вверх. Вот почему об ушедшей в иной мир рыбе говорят, что она поднялась, в то время как умершую птицу называют павшей, а издохшего человека – почившим. Вот попробуйте спросить какого-нибудь путешественника, которому доводилось пересекать Индийский океан: «Слушай, приятель, тебе не приходилось видеть место, где умирают рыбы?» И он вам обязательно скажет «нет». Иного ответа и быть не может. Сколько бы вы ни бороздили океаны вдоль и поперек, вы не увидите рыбы, которая испустила бы дух... Собственно, даже не дух. Поскольку речь идет о рыбах, следует сказать «испустила соленую воду». Итак, вы не увидите ни одной рыбы, которая испустила соленую воду. Если учесть, что люди во все времена шарили по необъятным океанским просторам и еще ни разу не встретили поднявшейся рыбы, хотя сожгли для этого в топках судов тонны угля, то приходится сделать вывод, что рыбы являются весьма здоровыми существами. Возникает вопрос: почему рыбы такие здоровые существа? Людям это, конечно, невдомек, на то они и люди, хотя все объясняется просто: рыбы здоровы потому, что все время пьют морскую воду и постоянно принимают морские ванны. Польза морских купаний для рыб бесспорна. А если она бесспорна для рыб, то для людей и подавно. В 1750 году доктор Ричард Рассел на весь свет раструбил, что морские купания в Брайтоне мигом исцеляют от всех болезней. Над этим запоздалым открытием можно только посмеяться. Пройдет некоторое время, и мы, кошки, тоже будем ездить на курорты, – например, в Камакура. Сейчас это пока невозможно. Всему свое время. Подобно тому как до Реставрации японцы не имели возможности вкусить от пользы морских купаний, так и кошкам нашего времени обстоятельства не позволяют пока кинуться нагишом в морские волны. Поспешишь – людей насмешишь. Однако это не единственная причина. Мы не можем позволить себе морские купания до тех пор, пока не вернутся благополучно к своим домашним очагам все кошки, утопленные в Цукидзи. До тех пор пока процесс эволюции не выработает в нас, кошках, умение сопротивляться бушующим волнам – иными словами, до тех пор пока вместо «кошка издохла» не станут повсеместно говорить «кошка преставилась», – будет очень трудно ввести в наш обиход морские купания.

Но если морским купаниям суждено войти в наш быт лишь спустя некоторое время, то вот спортом можно начать заниматься немедленно. Того, кто в наши дни не занимается каким-либо видом спорта, считают бедняком, не имеющим своих доходов. О нем говорят: он не занимается спортом, нет, не то что не хочет, он просто не может заниматься спортом, он все время гнет спину, зарабатывая на кусок хлеба. В старину спортсмена насмешливо называли «орискэ»*, а в наше время того, кто не занимается спортом, считают существом низшего порядка. Ваши мнения, господа люди, меняются в зависимости от времени и обстоятельств с такой же легкостью, с какой расширяются или сужаются зрачки моих глаз. Единственная разница заключается в том, что зрачки не меняют своей природы, принимая лишь разные размеры в зависимости от обстановки, а мнения людей подчас становятся прямо противоположными. И людям хоть бы что. Ни для кого не секрет, что каждая вещь имеет две стороны, два конца, однако только люди умеют так манипулировать этими особенностями вещей, что один и тот же предмет можно считать то белым, то черным. Если поменять местами иероглифы слова «хосун», что означает «мнение», то получится слово «сумпо», что означает «мерка, размер». В этом есть что-то милое. Нагнитесь и поглядите на Ама-но Хасидатэ** через собственные ноги. У вас возникнет совсем особое ощущение. Даже Шекспир, если он всегда остается одним и тем же Шекспиром, может наскучить. И если бы не было людей, которые, поглядев на Гамлета через собственные ноги, сказали бы: «Ну и ерунда!» – то, вероятно, литературный прогресс был бы невозможен. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди, еще вчера ругательски ругавшие спорт, сегодня желают поскорее приобщиться к нему, сейчас даже женщины расхаживают с ракетками в руках. Правда, было бы еще лучше, если бы перестали издеваться над котами, начавшими заниматься спортом. Короче говоря, возможно, кого-нибудь заинтересует, каким видом спорта я занимаюсь, поэтому я постараюсь дать соответствующие разъяснения. Как вам известно, мои лапы, к сожалению, не приспособлены к тому, чтобы в них что-нибудь держать. Пользоваться мячом и бейсбольными перчатками я не в состоянии. Да и денег на их покупку у меня нет. По этим двум причинам мне пришлось заняться такими видами спорта, которые могут быть отнесены к безденежным и безорудным. Могут подумать, что в таком случае мне не останется ничего другого, как расхаживать вразвалку или стремглав выскакивать из кухни с ломтиком рыбы в зубах, то есть механически переставлять ноги, подчиняясь законам земного тяготения. Это слишком просто и совсем не интересно. А то, чем время от времени занимается мой хозяин, хотя некоторые называют это спортом, на мой взгляд является профанацией идеи. Не исключено, конечно, что при наличии достаточно сильного стимула и такие упражнения могут стать модными. Таким стимулом может служить, например, соревнование из-за кусочка сушеного бонита*** или ломтика кеты. Но это может оказаться эффективным лишь при наличии стимулирующего объекта, а если стимулирующий объект отсутствует, то соревнование становится беспредметным. Я же хочу выполнять упражнения, требующие умения и искусства, которые в то же время лишены стимула материальной заинтересованности. Я много размышлял над этим вопросом. С навеса кухни вскочить на крышу, суметь удержаться всеми четырьмя лапами на фигурной черепице у конька крыши, пройти по шесту для сушки белья – но из этого ничего не получилось. Бамбук оказался необыкновенно скользким, на нем невозможно удержаться. Или вот еще одно интересное упражнение – прыгать сзади на ребенка. Однако при малейшей оплошности можно попасть в скверную историю, поэтому я делаю это не чаще трех раз в месяц. Напяливать на голову бумажный пакет – но это трудно и вдобавок недостаточно интересно. Без участия человека тут не обойдешься, а поэтому не стоит этим заниматься. Можно еще рвать обложки книг когтями – но если хозяин заметит, неизбежно последует трепка. Кроме того, в этом упражнении участвуют только кончики лап, а мышцы всего тела бездействуют.

* Орискэ – слуга и ученик самурая.

** Ама-но Хасидатэ – название местности.

*** Бонит – название рыбы.

Все перечисленные упражнения я отношу к упражнениям старого образца. А вот среди новых упражнений имеется немало интересных. Во-первых, охота на богомолов. Охота на богомолов не является таким масштабным видом спорта, как охота на мышей, но зато она и не таит в себе серьезной опасности. Это интереснейшее развлечение, продолжающееся с середины лета до начала осени. Заключается оно в следующем. Прежде всего вы выходите во двор и отыскиваете где-нибудь богомола. В разгар сезона отыскать одного и даже двух богомолов не составляет никакого труда. Отыскав господина богомола, вы одним мощным прыжком оказываетесь возле него. Богомол как ошпаренный немедленно переходит к обороне и задирает голову. Богомол хоть и насекомое, но храбр необычайно, поэтому, до той поры, пока ему неизвестна сила противника, он готов сопротивляться. В этом и состоит интерес игры. Правой передней лапой вы слегка ударяете его по голове. Шея у него слабая и сразу же оказывается свернутой набок. Теперь наружность господина богомола имеет чрезвычайно любопытный вид. Он как будто озадачен чем-то. Но вы, не теряя ни минуты, подступаете к нему сзади и осторожно проводите когтями по его крыльям. Обычно крылья у богомола плотно прижаты к туловищу; если вы дотронетесь до них недостаточно осторожно, они сомкнутся и станут дырявыми, и из-под них выглянет мягкое, как папиросная бумага, нежного оттенка белье. Богомол даже летом зачем-то облачается в двойные одежды и щеголяет в них. Тем временем длинная шея господина богомола возвращается в прежнее положение. Бывают случаи, что он даже отваживается броситься на вас, но чаще всего он просто задирает голову и таращит на вас глаза. Он словно с нетерпением ждет очередного выпада с вашей стороны. Он способен оставаться в таком положении сколько угодно, но ведь это уже не спорт, а поэтому вы, повременив немного, снова слегка ударяете его лапой. Если богомол способен разобраться в обстановке, то после этого он непременно пускается наутек. Только какой-нибудь неотесанный богомол-дикарь может отважиться броситься на вас. В этом случае вы как следует поддаете ему. Как правило, он отлетает от вас на два-три фута. Но если противник скромно показывает вам спину, вы невольно испытываете к нему жалость и, чтобы рассеяться, описываете несколько кругов по двору. За это время господин богомол успевает проползти каких-нибудь пять-шесть вершков. Он уже изведал мою силу и не решается больше оказывать сопротивление. Он только растерянно мечется из стороны в сторону, стараясь избежать встречи со мной. Но я следую за ним по пятам, поэтому иногда он со страху распускает крылья и пытается взлететь. Собственно, крылья богомола, под стать его голове и шее, узкие и длинные. Насколько мне известно, они служат только украшением. Точно так же как английский, французский и немецкий языки у людей, они не имеют никакого практического значения. И когда он начинает размахивать ими, это, разумеется, нимало меня не беспокоит. Это только так говорится – размахивать, на самом же деле он просто волочит их по земле, да и только. Мне становится даже немного жаль богомола, но, поскольку мне необходимо заниматься спортом, ничего не поделаешь. Извинившись, я мгновенно забегаю вперед и останавливаюсь перед ним. Он не в состоянии быстро свернуто в сторону и по инерции бежит прямо на меня. Тут я ударяю его по носу. На этот раз господин богомол падает, обязательно растопырив крылья. Вы слегка прижимаете его передней лапой и делаете небольшую передышку. Затем на минуту отпускаете и снова прижимаете. Вы нападаете на него по всем правилам древней стратегии. Так, последовательно прижимая и отпуская его, вы продолжаете игру в течение тридцати минут, а затем, удостоверившись, что он больше не двигается, осторожно берете его в зубы, трясете и выплевываете. Теперь он неподвижно лежит на земле, словно спит. Вы толкаете его лапой. От толчка он подскакивает, и вы снова прижимаете его. Когда вам это надоедает, вы в качестве последней меры съедаете его. Тем, кто никогда не ел богомолов, я скажу, что они не особенно вкусны. К тому же в них мало питательных веществ.

Помимо охоты на богомола, я практикую еще упражнение, именуемое ловлей цикады. Цикады бывают различных видов. Подобно тому как среди людей бывают жирные свиньи – «абура», болтуны – «мин-мин» и певуны – «осий цуку-цуку», так и среди цикад бывают цикады «абура», цикады «мин-мин» и цикады «осий цуку-цуку». Цикады «абура» упрямы и для занятий спортом не пригодны. «Мин-мин» весьма надменны, с ними лучше не связываться. Интереснее всего охотиться за цикадами «осий цуку-цуку». Ловить их можно только в конце лета. В дни, когда осенний ветер бесцеремонно врывается в отверстия в одежде и гладит голую кожу, вызывая простуду и все сопутствующие ей прелести, эти существа распевают, задрав хвосты. Славно распевают они, и мне даже кажется, что они только затем и существуют, чтобы петь и быть изловленными котом. И в начале осени я их ловлю. Это упражнение называется ловлей цикад. Сейчас я вам кое-что расскажу об этом, но сначала заметьте, что существо, именуемое цикадой, никогда не ползает по земле. Если цикада валяется на земле, то по ней непременно ползают муравьи. И цикады, за которыми я охочусь, совершенно непохожи на тех, что валяются где-нибудь во владениях муравьев. Нет, я ловлю этих господ в тот самый момент, когда они восседают на ветвях высокого дерева и поют свою любимую песенку «осий цуку-цуку». Вот, кстати, вопрос, по которому мне хотелось бы услышать мнение людей-специалистов: что поют цикады, «осий цуку-цуку» или «цуку-цуку осий»? Мне думается, в зависимости от того, как будет истолкован этот факт, наука о цикадах может пополниться многими интересными выводами. В чем люди действительно превосходят нас, кошек, так именно в подобных делах, и это составляет предмет их гордости. Если вам трудно сразу ответить на этот вопрос, то можете хорошенько подумать. Впрочем, для ловли цикад порядок слов в их песне никакого значения не имеет. Нужно всего-навсего забраться на дерево, откуда доносится голос самозабвенно распевающей цикады. На первый взгляд это очень простое упражнение, но на самом деле оно таит в себе большие трудности. У меня четыре лапы, и я смею думать, что при ходьбе по земле ни в чем не уступлю любому другому животному. И уж во всяком случае не уступлю человеку, ибо даже простой арифметический расчет свидетельствует о том, что четыре больше двух. Но вот когда дело доходит до лазания по деревьям, оказывается, что существуют животные гораздо более искусные, чем я. Не говоря уже о таком мастере лазания, как обезьяна, непревзойдённые искусники имеются и среди потомков обезьян – людей. Я не могу тягаться с ними и не вижу в том ничего зазорного, потому что бессмысленно противиться силе земного притяжения, но при всем том эта сила создает для упражнения в ловле цикад немалые трудности. К счастью, я наделен удобными орудиями, именуемыми когтями, которые помогают мне карабкаться на дерево, хотя это не так легко, как кажется со стороны. К тому же не следует забывать, что цикады могут летать. В отличие от господина богомола, они при приближении опасности моментально взлетают и скрываются из виду, поэтому нередко случается и так, что вы с большим трудом вскарабкались на дерево, а цикада глядь и улетела. При этом есть еще опасность, что цикада вас обгадит. Причем, как правило, она норовит попасть вам в глаза. То, что цикады улетают, еще полбеды, но когда они гадят на вас... Неизвестно, какой психологический механизм действует на их физиологический аппарат, но цикада гадит на вас как раз перед тем, как улететь. Возможно, она прибегает к этому способу для того, чтобы ошеломить противника и обеспечить себе некоторый выигрыш во времени. Так каракатица выбрасывает сепию, дикобраз выставляет иглы, мой хозяин принимается цитировать латынь – все это явления одного порядка и должны быть занесены в одну графу. И это тоже одна из проблем, которыми не должна пренебрегать цикадология. Тщательное исследование такой проблемы достойно докторской диссертации.

Однако это не имеет прямого отношения к делу, а поэтому я возвращаюсь к основной теме. Чаще всего цикады скапливаются – если не нравится слово «скапливаются», можно употребить слово «собираются», но оно слишком банально, и я беру слово «скапливаются» – итак, чаще всего цикады скапливаются на платанах. Кажется, платан по-китайски называется «утун». Листьев на этих платанах необычайно много, причем каждый лист величиной примерно с опахало, и за ними совершенно не видно ветвей. Это обстоятельство сильно затрудняет выполнение упражнения по ловле цикад. Я даже задумался, не в мою ли честь сложена вульгарная песенка: «Слышу голос, но тебя не вижу я». Делать нечего, и я ориентируюсь по голосам. Примерно на высоте двух метров ствол платана, как по заказу, раздваивается. Здесь я останавливаюсь передохнуть и, скрываясь за листьями, высматриваю, где сидят цикады. Впрочем, иногда, пока я добираюсь до развилки, несколько цикад торопливо снимаются с места и улетают, шурша крыльями. Тогда все пропало. В смысле стремления к подражательству цикады такие же идиотки, как и люди. Стоит взлететь одной, как тотчас же поднимаются все остальные. А бывает и так, что цикады продолжают петь даже тогда, когда я достигаю развилки. Но сколько я ни оглядываюсь, сколько ни трясу ушами, мне не удается увидеть ни одной. Поскольку уходить и снова возвращаться канительно, я располагаюсь на отдых. Заняв в развилке удобную позицию, я дожидаюсь удобного случая и тут незаметно для себя погружаюсь в сон. Пробуждение от благостного сна на развилке бывает неприятным – я падаю вниз, прямо на каменные плиты, которыми вымощен двор. Но в большинстве случаев мне все-таки удается поймать цикаду. Правда, все удовольствие портит то обстоятельство, что выпустить ее из зубов на дереве нельзя ни на минуту, а когда добираешься до земли и наконец выплевываешь ее, она уже мертва. И сколько с ней ни играй, сколько ее ни царапай, она не шевелится. Между тем главная прелесть в ловле цикад состоит в том, чтобы молниеносно прижать ее передней лапой в тот самый момент, когда она, мужественно пройдя через все испытания, оживает и начинает энергично двигать брюшком. При этом госпожа цикада тоскливо пищит и бестолково размахивает тонкими прозрачными крылышками. В стремительности и красоте ее движений есть нечто, совершенно не поддающееся описанию. Это самое превосходное зрелище, какое только можно себе представить. Каждый раз, прижимая лапой госпожу цикаду, я требую, чтобы она показала этот спектакль. А когда спектакль мне надоедает, я извиняюсь и отправляю ее в рот. Иногда она продолжает спектакль даже во рту.

После ловли цикад следует упражнение в скольжении по сосне. Долго говорить об этом упражнении нет никакой необходимости, поэтому опишу его коротко. Судя по названию, может, вероятно, сложиться впечатление, что я действительно скольжу по сосне. Но это не так. Это просто особый стиль лазания по деревьям. При ловле цикад я карабкаюсь на дерево за цикадами, а при скольжении по сосне карабкаюсь, чтобы просто карабкаться. В этом и состоит разница между двумя этими видами спорта. Сосна – вечнозеленое дерево и с древних времен до наших дней имеет до отвращения шершавый ствол. Следовательно, нет ничего на свете менее скользкого, чем сосновый ствол, и ничего более удобного для того, чтобы цепляться руками. И цепляться лапами. Другими словами, нет ничего более удобного для того, чтобы цепляться когтями. Одним духом взбираюсь я вверх. А взобравшись, мчусь вниз. Мчаться вниз можно двумя способами: хвостом вверх, головой к земле, и хвостом вниз, головой вверх, то есть так же, как и подниматься. Я спрашиваю вас, люди, знаете ли вы, каким способом спускаться труднее? Вероятно, по вашему поверхностному мнению, поскольку, мол, речь идет о спуске, спускаться вниз головой – одно удовольствие. Ничего подобного. Вам известно о том, как Ёсицунэ* захватил перевал Хёдори, и вы, верно, считаете, что раз уж Ёсицунэ спускался вниз головой, то кошкам это и подавно подобает. Но это не так. Посмотрите, как растут у кошки когти. Они загнуты назад. Они способны, подобно клюву коршуна, подцепить и тащить предмет, но у них нет силы вытолкнуть предмет в обратном направлении. Пусть сейчас я легко и быстро вскарабкался вверх по сосне. Естественно, я – животное наземное, и по самой природе вещей не могу себе позволить надолго задержаться на верхушке. Если я задержусь, то непременно упаду. Но если просто отпустить лапы и падать – то это будет для меня слишком быстро. Поэтому я должен что-то предпринять, чтобы несколько изменить эту природу вещей. Для этого надо лишь спуститься вниз. Казалось бы, между падением и спуском существует огромная разница, но эта разница не так уж велика, как кажется на первый взгляд. Медленное падение означает спуск, а быстрый спуск означает падение. Разница между падением и спуском лишь в написании. Поскольку падать с сосны мне не нравится, я должен смягчить падение и спуститься. То есть я должен каким-то способом воспротивиться скорости падения. Мои когти, как уже говорилось, загнуты вовнутрь, а потому, если я, располагаясь головой вверх, выпущу когти, они будут удерживать мое тело от падения. В этом случае падение превращается в спуск. Правильность этого принципа очевидна. Но попробуем совершить спуск с сосны по методу Ёсицунэ, вниз головой. Когти здесь уже не играют никакой роли. Лапы скользят, удержать вес собственного тела невозможно, и тот, кто намеревался спускаться, начинает падать. Повторить таким способом захват перевала Хёдори трудно. Из всех кошек искусством скольжения владею, вероятно, один только я. А потому и название этому виду спорта дал именно я.

* Ёсицунэ Минамото – один из героев японского феодального эпоса, знаменитый полководец одного из главных феодальных кланов Японии в конце XII века.

Наконец, несколько слов об «обходе ограды». Двор моего хозяина с четырех сторон обнесен бамбуковой оградой. Стороны, параллельные веранде, имеют в длину шестнадцать-восемнадцать метров. Длина правой и левой сторон не превышает вместе восьми метров. Так вот, спортивное упражнение, именуемое обходом ограды, о котором я сейчас говорю, состоит в том, чтобы пройти по верху ограды, не свалившись на землю. Это мне не всегда удается, но уж если удается, я получаю истинное наслаждение. Например, в изгороди местами встречаются бревна с обожженным комлем. На них очень удобно отдыхать. Сегодня мне повезло, и я с утра до полудня совершил три обхода. С каждым разом получалось все лучше. А поскольку получалось все лучше, то я все больше и больше входил в азарт и даже решил пройти по ограде еще раз.

Но едва я сделал половину четвертого круга, как с соседней крыши прилетели три вороны и уселись в ряд на ограде в двух метрах от меня. Бесстыдные твари. Мешают заниматься спортом. Какие-то не прописанные здесь вороны без роду и племени осмелились рассесться на чужом заборе, подумал я и крикнул: «Эй, вы, посторонитесь, дайте пройти!» Ближайшая ко мне ворона поглядела на меня и нагло засмеялась. Ворона, сидевшая позади нее, смотрела во двор хозяина. Третья чистила клюв о бамбук ограды. Не иначе как только что наелась чего-то. Я решил дать им три минуты на размышление и дожидался ответа, стоя на ограде. Говорят, что ворон называют Кандзаэмонами*, и в самом деле, это настоящие Кандзаэмоны. Сколько я ни ждал, они не соизволили ни поздороваться, ни улететь. Мне ничего не оставалось как потихоньку двинуться вперед. И в ту же минуту ближайший ко мне Кандзаэмон расправил крылья. «Ага, – подумал я, – испугался моей силы и собирается удирать». Но он только повернулся на месте справа налево. Вот скотина! Будь это на земле, я бы ему не спустил такой дерзости, но здесь, на верхушке ограды, мне только и не хватало вдобавок к своему и без того шаткому положению еще такого противника, как Кандзаэмон. И все же остановиться и терпеливо ждать, пока эта троица уберется восвояси, было неприятно. Прежде всего не выдержат ноги. А мои антагонисты, существа крылатые, хорошо приспособлены к сидению на заборах. Следовательно, если они захотят, то могут просидеть здесь сколько угодно. Я же ко всему прочему ужасно устал, так как, если вы помните, делал четвертый круг. Тем более что я совершал превосходное спортивное упражнение, которое по сложности не уступает хождению по канату. Нельзя дать гарантию, что не свалишься даже при отсутствии каких бы то ни было препятствий, а тут еще дорогу преградили три черных чучела. Нелегкое положение. В конце концов я решил прервать упражнение и спуститься с ограды. И чем скорее, тем лучше. Во-первых, у противников было численное превосходство, во-вторых, они выглядели слишком непривычно для меня. У них были ужасные острые клювы, а сами они походили на маленьких тэнгу. Отвратительные типы, решил я. Самое разумное – отступить. Если бы я зашел слишком далеко и, не дай бог, свалился, это было бы гораздо позорнее. Едва я подумал об этом, как первая ворона сказала: «Дурак». Вторая повторила: «Дурак». Последняя тварь в порядке учтивости проорала дважды: «Дурак! Дурак!»

* Кандзаэмон Канко – так в Японии называют ворон (ср. русское «Петя-Петушок»).

При всей своей доброте я не мог пройти мимо такой наглости. Быть оскорбленным шайкой ворон в собственной резиденции – это уже затрагивало честь моего доброго имени. Если вы скажете, что имени моего это касаться не могло, поскольку его у меня до сих пор нет, то скажем – касалось моего достоинства. Теперь уж я ни за что не мог бы отступить. Возможно, эта троица не так уж и сильна: ведь скопище ворон называют сворой. Наступать, только наступать! И я храбро двинулся вперед. Вороны как будто о чем-то переговаривались между собой, делая вид, что не замечают меня. Это меня окончательно вывело из равновесия. Будь ограда на пять-шесть вершков шире, я бы им показал, но, к сожалению, как я ни был разгневан, двигаться мне приходилось медленно и осторожно. Наконец до авангарда противника осталось несколько вершков. Ну, надо сделать последний рывок, подумал я, как вдруг Кандзаэмон захлопал крыльями и взлетел на фут или два. Ветер, поднятый им, ударил мне в лицо, я ахнул от неожиданности, оступился и тут же полетел вниз. «Ну и дал же я маху», – подумал я и поглядел вверх на ограду. Вся троица сидела на прежнем месте и, выставив клювы, глядела на меня сверху вниз. Мерзкие скоты! У меня от злости в глазах потемнело. Я даже выгнул спину и взвыл, но тотчас же взял себя в руки. Как невежественному человеку непонятны полные тайны символические стихи, так и внешние признаки гнева, которые я демонстрировал воронам, не оказали на них никакого воздействия. Впрочем, это совершенно резонно. До сих пор я относился к ним как к котам. Теперь я вижу, что заблуждался. Будь моим противником кот, он бы немедленно ответил на мою демонстрацию. Но, к сожалению, моим противником была ворона. И тут я ровным счетом ничего не мог сделать, как ничего не может сделать Канэда, который с нетерпением ждет удобного случая насолить моему хозяину, учителю Кусями; как не знал Сайге, что делать с моим изображением, отлитым из серебра, которое он получил в подарок; как бессилен что-либо предпринять бронзовый памятник Сайго Такамори, когда мерзкие вороны осыпают его своим пометом. Я умею выждать удобный момент, поэтому, видя, что оставаться под оградой нет никакого смысла, я чинно отправился на веранду.

Было уже время ужина. Спорт – хорошее дело, но злоупотреблять им нельзя. Все тело мое размякло, я испытывал вялость во всех членах. Мало того, ведь сейчас лишь начало осени, и моя меховая шуба, прогревшаяся во время упражнений и вдоволь напитавшаяся лучами закатного солнца, немилосердно горела. Пот, который выделяется из пор, не стекает, а застывает, как сало, у корней волос. Спина чешется. Кстати, всегда легко отличить, когда тело чешется от пота и когда оттого, что по нему ползают блохи. Если я в состоянии дотянуться до того места, где чешется, ртом, то я могу вытаскать блох зубами. Знаю я также, как почесать место, до которого можно достать лапой. Но если зачешется самая середина спины, тут уж я сам ничего не смогу поделать. В таких случаях следует либо отыскать человека и как следует об него потереться, либо показать свое искусство тереться о шершавый ствол какой-нибудь сосны. Если нельзя прибегнуть ни к тому, ни к другому способу, тогда дело плохо – покоя себе не найдешь. Люди – существа глупые. Стоит только, ласково мурлыкая... Нет, ласковое мурлыкание – это тон, которым люди разговаривают со мной. Я должен был сказать не «ласково мурлыкая», а «ласково мяукая»... Итак, поскольку люди – существа глупые, то стоит мне только приблизиться, ласково мяукая, к их коленям, как они, сочтя это за проявление моей любви, тотчас же начинают чесать мне спину, а иногда даже гладить по голове. Но с недавних пор в моей шерсти завелись какие-то паразиты, которых называют блохами, поэтому теперь, когда я неосторожно приближаюсь к людям, меня сразу хватают – почему-то обязательно за шиворот – и выбрасывают за дверь. Я лишился благосклонности людей из-за этих насекомых, которых и глазом не увидишь. Вот некогда говорили: «Махнет рукой – и дождь польет, ладонь повернет – и тучи соберутся». Конечно, легко было творить такие штучки в прежние времена богачу, у которого были тысяча или даже две тысячи блох*.

* Игра слов: в оригинале употребляется слово «сэмбики», что означает по-японски и «тысяча блох» и «тысяча тюков материи».

Первая заповедь, действовавшая среди людей, гласит: «Люби ближнего до тех пор, пока это тебе выгодно». Поскольку отношение людей ко мне так внезапно переменилось, я не могу прибегать к их помощи, как бы у меня ни чесалась кожа. И мне ничего не остается, как пользоваться вторым способом – чесаться о корявый ствол сосны. Поэтому, чтобы немного почесаться, я снова сбежал с веранды. Но тут мне пришло в голову, что этот способ тоже не вполне себя оправдывает. Да это и понятно! Ведь на соснах есть смола. Свойство этой смолы приставать к предметам общеизвестно. Стоит шерсти прилипнуть к ней, и тогда хоть гром греми, хоть вся балтийская эскадра взорвись у Цусимы – оторваться от нее невозможно. Более того, если прилипнут пять волосков, смола сразу же притягивает еще десять; а где прилипнет десять, там и все тридцать. Я – кот с оригинальным вкусом, я во всем люблю ясность и простоту. Я ненавижу эту упрямую, липкую, неотвязную дрянь. Я не пожелаю ее и в том случае, если в придачу к ней дадут всю красоту Поднебесной*. Вот ведь подлая дрянь! Ничем не отличается от гадости, которая течет при северном ветре из глаз соседского кота Куро, а смеет портить мне мою пушистую серую шубку. Хоть тысячу раз скажи ей: «Думай, что делаешь!» Она и не подумает думать. Стоит мне прислониться к сосне, как смола тотчас же пристает к моей шерсти. С такой непроходимой дурой можно потерять не только честь, но и шерсть. Вот и приходится терпеть, как ни чешется. Но, лишенный возможности воспользоваться хотя бы одним из этих способов, я оказываюсь в совершенно беспомощном положении. Если я сейчас же чего-нибудь не придумаю, то наверняка заболею от нестерпимого зуда. Присев на задние лапы, я уныло размышлял над своим печальным положением и вдруг вспомнил.

* Поднебесная – в японской литературе словом «Поднебесная» означают Вселенную (в отличие от китайской литературы, где «Поднебесная» часто означает Китай).

Время от времени мой хозяин внезапно берет полотенце и мыло и куда-то уходит. Когда он возвращается минут через тридцать, его тусклая физиономия кажется немного порозовевшей и посвежевшей. Если нечто действует на такого унылого типа, как мой хозяин, то на меня и подавно должно подействовать. Я достаточно красив, и мне нет необходимости стремиться стать еще более интересным мужчиной, но было бы непростительной виной перед мировым творческим началом, если бы я, не дай бог, заболел и погиб, едва достигнув одного года. Я навел справки и узнал, что хозяин ходит в заведение, именуемое баней, которое люди тоже выдумали только для того, чтобы убивать время. Коль скоро баню выдумали люди, то, естественно, ничего хорошего ждать от нее не приходится, но поскольку у меня безвыходное положение, то придется попробовать. Я попробую и, если найду, что пользы она не приносит, немедленно откажусь от нее. Только вот достанет ли у людей великодушия впустить в баню, построенную для них самих, существо другого вида – кота? Сомнительно. Конечно, там, где принимают даже хозяина, отказывать в гостеприимстве мне нет никаких оснований, и все-таки не исключена возможность, что мне придется получить от ворот поворот. Лучше всего сначала пойти и поглядеть. Если я увижу, что можно, тогда схвачу в зубы полотенце и отправлюсь туда снова. Приняв такое решение, я поплелся к бане.

Свернув из переулка налево, я увидел в конце улицы на холме сооружение, похожее на сложенные друг на друга бамбуковые обручи. Из верхней части этого сооружения курился легкий дым. Это и была баня. Я прокрался с черного хода. Говорят, что прокрадываться с черного хода непристойно и стыдно, но так говорят из зависти те, кто нигде не может появляться иначе, как с парадного хода. Издавна известно, что умные люди всегда внезапно нападали именно с черного хода. Кажется, так написано на пятой странице первой главы второго тома «Джентльменского воспитания». А на следующей странице даже написано, что черный ход является вратами, через которые джентльмен обогащается благородством. Поскольку я кот двадцатого века, то уж такими-то знаниями обладаю. И нечего меня презирать.

Итак, я прокрался с черного хода. Слева возвышалась гора сосновых поленьев по восемь вершков в длину. Рядом, словно холм, была навалена куча угля. Возможно, найдутся люди, которые спросят: почему груда дров имела форму горы, а куча угля имела вид холма. Глубокого смысла здесь искать не следует. Просто я употребил разные слова – сначала слово «гора», затем слово «холм». Жаль, однако, что люди, которые и так питались всякой гадостью – рисом, птицей, рыбой, зверями, – теперь опустились до того, что стали есть уголь. Прямо перед собой я увидел открытую дверь шириной примерно в два метра и заглянул в нее. Там царила звенящая тишина. Я прошел чуть подальше и услышал глухой рокот человеческих голосов. Я решил, что так называемая баня находится именно там, откуда доносятся голоса, пробрался через ущелье между дровами и углем, свернул влево и пустился вперед. Справа я заметил застекленное окно, а за ним громоздились треугольной пирамидой сложенные друг на друга деревянные кадки. В душе я посочувствовал кадкам. Им, круглым, должно быть очень неудобно складываться в форму треугольника. Кадки лежали на скамье шириной в несколько футов, и рядом с ними было свободное пространство, словно нарочно оставленное для меня. Скамья возвышалась над полом на метр, как будто специально для того, чтобы я мог легко вспрыгнуть на нее. Отлично, сказал я себе и прыгнул. И что же? Так называемая баня оказалась у кончика моего носа, под самыми глазами, перед самым лицом. Что самое интересное на свете? Попробовать то, чего никогда раньше не ел, увидеть то, чего никогда прежде не видел. Большего счастья быть не может. Если вы, подобно моему хозяину, проводите в заведении, именуемом баней, по тридцать-сорок минут три раза в неделю, то это еще ничего. Но если вам, как мне, никогда прежде не доводилось видеть бани, то немедленно сходите и посмотрите. Вы можете не присутствовать у смертного одра своих родителей, но баню посмотрите обязательно. Разнообразен мир, гласит поговорка, но другое такое причудливое зрелище в нем вряд ли найдется.

Причудливое? Настолько причудливое, что я даже стесняюсь рассказывать о нем. Все люди, которые, не переставая галдеть, копошились под этим окном, все до единого были совершенно нагие. Настоящие тайваньские дикари! Адамы двадцатого века!

[Предыдущая часть]     [Следующая часть]


Фантастика:    Братья Стругацкие:    [КАРТА СТРАНИЦЫ]    [ПОИСК]   

ТВОРЧЕСТВО: [Книги] [Переводы] [Аудио] [Суета]
ПУБЛИЦИСТИКА: [Off-Line интервью] [Публицистика АБС] [Критика]
    [Группа "Людены"] [Конкурсы] [ВЕБ-форум] [Гостевая книга]
ВИДЕОРЯД: [Фотографии] [Иллюстрации] [Обложки] [Экранизации]
СПРАВОЧНИК: [Жизнь и творчество] [Аркадий Стругацкий] [Борис Стругацкий] [АБС-Метамир]
    [Библиография] [АБС в Интернете] [Голосования] [Большое спасибо] [Награды]

Оставьте Ваши вопросы, комментарии и предложения.
© "Русская фантастика", 1998-2004
© Сосэки Нацумэ, текст, 1905
© Л. Коршиков, А. Стругацкий, перевод, 1960
© Дмитрий Ватолин, дизайн, 1998-2000
© Алексей Андреев, графика, 2001
   Редактор: Владимир Борисов
   Верстка: Владимир Дьяконов
   Корректор: Владимир Дьяконов
Страница создана в январе 1997. Статус офицальной страницы получила летом 1999 года