Аркадий и Борис Стругацкие

Карта страницы
   Поиск
Творчество:
          Книги
          
Переводы
          Аудио
          Суета
Публицистика:
          Off-line интервью
          Публицистика АБС
          Критика
          Группа "Людены"
          Конкурсы
          ВЕБ-форум
          Гостевая книга
Видеоряд:
          Фотографии
          Иллюстрации
          Обложки
          Экранизации
Справочник:
          Жизнь и творчество
          Аркадий Стругацкий
          Борис Стругацкий
          АБС-Метамир
          Библиография
          АБС в Интернете
          Голосования
          Большое спасибо
          Награды

ПЕРЕВОДЫ

 

 

Абэ Кобо
Четвертый ледниковый период

Перевод С.Бережкова

[Предыдущая часть]     Оглавление     [Следующая часть]

12

Все подготовлено. Гудит кондиционирующая установка, и стоит войти в помещение, как от ног по всему телу распространяется приятный холодок. У нас отдельная телефонная связь со счетной лабораторией, мои сотрудники разделены на три группы, каждая группа снабжена переносным радиотелефоном и готова приступить к делу в любую минуту. (Молодчина он, этот Ёрики!)

Наконец все уходят, и я остаюсь ждать один в машинном зале перед телеэкраном и тремя радиотелефонами, включенными на прием. Тихо. Слышится только монотонное бормотание машины. Сейчас я всего-навсего одна из ее деталей. Машина будет сама принимать поступающую информацию, сама будет сортировать и вводить ее в запоминающее устройство. На мою долю остаются только легкие вспомогательные операции, если машина их потребует. Но я горжусь этим. Ведь это я, и никто другой, одарил ее такими возможностями! И я с наслаждением кричу своей машине-предсказателю: «Ты безгранично увеличенная часть меня самого!..»

В три часа пятьдесят минут, на двадцать пятой минуте после ухода Ёрики и его товарищей, поступило первое сообщение – от Цуды, из команды по выявлению преступника. Очень не хочется повторять это сообщение: было что-то зловещее в том, с какой точностью оправдывались предположения Ёрики. Действительно, женщина вернулась домой около полуночи, это подтверждают свидетели-очевидцы. Далее, какая-то драка, по-видимому, была: на затылке у женщины обнаружена рана, которую сама она себе нанести не могла, но результаты обследования трупа, а также ряд других обстоятельств заставляют усомниться в верности ее показаний. Похоже на то, что у нее был соучастник, но она не желает менять свои показания. Не исключено поэтому, что ей кто-то угрожает. По мнению полиции, разгадка преступления – это вопрос времени. Ясно, что совершено оно не рецидивистом, и, как всегда в подобных случаях, обнаружить преступника будет трудно, однако известно, что чем тщательнее преступление спланировано, тем легче поймать виновника за хвост. (Я было заколебался. Может быть, стоит сообщить о том, чему мы были прошлой ночью свидетелями? Если все обстоит так, как утверждает полиция, то вряд ли подозрение падет на нас, людей совершенно случайных. Впрочем, я был уверен, что нам самим удастся обнаружить преступника, и потому решил пока молчать и ждать.)

Вскоре затем поступило подробное сообщение от Кимуры, из группы женщины. Это были обычные данные, которыми заполняются анкеты и полицейские документы, – возраст Тикако Кондо, место ее рождения, профессия, краткая биография, характер, тип лица, даже рост, вес и тому подобное. Приводить их здесь не имеет смысла. Они настолько поверхностны, что ничем не могут помочь, когда дело идет об анатомировании человеческой личности. Все придется переделать заново и с самого начала, и притом совсем другими методами. Вдобавок, если бы возникла необходимость, такие данные всегда можно получить в полиции. И только если бы полиция отказала, можно было обратиться за ними к соседям и знакомым женщины.

Наконец в пятом часу в госпитале приступили к стимуляции трупа. Кажется, они там считали, что не все еще для этого готово, но мы решили рискнуть, пока труп не пришел в состояние, при котором стимуляция была бы уже бесполезна. До четырех часов я принял еще несколько сообщений от сотрудников, но я опускаю их, потому что эти данные подтвердились позже в «показаниях» трупа. За час до стимуляции я имел по телевизору непродолжительную беседу с профессором Ямамото, ведущим хирургом госпиталя. Он объяснил, что их диагностическая машина способна воспроизводить и подвергать анализу лишь основные физиологические реакции, но расшифровывать импульсы, запечатленные в коре головного мозга, она не в состоянии. Еще бы! Даже для нашей самопрограммирующейся машины это пока еще область неизведанного. Итак, задача машины сводится к тому, чтобы запомнить и расшифровать комбинации импульсов, возникших в коре головного мозга нашего покойника в результате различных воздействий.

13

Труп внесли в анатомический кабинет минут за десять до начала работы. Он упакован в герметическом стеклянном ящике, наполненном особой газовой смесью. Препаратор действует при помощи телемеханических манипуляторов. Профессор Ямамото стоит возле ящика и дает пояснения. (Я наблюдаю всю процедуру на экране телевизора.) Включают рентгеновскую установку, и на стене справа возникает увеличенная анатомическая схема трупа. На этой схеме отчетливо видно, как в нервные узлы нечеловечески точно и уверенно целятся тончайшие, толщиной в волос, металлические иглы, укрепленные в манипуляторах. Черепная коробка трупа срезана. Вместо нее наложена прямо на мозг толстая металлическая шапка с торчащими наподобие волос многочисленными медными проводами. Эта шапка является своего рода измерительным прибором.

Вдруг вспыхнул яркий свет, в помещении стало светло. Телекамера придвинулась к голове трупа. Позади я увидел Ёрики, он улыбнулся мне в объектив. Несколько поодаль возникли напряженные лица Собы и Кацуко Вады – они исподлобья глядели в лицо трупа. Кацуко стояла так, что родинки на верхней губе не было видно, и она казалась очень хорошенькой. Камера описала дугу. Весь экран заполнило обнаженное, отсвечивающее белым, мертвое тело. Шея покрыта коричневыми пятнами, это следы душивших пальцев. Подбородок выпячен. Тонкие губы раздвинуты, глаза крепко-накрепко зажмурены. На белесых, словно припудренных, щеках торчат редкие волоски бороды. Примерный семьянин, служащий финансового отдела, а вот поди же ты – обзавелся любовницей! И дело у них зашло так далеко, что она его убила. Почему-то он представляется мне сейчас гораздо более живым и грозным, нежели вчера, когда он неподвижно сидел в кафе над блюдцем растаявшего мороженого, похожий на манекен в своем облегающем фланелевом костюме. Я завидовал ему, и в то же время мне было смешно. Странное беспокойное ощущение возникло в груди.

И вот началась работа. Сначала измеряют вес и рост. Получают соответственно 54 килограмма и 161 сантиметр. Затем в мгновение ока определяют и замеряют характеристики различных частей тела. Включают манипуляторы. Иглы втыкаются в труп, и на стене вспыхивают индикаторные лампы. И труп в стеклянном ящике словно оживает. Задвигались ноги, туловище дернулось. Шевельнулись губы, открылись глаза, лицо изменило выражение. Вада вздыхает, и вздох этот больше похож на крик. Даже у Ёрики лицо в поту и дрожат губы.

– Так определяются функции движения, – сказал профессор Ямамото. – Следует помнить, что функции движения связаны не только с физиологией организма, но и со всей историей прожитой жизни.

Далее исследуется деятельность внутренних органов, а когда с этим покончено, начинается, наконец, самое главное: анализ импульсов в коре головного мозга. Количество игл в манипуляторах увеличилось, семь или восемь из них повисли перед лицом. Они стимулируют органы чувств: уши, глаза и прочее. В уши вводятся слуховые трубки, на глаза опускают какой-то прибор, напоминающий огромный бинокль. На экранах осциллографов возникают странные кривые. Их больше восьмидесяти, и они непрерывно изгибаются самым причудливым образом.

– Мы начнем, – поясняет профессор Ямамото, – со стимуляции обычных, повседневных раздражений. Пять тысяч моделей различных раздражений, тщательно отобранных и отработанных в наших лабораториях. Они выражаются в зрительных и слуховых образах, которым соответствуют простейшие существительные, глаголы и прилагательные. Затем мы пустим в дело еще пять тысяч моделей, представляющих собой комбинации предыдущих. Обыкновенно в нашей практике анализ импульсов коры этим и кончается, но сегодня мы попытаемся пойти несколько дальше. Ну вот хотя бы... Мне сейчас пришло в голову... Покажем ему свежую кинохронику и прочитаем последние газеты за эту неделю. В обратном порядке, начиная с сегодняшних.

– Превосходная мысль! – восклицаю я нарочито восторженным голосом, и Ёрики на экране согласно кивает головой.

Действительно, придумано хорошо. Очень удачная мысль. Даже слишком удачная. Видимо, профессор Ямамото давно ее лелеет, уже не раз пытался проверить ее на практике, но неудачно, а сейчас из тщеславия делает вид, будто это гениальное озарение снизошло на него только теперь...

Впрочем, в кривых на экранах осциллографов не заметно никаких изменений. Они по-прежнему дрожат, как воздух над горячей дорогой. А что сейчас слышит моя машина?

Щелкает переключатель. Наконец-то! Вот-вот застрекочет скоростное печатающее устройство, и из вывода поползет лента записи. Когда же? Я жду и не могу дождаться. Что расскажет мертвец?

14

Профессор Ямамото отключает мозговой анализатор и говорит, кивая мне с телеэкрана:

– Ну, вот и все. Программа стимуляции закончена.

Я поблагодарил и с каким-то беспокойным чувством выключил телевизор. На гаснущем экране я еще успел заметить, что Ёрики и его товарищи смущенно глядят на меня. Вероятно, я поступил слишком грубо и невежливо по отношению к профессору. Ведь все они там, в госпитале, с таким интересом и нетерпением ждали, что расскажет через машину покойный заведующий финансовым отделом, по имени Сусуму Тода. Все так хотели узнать, как отреагировала на этот эксперимент машина. Но у меня были свои соображения. До тех пор пока вопрос не будет улажен полностью и окончательно, результаты сегодняшней работы опубликовывать нельзя. Надо стараться всеми силами не раздражать трусливую комиссию сенсационными слухами. Если, например, это убийство хоть в малейшей степени обернется против нас, комиссия немедленно отречется от нас. И для меня сейчас раскрытие этого странного преступления гораздо важнее испытания предикторских способностей машин. (А Ёрики можно все рассказать, когда он вернется.)

В тот момент, когда я собирался включить выводную систему, зажужжал телефон. Я взял трубку и сейчас же услышал далекий хрипловатый голос:

– Алло, это господин Кацуми?

Голос показался мне знакомым, но я не мог вспомнить, кто это. В трубке слышался уличный шум: видимо, говорили из автомата.

– Предупреждаю, – продолжал голос, – лучше вам не залезать слишком глубоко в наши дела.

– Ваши дела... Какие дела?

– Этого вам знать не нужно. Между прочим, полиция заинтересовалась теми двумя, которые ходили за убитым.

– Кто ты?

– Ваш друг.

Отбой. Я закурил сигарету и, немного успокоившись, вернулся к выводной системе. Щелкаю переключателями, читаю ленту записи. Вызываю одну за другой все секции с информацией, полученной из госпиталя, объединяю их и перевожу на положение «общая реакция». Теперь психика убитого полностью восстановлена и способна реагировать на внешние воздействия. Не сама психика, правда, а ее электронное отображение. Должна существовать какая-то разница между психикой живого человека и ее отображением, это несомненно, и было бы очень интересно исследовать эту разницу, но сейчас меня интересует совсем другое.

Стараясь подавить волнение, я обращаюсь к машине:

– Можешь отвечать на вопросы?

Короткая пауза. Затем слышится слабый, но отчетливый ответ:

– Кажется, да. Если вопросы будут конкретными.

Голос совсем живой, и я немного теряюсь. Словно в машине спрятан настоящий человек. Но это всего лишь электронная схема. У нее не должно быть ни сознания, ни воли.

– Тебе, конечно, известно, что ты умер?

– Умер? – испуганным, задыхающимся голосом шепчет формула внутри машины. – Я умер?..

Нет, это ужасно. Я в страхе бормочу:

– Ну да... Конечно...

– Вот, значит, как... Меня все-таки убили... Вот оно как...

– И ты, конечно, знаешь, кто тебя убил?

Голос вдруг становится жестким и гневным:

– Да вы-то кто такой? Почему вы задаете мне вопросы?

– Я?..

– И где я нахожусь? Что происходит? Я умер, но ведь я разговариваю, думаю... – голос торжествующе кричит: – А-а, понял! Вы врете. Вы все врете, хотите заманить меня в ловушку...

– Нет-нет. Ты ведь не настоящий человек. Ты всего лишь уравнение, формула человека, по имени Сусуму Тода, введенная в машину-предсказатель.

– Мне не до смеха. Бросьте ваши нелепые шутки. Ну что за мерзавцы... Я совсем не чувствую своего тела... Скажите лучше, где Тикако? И включите свет, прошу вас.

– Ты умер, понимаешь?

– Хватит! Больше ты меня не запугаешь! Довольно я дрожал перед тобой!

Я вытираю пот, заливающий глаза. Кажется, надо покончить все одним махом.

– Кто тебя убил?

В машине слышится издевательский смех.

– Лучше скажи мне, кто ты такой. Если я убит, то выходит, что ты и есть убийца. Ну ладно, довольно. Зажги свет и позови Тикако. Слышишь? Будем говорить начистоту.

Кажется, он действительно считает, что я преступник. Следовательно, сознание покинуло его за мгновение до смерти. Может быть, не стоит разуверять его? Попробовать разыграть представление?

– Ну хорошо. Кто же я такой, по-вашему?

– Откуда я знаю?! – ломающимся, как у юноши, голосом крикнул человек в машине. – Ты что, за идиота меня считаешь? Неужто ты думаешь, что я поверю твоей дурацкой выдумке?

– Выдумке?.. Какой выдумке?

– Замолчи!

Мне кажется, что я ощущаю на лице его тяжелое дыхание. Я знаю, что это машина, но меня охватывает отвращение. Да, дело усложняется. Не того я ожидал от простой и ясной точности машины. В чем-то я просчитался. Ну конечно, нельзя было вот так, в лоб, безо всякой подготовки объявить ему правду. Нужно было действовать осмотрительно, оставив себе путь для отступления.

Я решительно поворачиваю переключатель. Мой собеседник мгновенно распадается в электронную пыль. Что-то шевельнулось в моей совести: его существование казалось слишком реальным. Я торопливо настраиваю индикатор времени и перевожу его на двадцать два часа назад. На тот час, когда Сусуму Тода ждал свою любовницу в кафе на Синдзюку. Затем я включаю изображение.

Снова зажужжал телефон. Это был Цуда из команды по выявлению преступника.

– Как дела? Какие результаты дала стимуляция трупа?

– Пока никаких, – ответил я и вдруг спохватился. Ведь мой разговор с машиной выявил одну очень важную деталь. Когда мы говорили с Ёрики, он заметил, что, возможно, убийцей окажется вовсе не Тикако Кондо. Это было самым скверным из возможных предположений, но всего лишь предположением, не имеющим под собой никакой почвы. Однако из разговора с машиной явствует со всей очевидностью, что Тода ожидал встречи с кем-то помимо женщины, с каким-то третьим лицом. Возможно, с врагом или с посредником.

– Лучше расскажи, как там у вас. Есть что-нибудь новое?

– Почти ничего. За ним до самого дома шли какие-то двое. Это утверждает, например, старичок из табачной лавочки рядом с домом. Впрочем, женщина уже скрепила свое признание отпечатком пальца. У следствия тоже нет единого мнения, и вообще все изрядно охладели к этому делу.

– А твое мнение?

– Право, не знаю... Я вот говорил с Кимурой из команды, которая занимается женщиной. Пока мы не будем ясно представлять себе отношения между нею и убитым, утверждать, будто у женщины был соучастник, нет, кажется, никаких оснований. И вообще, неужели это так уж важно для нас?

– Откуда нам знать, что важно, а что не важно, если мы еще ничего не сделали? – в моем тоне прорывается раздражение. Надо же, искали совершенно случайный объект и впутались в такую странную историю. – Я бы хотел, чтобы вы там меньше занимались теоретическими построениями и все внимание сосредоточили на сборе фактических данных. Хорошо бы, например, иметь точный план комнаты этой Тикако.

– Не вижу, чем это может помочь машине...

– А я тебе еще раз повторяю: мы не знаем, что для нас важно и что нет! – не удержавшись, заорал я, но тут же пожалел об этом. – Ладно, потом соберемся и все тщательно обговорим. У нас нет времени, вот я и срываюсь. Между прочим, остерегайся репортеров. Помни, для нас это последний шанс одолеть комиссию...

Кажется, он не согласился со мной, но промолчал и отступился. Дело запутывается все больше и больше. Нам уже не до проектов, годных для комиссии. Мы по горло заняты – стараемся обелить себя. И у меня такое впечатление, что чем больше мы барахтаемся, тем глубже увязаем.

15

Когда я положил трубку и обернулся, на экране была спина живого Тоды двадцать два часа назад. И меня вновь охватила гордость за могущество моей машины. Я поворачиваю верньер поля зрения. Тода на экране сдвигается, и я вижу обстановку кафе как бы его глазами. Отчетливым выглядит только то, на что устремлен сейчас его взгляд. Все остальное беспорядочно искривлено и затуманено. Место, где сидим мы с Ёрики, представляется темным пятном, словно там ничего нет. Мороженое в блюдечке на столе совершенно растаяло.

Тода черпает мороженое ложкой, вытягивает губы и отхлебывает. Глаза его неподвижно устремлены на дверь. Я поспешно шарю в памяти, вспоминая, что будет дальше. Ага, скоро заиграет музыкальный автомат, в Тода повернется лицом к нам. Буду ждать.

Загремела музыка, и Тода обернулся. Чтобы узнать, какими он видел нас, я поворачиваю верньер поля зрения на сто восемьдесят градусов. Музыкальный автомат и девочка в юбке до колен возникают на экране с поразительной четкостью. А впереди – мы, неясные, размытые, словно тени. (Это хорошо, теперь можно не беспокоиться, что труп станет нашим обвинителем.)

Я перевожу индикатор времени на два часа вперед.

Тода идет по улице.

Еще на два часа вперед.

Тода стоит перед будкой телефона-автомата.

Я ускоряю ход времени на экране в десять раз. Словно в фильме, снятом замедленно, Тода стремительно вскакивает в трамвай, соскакивает, мчится вверх по переулку и подбегает к дому Тикако. Я переключаю ход времени на нормальную скорость.

Теперь начинается самое важное. Если нам повезет, мы не только выпутаемся из дурацкого положения, но и получим важный материал для представления комиссии, и тогда все немедленно изменится к лучшему. Я не отрываясь слежу за Тодой, то и дело судорожно глотая слюну.

Он поднимается по темной лестнице, останавливается и вглядывается в конец коридора. Затем качает головой и неуверенно идет по коридору. Идет, стараясь ступать тихо, навстречу ожидающей смерти... Откуда-то из тени под лестницей за ним, вероятно, наблюдает Ёрики, но на экране этого не видно. Тода извлекает из бокового кармана ключ, тыльной стороной ладони вытирает со лба пот, затем наклоняется и отпирает замок. Ключ в замке поворачивается с неестественно острым скрипом, и этот звук словно отражает то, что творится на душе у Тоды. Тода, не оборачиваясь, грубым толчком захлопывает за собой дверь. По стуку чувствуется, что дверь закрылась неплотно. Напротив во мраке комнаты виднеется пепельный квадрат окна и в нем какой-то далекий огонек. Тода снимает туфли и, протянув руку влево, поворачивает выключатель. (А смерть уже надвинулась на него!)

Вспыхивает свет. Маленькая комната: видно, что здесь живет женщина. В углах мебель. Никого нет. Все заполнено жестким молчанием. Взгляд Тоды безнадежно обходит комнату... В ту же секунду за его спиной возникает какой-то неуловимый звук. Он нарастает, вспухает, превращается в скрип – и вдруг все, что видит Тода, бессильно оплывает. Косо взлетает пол комнаты и прижимается к лицу. Огромная изогнутая тень, гася свет, бесшумно рушится сверху. Экран заполняет тьма.

Так вот когда он умер...

Некоторое время я сидел неподвижно, уставившись на темную дрожащую поверхность экрана. Итак, он не видел убийцу. Мало того, он может стать свидетелем не в нашу пользу. Женщины в комнате не было. Так говорится и в ее показаниях, но это вопиющая ложь, будто он набросился на нее с упреками и она убила его. И еще. Этот скрип за спиной. Что, если он принял этот звук за скрип двери? Ведь за дверью тогда стоял не кто иной, как Ёрики. Да, стимуляция трупа выходит нам боком. Мы сами, своей рукой набросили петлю себе на шею...

Не знаю, сколько времени я просидел так, рассеянно задумавшись. Потом я вдруг почувствовал, что в зале кто-то есть, и обернулся. У дверей, прислонившись спиной к косяку, стоял Ёрики. Не знаю, когда он вошел. (На миг, словно галлюцинация, перед моими глазами возникла последняя сцена на экране, я ощутил себя на месте Тоды и вздрогнул.) Ёрики, покачивая головой, запустил пальцы в волосы и проговорил с улыбкой:

– Да, плохо наше дело.

– Ты видел?

– Да. Самый конец.

– Где остальные?

– Собу и Ваду я оставил там. Пусть ждут. Возможно, нам потребуются еще какие-нибудь данные.

– Я ждал, что ты мне позвонишь...

Ёрики отлепил от тела промокшую сорочку, затем медленно провел языком по губам. Я повернулся вместе с креслом и, глядя ему в лицо, продолжал зловещим тоном, удивившим меня самого:

– ...а вместо этого позвонил какой-то чудак и угрожал мне.

– Что такое? – Ёрики замер, держась за спинку стула, на который собирался садиться.

– Предлагал не залезать слишком глубоко в их дела. Сказал, что полиция заинтересовалась теми двумя, которые следили за убитым. Причем это, кажется, правда. Цуда тоже говорил мне об этом.

– И?..

– Видимо, этому типу известно, что следили за убитым мы с тобой.

– Интересно... – задумчиво проговорил Ёрики и затрещал длинными пальцами.  – Получается, что там действительно был еще кто-то, кроме нас.

Я насмешливо заметил:

– Весьма возможно. Но кто этому поверит?

– Верно. Я вас понимаю... – Ёрики, закусив губу, исподлобья посмотрел на меня. – Звонивший, разумеется, и есть убийца... Но этот телефонный разговор слышали только вы, сэнсэй, и в то же время вы являетесь моим соучастником. Если полиция нападет на след двоих, следивших за убитым, подозрение падет прежде всего на меня.

– Я попытался представить себе связь между обстановкой в комнате и тенью на окне. Эта тень была, несомненно, от Тоды, когда он падал. Ты видел еще одну тень... Но ее, кроме тебя, никто больше не видел.

– Да, мне могут сказать, что это была моя собственная тень, и опровергнуть это я не смогу, – Ёрики с горькой усмешкой прищелкнул языком. – Поистине нам фатально не повезло, что наш объект не видел убийцу. Столько трудов нам стоила стимуляция трупа, и вот она обернулась против нас. Будь у меня хоть малейший мотив для убийства, даже вы могли бы заподозрить меня, сэнсэй, и были бы правы.

– С мотивом тоже беда. Заставить его говорить оказалось не так-то просто...

Я многословно поведал Ёрики, как убитый, это несчастное отражение личности в машине, решительно не пожелал признать себя мертвым и как трудно с ним иметь дело. Ёрики молча выслушал меня, затем тихо сказал:

– Тогда остается только прибегнуть к обману.

– К обману?

– Да. Убедить его, что он еще жив.

16

В общем это нам, кажется, удалось. Убитого – нет, его электронный призрак в машине – убедили, что он лежит в госпитале. Он ничего не видит и не чувствует своего тела из-за шока, но он скоро поправится. И когда в нем возбудили чувство мести, он неожиданно заговорил. Мы заставили его говорить, и это был успех. Другой вопрос – насколько это улучшает положение.

(Еще только шесть часов, но небо внезапно потемнело, хлынул проливной дождь. Огромные капли разбиваются о стекла окон. Напряженно, словно сидя на стуле с двумя ножками, я выслушал исповедь машины. Привожу ее здесь.)

 

«Лучше бы уж я умер. Мне стыдно... Вы понимаете меня?.. В мои-то годы беспардонно волочиться за юбками... Что говорит жена? Нет, теперь она вряд ли простит меня... Видите ли, она никогда не давала мне ни малейшего повода для недовольства. Так оно и было, я говорю вам правду. Теперь эта девушка, Тикако Кондо. Она пела в кабаре, но вы бы никогда не подумали, что она из тех женщин. Застенчивая такая, скромная... Правда, телом она немного не вышла, слишком худая и угловатая. Спросите кого угодно, я никогда не посещал таких заведений, но в тот вечер я сопровождал нашего директора, и вот... Не знаю, почему девушка с таким веселым образом жизни обратила внимания на меня, ничем не примечательного, туповатого пятидесятилетнего мужчину. Ну, естественно, я сразу потерял голову. Она гладила мои щетинистые щеки своими гладенькими пальчиками... Да из одной только благодарности я бы... Нет, этого словами не объяснишь, в общем я совсем одурел... рад был без памяти... Но это вам, наверное, неинтересно... Однако вы должны понять, что это она не только из-за денег. Вы, конечно, не поверите, но это чистая правда. Никогда не пыталась вытянуть из меня деньги. Конечно, я каждый месяц выплачивал ей кое-что, и она была этим вполне довольна. Тело у нее было угловатое, но душа-то прямая и мягкая. Она даже откровенно сказала мне, что полюбить меня не сможет, но что я ей нравлюсь. Редкостная женщина. Ведь я верно говорю?...

А потом я стал подозревать ее. Когда тридцать лет подряд занимаешься финансовыми расчетами, обязательно становишься дотошным и подозрительным. Все время дрожишь, как бы из тебя не стали тянуть деньги, а если не тянут – опять не то! Как-то она слишком уж ровно держалась со мной... А я человек далеко не самоуверенный, вот и перестал ей доверять... Это все равно, как если смотреть в подзорную трубу не с того конца. Ну вот, то да се, и случилось одно происшествие. Вернее, это даже происшествием нельзя назвать, но однажды прихожу я к ней и вижу, что она купила дорогой ковер. Вы, вероятно, его видели, не правда ли? Не такой, чтобы уж сразу бросался в глаза, но при ее средствах, конечно, роскошь. Я финансовый работник, сразу такие вещи примечаю. Но когда узнал, в чем дело, то еще больше поразился. Она сказала, что забеременела и ковер купила в память об этом. У меня в мои годы даже сейчас в груди стеснение, чуть не плачу, когда вспоминаю. У нас с женой детей нет, и это меня совсем ошеломило. Нет, не то чтобы ошеломило, это я неправильно говорю. Просто у меня словно крылья выросли, захотелось бежать и всюду хвастаться, показать себя людям таким, каким меня никто не знает. Мне даже чудилось, будто об этом надо рассказать и жене, которая тогда ничего не подозревала, пусть, мол, порадуется вместе со мной. Что это? Кажется, дождь идет? Слышу... Ну ладно, подождите еще немного, сейчас перейду к самому главному. (Торопится.) Дальше все пошло скверно. Представьте, она говорит мне, что беременна, и это чистая правда. И вдруг я прихожу, а она заявляет, что сегодня сделала аборт. Каково?! Ну ладно, аборт так аборт. В конце концов, честно говоря, я и сам не так уж уверен в своем будущем. Но меня страшно оскорбило то, что она не сочла нужным хотя бы посоветоваться со мной. Я прямо из себя вышел, наговорил ей всякого. Ты-де сама не знала, от кого ребенок, и потому, дескать, боялась рожать. Теперь, дескать, все понятно, понесла от какого-нибудь мерзавца с толстым кошельком и выкачивала из него денежки. А если не так, то откуда у тебя деньги на ковер? Я-де, значит, был только предлогом для шантажа. Она все отрицала, мотая головой, и, наконец, расплакалась. Нет, это не вчера было, вчера мы с нею так и не увиделись. Это было месяца два назад.

В общем я допрашивал ее. Она плакала. Я, конечно, понимал, что не такой она человек, чтобы заниматься шантажом, но как же иначе все объяснить? Она изо всех сил пыталась оправдаться. Но оправдания ее были из рук вон глупыми... Рассказала, что есть, мол, такая больница, где делают аборт да еще семь тысяч иен платят, если беременность не больше трех недель. Когда она за собой заметила, то сразу побежала в эту больницу. Ей сказали, что она как раз на третьей неделе, и тут же сделали аборт. Ну кто этому поверит? Ведь и в глупости надо знать меру. Спрашиваю, где эта больница. Отвечает, что сказать не может, дала слово никому не говорить, а если скажет, то с нею, дескать, случится несчастье. Ну, думаю, хватит с меня! И залепил ей пощечину. Раньше я о таких вещах только читал, никогда в жизни пальцем не тронул женщину. Ужасно скверно мне стало, и я, не сказав больше ни слова, убежал.

Как бы то ни было, а радости больше я не знал. Только об одном и думал: как бы ее поймать на чем-нибудь, чтобы она уже не смогла отделаться дурацкими выдумками. Тут мне повезло. У нее были сберкнижки. По странной привычке она хранила дома свои старые, ни на что уже не годные сберкнижки. Для меня это было настоящей находкой. Вы понимаете, я все-таки финансовый работник. Пришел я к ней, когда ее не было дома, и принялся их тщательно изучать. Цифры, если уметь их читать, могут рассказать много интересного. Я многое выяснил тогда. Иногда дважды в неделю, а иногда два-три раза в месяц в книжках были отмечены вклады, которые она никак не могла бы объяснить. Мой глаз не обманешь, думаю, теперь-то ты мне попалась. Собрал я доказательства и ткнул ей под нос. Это было три дня назад. Она опять в слезы, но меня это уже не трогало. Доказательства-то вот они, от них не отвертишься. Тут она снова принялась твердить свои глупости про больницу. Дескать, она получает там по две тысячи иен комиссионных за каждую женщину, беременную не больше трех недель. Эта больница-де скупает трехнедельных детей в утробе матери, и она подрабатывает там посредничеством. Ужасная гадость, правда? Мне уж и не до подозрений стало, я начал беспокоиться. Может, она свихнулась, думаю. Стал я припоминать. И верно, думаю, иной раз она как будто странная какая-то, словно бы угасшая, что ли... Я не отступался, продолжаю расспрашивать. Тогда она, дрожа от страха, снова повторила, будто если в больнице узнают, что она мне рассказала, ей будет плохо – может быть, даже и убьют. Дескать, эти купленные зародыши вовсе не умирают. В больнице их выращивают в специальных аппаратах, и из них вырастают-де люди, более совершенные, чем нормальные, которые растут в материнской утробе. И наш ребенок, дескать, жив... Как вам это нравится? Даже оторопь берет, верно? Если она говорит правду, думаю, то это должно быть страшное дело. А если ей солгали, то надобно ей как-то открыть глаза. Я стал настаивать, чтобы она проводила меня туда. В конце концов она сдалась и пообещала посоветоваться с кем-то там в больнице...

Ну и вот, получил я ответ. Это было вчера в полдень. Мне позвонили в контору и предложили явиться к семи часам вечера в кафе Р. на Синдзюку. Сказали, что там я встречу сотрудника больницы, который мне все объяснит. Откровенно говоря, я этого не ожидал и очень удивился. Мне и в голову не пришло, что это может быть ловушкой. Я был уверен, что имею дело с сумасшедшими. И сидя в кафе, злясь и досадуя, что меня заставляют так долго ждать, я еще простодушно размышлял, в какую психиатрическую лечебницу я ее завтра отведу. Ага, вы уже, оказывается, знаете, что было дальше. Да, меня обвели вокруг пальца. Нет-нет, не думайте, что это кто-нибудь из ее мифической больницы. Это, конечно, любовник. Она по бесхарактерности не смогла заставить себя признаться и не знала, что со мной делать. А насчет больницы, скупающей детей в материнской утробе, это она ловко придумала. Но почему она не сказала сразу, что я ей мешаю?.. Я ведь совсем не хочу, чтобы обо мне думали, будто я такой уж неразборчивый. И незачем ей было натравливать на меня своего любовника. Сплошной позор вся эта история...»

[Предыдущая часть]     Оглавление     [Следующая часть]

 


      Оставьте Ваши вопросы, комментарии и предложения.
      © "Русская фантастика", 1998-2012
      © Абэ Кобо, текст, 1963
      © С.Бережков, перевод, 1965
      © Дмитрий Ватолин, дизайн, 1998-2000
      © Алексей Андреев, графика, 2006
      Редактор: Владимир Борисов
      Верстка: Владимир Борисов
      Корректор: Владимир Дьяконов
      Страница создана в январе 1997. Статус официальной страницы получила летом 1999 года