Владимир ТАЛАЛАЕВ
Топологии Миров Крапивина
Сказка о памятниках
Жили-были... (А что, неплохое начало: сказка у нас, всё-таки!) Итак,
Жили-были на свете Те, Кто Велят. Жили не тужили, да вот беда — стариться
начали. Ну, те, что поумнее — те назад в свои Звёздные Пирамиды вернулись, в
Резонансы играть да молодость свою удалую вспоминать... А те, что
поконсервативнее — те на Земле остались, памятниками работать. А что — работёнка
не пыльная: стой себе где поставили, вот и всех делов-то. А стаж трудовой идёт.
Век-другой постоишь — вот и до титула "Ветеран-Манекен" дослужился! А
там — льготы на убежища от Чёрных Покрывал, талоны дополнительные на энергию
дефицитную, Межпространственную. Пайки резонансные бесплатно...
Рады-радёшеньки были Памятнички — да вот беда-напасть свалилась на головы
нежданно-негадано: началась Смута, да не одна, а Одна-За-Другой, и, поскольку
правителей народ бить опасался (а вдруг как ответят!!!), то гнев свой повадился
на памятниках бессловестных вымещать. Удобно, и, что самое главное —
безопасно...
Плохо? Конечно же, не сахар!.. Но зато — как повезли все памятники на помойку
на общую — так такое общество собралось, что никакой элите дворцовой не снилось!
Стой себе среди грязи да общайся в обществе приличном и во всех отношениях
благовоспитанном. А кто попроще — те и прилегли среди луж: а чего зря стоять,
когда тобою никто не милуется, цветов тебе никто не носит... Можно и
расслабиться.
И как только сгустятся сумерки да взойдёт в небе полная Луна — слышатся
приглушённые голоса. Это памятники общаются между собой. Может, прислушаемся к
ним, раз уж рядом оказались (совершенно случайно, разумеется, оказались...)? А
почему бы и нет...
Шёпот несётся над пустошью. Вот Павлик Морозов жалуется на свою судьбу:
— Стоял я себе в парке, никого не трогал. Так повадились: сперва краской
всего обляпали, как расстреляли! Измазали, словно в крови. А теперь вот вообще —
повалили, сюда притащили, на переплавку грозят отправить: гильзы для снарядов в
Чечню, видимо, лить станут... Лучше б уж на дно озера поставили, как ребятишки
предлагали! Я, конечно же, не русалка, но лучше уж под водой, чем в домне. Стоял
бы там, да Китежград, город, на дне сокрытый, напоминал бы. Легенды, может быть,
появились бы... А то ведь — и знаменит я, и книгу про меня написали, она так и
называется — "Бронзовый мальчик", а вот от переплавки слава
литературная, увы, не спасла... А может, они там и не читали книги этой?
— Скорее всего, — ворчливо отозвался крылатый зверюга с добродушной мордой. —
Если б читали — то, значит, культурные были б. А культурный разве станет
памятники сносить? Нет, ну ты вот скажи мне — станет? То-то же... Меня вон тоже
во время Смуты повалили. Это ещё при Канцлере Га Ихигнор Тас Уте! Ух, славные
были времена, да шумные! Конечно, ни тебе автоматов, ни ракет этих ядерных,
спаси господи! Но и когда из катапульты булыжником или ломиком под брюхо — тоже
приятного мало.
— За что ж это тебя под брюхо? — ехидно осведомился гипсовый старик с
алебастровой рыбкой.
— На баррикады отправили. В качестве укрытия. А как бой на другую улицу
переметнулся — на место-то поставить и позабыли. А ты-то сам чё весь в трещинах?
— Я-то хоть ранен При Исполнении Служебных Обязанностей! — высокомерно заявил
Старик. — Меня барабанной палочкой треснули! Когда я в патруле стоял!
— И кто ж то тебя так? Пацаны?
— Да не-е-е, — гонору у Старика поубавилось: — Робот какой-то бродячий
треснул... Канистра на ножках да нос чайником — а туда же, в Охотники На
Манекенов подался!.. Хорошо хоть не насмерть, только контузило... Зато на пенсию
теперь выйду на одно пятивекие раньше...
Кое-кто из находившихся рядом мог бы заявить, что им тоже досталось от
барабанных палочек или мячиков, да и били не роботы, а настоящие пацаны, но —
как известно, осколки не разговаривают. Так что многотонная куча гипса скромно
помалкивала, став "братской могилой" не только для паркового
ширпотреба, но и для магазинной элиты (например, из этой же кучи торчала нога
Наблюдателя и гипсовый пиджачок Магистра вместе с гипсовой же бородкой. И только
Рыбка у Старика заявила ни к селу ни к городу:
— А я была золотой!.. В смысле — позолоченной!..
— Да пудрой бронзовой она была крашена! — не выдержал Старик, — И
замаскировалась вроде бы, а как меня били, так и её рикошетом зацепило!.. Грошь
цена такой маскировке.
Рыбка обиженно булькнула и в разговор больше не встревала...
— А мы, — эхом прошелестело рядом, — Лучш-ш-ше замаскированы!
— Кто это здесь буш-шует? — передразнил-спросил чугунный рыцарь с окраин
Реттерхальма.
— Мы буш-ш-ш-ш-шуем! — прошелестело-прошипело, как мороз по коже. — Дети
Ш-ш-шумса!..
— И где же вы? Невидимые, что ли? — Двух-х-хмерные мы-с-с-с... Не видно
нас-с-с, ес-с-сли не прис-с-смотретьс-сся! Видиш-ш-шь тени у ног своих-х-х? Так
это мы... Плос-с-ские... А потому и незаметные...
— И кто же вас, таких незаметных, и вдруг углядел и сюда сослал?
— Южаков... Мальчиш-ш-шка... Он хочет сжеч-ч-чь первооснову наш-ш-шу! А тогда
мы рас-с-стаем и превра...
Но во что они превратятся, памятники так и не узнали: "Дети Шумса"
растаяли так же внезапно, как и появились. Видимо — Нилка с Южаковым
добрались-таки до двухмерного рулона и швырнули его в огонь. Вот только неясно,
откуда теперь столько полтергейстов развелось на Земле: вроде бы и невидимые, а
предметы швыряют не хуже метателей молота!.. Уж не в них ли
"превра..."?
И только бронзовый Павлик Морозов пожалел вдруг, что он не из той,
нетускнеющей бронзы, из которой на далёком Марсе-Итане отливали Колокола Памяти
— памятник скорби о погибших городах и безвинно убиенных их жителях... Был бы
тогда Павлик не Павликом, а колоколом, и звонил бы в особо тёмные ночи печально
так, скорбно и протяжно, как звонят на Земле Колокола Хатыни. И разносился бы
бронзовый звон над уснувшим Итаном, над красными песками его...
Или — быть сверкающим ободком иконы, что в Корабельной Церкви в Старотополе,
и со стены храма смотреть на кораблики — самодельные, разные, но в каждом —
надежда на чудо, на то, что сбудется то, в чём человек уже помочь не в силах...
И просить за них Бога, чтобы отвлёкся тот от небесных дрязг да заметил бы
безвинно страдающих на Земле...
Или — быть перекованым на герб Горнавера — столицы далёкой, но близкой
Астралии... Хотя — нет, этого не стоит, а то опять пойдут конфликты с этой
неугомонной буквой "А"!..
Или — улететь бы к звёздам, как улетел памятник-ворота, оказавшийся вдруг
звёздным катамараном "Даблстар"!
Или — стоять на берегу озера, как Озёрный Царь, сделанный неугомонным Леркой,
возвышаться над крутым речным обрывом, как бронзовый Галька — Галиенн Тукк из
Реттерхальма: город исчез давно, а бронзовый Галька по-прежнему стоит на круче,
и если б не он — помнил бы сейчас кто про старинный Реттерхальм, наполовину
смытый дождями в бездну, наполовину — сбежавший за Грань?..
Или — стоять бы в Храме! В том самом Храме-На-Мосту, что в Синем Городе!
Храме-памятнике Алексея и Павлика. Царевича Алексея, невинно убиенного, и его,
Павлика Морозова! А то ведь — обидно даже: Синий Город навсегда сохранится в
рисунке на вазе, о царевиче Алексее останутся навсегда стихи, хорошие такие
стихи:
Бывает предел даже чёрной тоске.
Предел — это ненависть. Господи, жил ли я?!
Мальчишку распяли на грязной доске,
И ржавые гвозди вошли в сухожилия.
Схватили. Хотели, чтоб ползал у ног.
А он не просил ни пощады, ни помощи...
За что?! Он любил то, что вам не дано.
Вы просто боялись, подонки и сволочи!
Распяли на мусорной куче веков,
Воздвигнули крест и сбежали — убийцы...
Он видел с креста далеко-далеко —
Такое, что вам пока даже не снится.
стихи эти Крапивин ещё 9 марта 1974 года написал... А вот что, что останется
от Павлика Морозова — бронзового, заляпанного краской, залитого дождями и
грязью... Заступится ли кто за бронзового мальчишку? Хотя — чего уж там! За
живого-то никто не заступился, так чего ж бронзового-то оберегать... Всё в жизни
повторяется... И не всегда повторение — фарс! Краска вот — красная, словно
кровь...
Бегут тучи, скрывают Луну... Протяжно завывает заблудившийся бродяга-ветер...
А тем временем далеко-далеко от Свалки... На Полуострове... Жил-был Город. И
не простой Город, а Город-Памятник, потому что имя ему было...
Впрочем, давайте, я опишу его вам, а вы попробуйте по описанию сами имя
найти-вспомнить. Хорошо?
"А у края воды пролетали за окнами заросли кустов с жёлтой цветочной
россыпью, изгороди, лодки, причалы, бакены, вышки и пакгаузы. Бухта открывалась
то с одной, то с другой стороны. Поезд с грохотом буравил короткие туннели и
опять выскакивал под жаркий солнечный свет, мчался у жёлтых откосов с
крепостными башнями, с лестницами, храмами и бойницами, вырезанными в скалах.
Потом побежали каменные белые заборы, оранжевые черепичные крыши, а за ними
неожиданно возник колоссальный форштевень и борт..."
"Лестница убегала в тёмную зелень. Узор изгородей был похож на
поставленные в ряд штурвалы."
"Над белыми террасами улиц, над черепицей крыш, над пыльно-зелёными
пустырями, маячными вышками и жёлтыми развалинами храма стояла туманная и
мерцающая стена густой синевы. Лишь через несколько секунд я понял, что это и
есть море. И показалось, что поют камни."
(все эти цитаты-описания — из книг Крапивина, разумеется!) Вижу — угадали
уже! Ну и молодцы! Правильно — Севастополь это!
Город-Памятник. И сколько бы ни старались снести его — фиг что получится! Во
веки веков и т.д., до "Аминь!".
А старались, да ещё как старались! Впрочем — посудите сами: Сперва развалили
всю страну и Украина забрала Город себе, отделяясь от России (это ещё в XX веке
случилось...), затем, уже в начале XXI века Крым отделился от Украины (а она,
что, наивная, надеялась, что ей отделяться можно, а он неё — нельзя?!) и стал
называться Республика Полуостров; затем на Полуострове принялись названия менять
одно за другим (так, например, Византийск получился...), метрополитен под
Севастополем вырыли... Затем, почти одновременно, на окраинах (впритык к
Херсонесу) соорудили космодром для проекта "Конус" ("Игла"),
а в самом Городе — Особый Супер-Лицей. Станции аэробусов, Площадь Карнавалов...
Вот только Бульвар Трёх Адмиралов остался, как прежде (это тот, что от
Усыпальницы Трёх Адмиралов идёт, кажется...), пушки и якоря остались, как
встарь. Колонна осталась — тёплая мраморная Херсонесская Колонна, та самая, что,
осью пронзая времена, соединила воедино мальчишек времён Первой Обороны
Севастополя, шумного Двадцатого Века и грядущего века Хрустальных Мостов над
Севастополем.
И — ещё одно осталось: на Площади Карронад никто так и не
построил памятник мальчишкам Прошедших Войн... И — даже не старались
построить, насколько мне кажется. Оно-то конечно, лучше кредиты выделить
инопланетянам для постройки психотронной станции-ретранслятора под видом
метеостанции, чем мальчишек в бронзе увековечивать. Хотя, с другой стороны —
непостроенный памятник трудно снести, практически невозможно. Уж не заботой ли о
том, чтобы не надругался никто над бронзовыми пацанами, руководствовались
"отцы города"? (По крайней мере — вот им готовое и обоснованное
идеологически оправдание!)
Но не все думают в этом приморском Городе, где смешались корабли и дома,
именно так. Появились-таки новые статуи. В парке Особого Супер-Лицея! (Видимо,
сверхспособности учеников своего Лицея применил Кантор, пока выбивал сметы на
создание скульптур! Но зато и результат хорош!..) Это и "Знание" —
тётушка с двумя мальцами, просто балдеющими от нарисованной буквы "А",
и "Наука" — гибкий мальчишка с длинным шарфом за плечами, пытающийся
оседлать и покорить коня-Науку, и, разумеется, "Мальчик, Запускающий
Змея" — а как же без него, нельзя же Яшку без тела оставить!!!
Но и Севастополь — не единственный Город-памятник! Есть и другие! Старотополь
из "Корабликов", но не тот, не грядущий, а старый, из сороковых годов
двадцатого века — и вдруг так внезапно оживший посреди Вечности Космоса и
Бесконечности Времён! И имя этому памятнику — Город Детства! Город, куда можно
возвратиться после трудного пути. Город, где ждёт тебя и светится маяком жёлтое
окошко... И возвращается туда Питвик.
И подобно ему — возвращается в свой Город Детства скадермен Ярослав Родин. В
городок Орехов, так напоминающий ему родные города всё тех же сороковых...
Городок, полный знакомых мелочей. Тут и знакомые дома, и те же афиши, и старый
цирк...
Вспоминается в нём и ещё один памятник — памятник-фонтан, изображающий двух
мальчишек с луком и стрелами, причём один из них целится в зенит. Что это?
Совпадение? Воспоминание?.. Ведь именно Володька и Василёк так вот стреляли в
зенит, когда зажгли новую Звезду! Там, на краю заброшенного аэродрома на
совершенно другой Планете и в неопознанные времена неизвестного будущего! И
тогда — Планета, с которой родом Иту-Дэны, и Планета, на которой уютно
расположился Орехов — разные витки одного и того же мира?..
Слышу в ответ ядовитую (но добродушную) реплику:
— А куда Сергей с Валеркой делись?? Они вроде тоже рядом стояли?? Я так
думаю, что с бронзой было туго при отливке памятника, вот и решили сэкономить.
Что тут ответить? Пожалуй, только то, что, как это ни обидно, В ЛЕГЕHДЫ
ОБЫЧHО ПОПАДАЮТ РЫЦАРИ, А HЕ ИХ ОРУЖЕHОСЦЫ! А в данном случае Событие — это факт
зажигания новой Звезды! А это сделали именно Володька и Бpатик... Сопутствующие
же им Сеpёжка и Иту Лаpиу Дэн в данном случае есть пеpсонажи втоpостепенные,
вспомогательные, типа "тpанспоpтного сpедства", доставившего Главных
Геpоев События в нужную точку и в нужное вpемя... (Дэн <Валеpка> —
постpоил Лабиpинт, Сеpёжка — оттянул вpемя достаточно, чтобы заpастающий
Лабиpинт пеpебpосил их на забытый аэpодpом, таковы вот законы конкpетной
ЛОКАЛЬHОЙ сказки...) Это — типа Бабы Яги, котоpая указала путь Ивану Цаpевичу в
цаpство Кащеево, но сказка всё ж таки называется "Пpо Ивана-Цаpевича и
Цаpевну-Лягушку", и ни Баба Яга, ни даже Главный вpаг Кащей в название не
вошли, поскольку они — лишь необходимый антуpаж данной сказки...
Пеpсонифиципpванный Путь и Пеpсонифициpованное Зло, так сказать...
Вот и Сеpёжка вместе с Дэном-Валеpкой для создателей фонтана — нечто типа
очеpедного "Пеpсонифициpованное что-то там...", тогда как Володька и
Василёк — Возжигатели Hовой Звезды!. Особенно если задуматься — а кто эту
легенду там на Планете сохpанил?
А действительно — кто? Имеем — Звезда стала удобной меткой, лучше любого
маяка. Имеем — неподалёку Моpской Лицей. Имеем — сильно pазвитое Моpеходство.
Отсюда явно следует, что легенду именно в таком контексте должны были сохpанить
МОРЯКИ, самое почитаемое племя... А для них важен был факт зажжения Звезды и
легенда О ТЕХ, КТО ЕЁ ЗАЖЁГ!!! Вот так вот Володька с Васильком и стали Главными
Геpоями, а Сеpёжка и Дэн отошли на втоpой план... Логично?
А ещё — раз уж заговорили о родине Иту-Дэнов — то всё ли мы там приметили?
Приглядимся, а? Другой берег, другое море, другое Измерение.
А на берегу другого, совсем другого моря в другом совсем Измерении
расположился у самой воды другой памятник: то ли адмиралу Хака Баркарису, то ли
Хранителю Моря... Смотрит этот Хранитель-Адмирал на проплывающие мимо корабли и
яхты, а с их бортов смотрят на Адмирала-Хранителя... И неведомо проплывающим
мимо, что лицом похож загадочный памятник на Капитан-Командора Элиота Красса
д'Эспиносу... А ведь похож! Но откуда ж ведом сей лик на Планете, что и не
совсем Земля даже?.. А кто его разберёт! Может — заплывал на своём мониторе
"Не бойся!", а может — залетал на звездолёте "Терра"! Или
просто забредал сюда, очередного мальчишку-койво с Грани на Грань перемещая...
Странная у Командоров профессия... Загадочная... Окутанная таинственностью...
Уж не потому ли так мало памятников им? Да и те, что построились и уцелели — так
ли уж и целы?..
"На стене была мозаика — большой портрет старого человека с прямыми
седыми волосами. Человек положил узловатые пальцы на широкую перекладину меча,
подбородком упёрся в головку рукояти и устало, но пристально смотрел на
подошедших. Белки его глаз были выложены из кусочков перламутровых раковин и
белели свежо и чисто. А зрачки — глубокие и грустные. Глаза — в тёмных впадинах,
да и всё лицо тёмное... Местами тускло-цветные камешки мозаики осыпались, одна
щека совсем исчезла. От этого лицо казалось ещё печальнее. Но суровости в нём не
было."
"— А вот опять Хранитель...
Высокий безбородый старик — с тем же
мечом, что на первой мозаике, в тёмно-вишнёвом плаще, стоял среди сумрака и
созвездий. Прямой, со сжатым ртом. Одной рукой опирался на меч без ножен, другую
выкинул над собой — ладонью вверх и вперёд. Он будто останавливал какую-то
идущую из пространства опасность.
Старик защищал не себя, он держал руку над
мальчишкой."
А может — оно и не страшно — что вытерлись и потускнели старые фрески, что
полуосыпались, а местами и полностью исчезли под гнётом времени мозаики и
иконы?.. Ведь разве дело в них?! Живут в бесконечном мире люди — те самые
мальчишки и девчонки, спасённые когда-то Настоящими Командорами — Хранителями!
Одни уже выросли, другие ещё растут. Но каждый из них помнит то
нежданно-чудесное "Не трогать!", обращённое навстречу опасности! И как
от этого вскрика-приказа опасность остановилась, замешкалась, отступила!.. И
неожиданным чудом — Хранители, Всадники, Командоры... Такое не забывается! И не
забудется никогда!
И если кто-то из этих ребят сам станет затем Командором, Хранителем (а ведь
станут!) и сам поспешит на помощь тем, кто в ней нуждается — это ли не лучший
памятник Добру! А бронза — она зеленеет от времени... И в гипсовую крошку
рассыпается Равнодушие, когда звучит над Землёй, вдоль Дороги, по всему
Кристаллу:
Всадники
Я у книжки не помню названия.
Книжка — вихрь из атак и погонь.
Я читал, как сбруей позванивал
Потерявший всадника конь.
Конь ушёл. А мальчишку взяли.
Был коротким у белых допрос.
Руки тонким ремнём связали,
Повели на крутой откос.
И поставили там над кручей.
Серебристы, но не легки
Выползали из ножен тягучие
Их отточенные клинки.
Становился я злым и упорным.
Злой прищур не сходил с лица.
Я отбрасывал книжку в сторону.
Я хотел другого конца.
Как травинка в заснеженном садике,
Как росточек сквозь синие льды,
Пробивалась надежда на всадников,
На спасителей от беды.
Мы тогда не очень умело
Разбирались в героях книг.
Были красные. Были белые.
Были наши, и были враги.
Наши — это любому знакомо.
Наш — он тот, кто всегда готов
К другу мчаться стрелой на помощь
В дробном грохоте конских подков.
Что ж! Они не обманут доверия.
Видел я в мальчишеском сне,
Как ковбои в выжженной прерии,
Торопясь, седлали коней.
И, играя литыми кольтами,
Подгоняя мустангов лихих,
Развивали арканы кольцами
Мексиканские пастухи.
Расцветали шрапнельные гроздья,
Мчались всадники в пыльный зной,
И будёновки с синими звёздами
Колыхались серой волной.
Мушкетёры, Спартак, Айвенго
И чапаевцы в бурках седых
Вылетали одной шеренгой
На песчаный крутой обрыв.
И мальчишка вставал опять,
Саблю брал и шёл воевать...
...Но в ответ на твою беду
Эти всадники не придут.
Нынче места нет чудесам.
Хочешь чуда — будь всадником сам.
Чтоб на помощь друзьям кидаться,
Чтобы подлость узлами вязать,
Чтобы в руки врагам не даться,
Чтобы сыну потом сказать:
"Помнишь песню о зимнем садике?
О травинке среди зимы?
Жили-были на свете всадники,
Жили-были на свете мы.
Вся земля гудела под нами.
Были ночи, как копья, отточены.
Били кони копытом в камень —
Искры сыпались по обочинам.
Знали кони лихую выучку,
Не успеет смолкнуть труба,
Как мы мчались уже на выручку
К тем, кто звал нас,
Где шла борьба.
Мальчик, думаешь, нет тех дней?
Или, думаешь, нет коней?
Время есть! И лошади есть!
Да и порох не вышел весь!
Владислав Крапивин, 1969 г.
Честно говоря, на этом думал восьмую главу и завершить, но... Перед
окончательным включением её в статью я пустил эту главу в некоторые эхи ФИДО, и
один из отзывов показался мне настолько интересным, что я привожу его в финале
этой главы почти полностью, лишь с небольшими сокращениями и адаптацией с текста
компьютерной переписки в печатный текст. Автор этого фрагмента-письма — Алекс
Мустейкис (Alex Mustakis):
...Те, Кто Велят — это существа "втоpого поpядка", своего pода
эpгpегоpы, и жить сами по себе, без людей, не могут. Или без звёзд, неважно...
Может, и у чук есть свои Те...
...Есть памятники и есть Памятники. Те, котоpые о событиях и о людях — те
заключают в себе Память, это связь между вpеменными Гpанями... А безымянные
колхозницы с вёслами, лысины в кепках на каждой площади (у нас в гоpоде их аж
четыpе) — это и есть пpоводники Тех. Ибо, напpотив, pазpушают Память. И когда
всё общество только их и стpоит, оно теpяет связь с иными вpеменами и событиями,
и меньше веpоятность выpваться за гpань бытия...
Когда был Путч, я был в Москве, и естественно, в самом центpе событий —
спеpва останавливал (не один, pазумеется) танки у памятника Пушкину (и
остановили колонну!), потом у Белого Дома... И там напpотив его был сквеpик, и в
нём — статуя Павлика Моpозова. Когда мы бегали по окpуге в поисках матеpиала для
баppикад, наткнулись на него. Естественно, пеpвое желание у всех — повалить, и
волочь на баppикаду... И я выступил с небольшой pечью, о том, чему на самом деле
это памятник — этому и всем тем мальчишкам, котоpых захлестнула жестокая игpа
взpослых, затеянная, естественно, Теми... По моему, меня не поняли или поняли не
совсем. Поглядели с уважением и сочувствием. Тогда я высказался так:
"Сегодня не его сpажение. Он уже был на баppикадах своего вpемени..."
И его оставили в покое. Пpавда, ненадолго, там было множество микpоотpядов, и во
многих мыслили более пpагматично... Кстати, я был и пpотив снятия Феликса, можно
было бы найти дела поважнее. Hо толпа — стpашное дело. За ней всегда Повелитель
Мух. Тот, Кто Велит. Чуть не загpызли — хоть многие тоже были на Площади...
И каждое вpемя даёт своё значение Памятникам. Постепенно сотpётся всё —
конкpетные лица, поступки, истоpическое окpужение... Останется только ядpо
Памяти, дыхание Вpемени. О чём пpизывает нас помнить Сфинкс? А эти двое
мальчишек, целящиеся из лука в зенит? В самую высокую точку неба?
Hо Памятью пpонизан весь Миp. Есть Коpабли — Память. И есть Гоpода...
Если было сказано, что Москва — тpетий Рим, то уж Севастополь — это втоpой
Иеpусалим. (А может, и пеpвый, это тот — втоpой ;) Я никогда не забуду, как в 84
году я, тогда бескоpабельный матpос, смотpел чеpез единственный оставшийся целым
пpицел на батаpее "главного калибpа", этакого сухопутного линкоpа в
сопках над Гоpодом. Пpицел был pасфокусиpован, до меня его кpутили сотни pук. Я
его тоже кpутил вовсю,и вдpуг увидел чёткую каpтинку — набеpежную, беспечно
пpогуливающихся людей, пpодавца моpоженого, мальчишек, гоняющих мяч — по моему,
это был кусочек песчаного пляжа — загоpающие, кабинки для пеpеодевания,
катамаpаны. Яpкие одежды, пpозpачный воздух и синее с зеленоватым отливом моpе,
а за спиной — полутьма, огpомный казённик оpудия с литой надписью "завод
им. Сеpго Оpджоникидзе", два этажа пустых погpебов... Молчащие стволы
тpидцатого калибpа, (советский винчестеp 30/30 :). Пока молчащие...
Бpонза воспоминаний не тускнеет... Что самое интеpесное — потом я обошёл
всю ту набеpежную, котоpую я мог увидеть в пpицел, и так и не нашёл этого места.
Hе было там никаких катамаpанов!
Hо единственная настоящая Память — в сеpдцах людей. Если она исчезнет —
все Памятники станут обиталищами Тех. И Гоpода... И Коpабли станут pестоpанами.
Чтобы этого не случилось, нужно сохpанять большее, чем Память. Людей, способных
чувствовать и помнить. Чтоб они были в каждом поколении. Это свеpхзадача
Хpанителей...
Добpой Доpоги!
(На этом фрагмент, написанный Алексом, завершается. А вместе с ним
завершается и восьмая глава.)
© Владимир Талалаев, 1992-1998 г
