|
«ЛЮДИ» И «ЛЮДЕНЫ»: ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕЧНОСТИ, СУЩНОСТЬ, ИСТОКИ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ КОНФЛИКТА В ТВОРЧЕСТВЕ А.Н. и Б.Н. СТРУГАЦКИХ
Елена Борода
«Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и если будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной» [2, 7], – еще в ХIХ веке сказал Ф.М. Достоевский. Он был, разумеется, далеко не первым и не последним, кто поставил во главу угла человеческую личность. ХХ век – это эпоха набирающего оборота технического прогресса. Нечего и говорить о том, как обострились проблемы, связанные с аспектами бытия человека в условиях нарастающей мощи технической цивилизации. Еще Е.И. Замятин в знаменитом романе «Мы» предупреждал об опасности гипертрофированной власти, с одной стороны, государства, с другой стороны, машинной цивилизации. Творчество А.Н. и Б.Н. Стругацких – пример глубокого и разностороннего осмысления в этой связи сущности человека разумного.
В осмыслении личностного бытия Стругацким свойствен антропоцентризм. Обширная проблематика произведений концентрируется вокруг человека. Человек предстает в разных ипостасях, от Человека Обычного до Человека Всемогущего. Ракурс художественного освещения авторов меняется от целостного взгляда на внедренного в социум индивидуума до пристального внимания к внутреннему миру отдельной личности. В центре внимания писателей – неизживаемая амбивалентность человеческой природы. Обычное, даже традиционное противопоставление в рамках личностного проявления: человек дикий и человек цивилизованный. Героям Стругацких свойственна несколько видоизмененная двойственность: человек рациональный и человек эмоциональный. В сущности, похожая антитеза, но облагороженная всеобщим высоким нравственным уровнем, свойственным, по оценке авторов, человеку будущего.
Вершиной технического прогресса должен стать, по оптимистическому прогнозу ранних Стругацких, Человек Всемогущий, личность настолько могущественная, что способна преступить законы природы, и настолько гуманная, что нравственные качества становятся ее социальным инстинктом. Эта мысль звучит в первом произведении с одноименным названием, открывающем цикл повестей и романов братьев Стругацких «Полдень ХХII век».
Человек Всемогущий – авторская модификация сверхчеловека, освещению которой писатели придают большое значение. Они осмысливают образ сверхчеловека в совершенно разных ракурсах, от мнимого бога глазами аборигенов отсталой планеты («Трудно быть богом») до ипостаси Великого инквизитора ХХII века – Прогрессора. У Замятина существовал похожий тип в виде Благодетеля из романа «Мы». Однако Стругацкие показывают иную сторону этого масштабного характера. Не стремление к власти и принятие третьего искушения, искушения властью, руководят им, а невозможность пройти равнодушно мимо страданий человека.
Наряду с образом сверхчеловека в художественном мире Стругацких существует и Человек Обычный, образ которого также варьируется от мещанина-обывателя до рядового труженика общества будущего. Не случайно в мире «Полудня...» по-своему рассуждают о героизме. С одной стороны – подвиг, с другой – смысл подвига. Этот вопрос стал основой конфликта в повести «Страна багровых туч», в системе персонажей выраженного противостоянием Юрковского и Быкова. Это два типа героев: первопроходец и рабочий. В романе «Полдень ХХII век» мы находим кодекс Десантника: «Десантник – это тот, кто точно рассчитает момент, когда можно быть нерасчетливым... Десантник перестает быть Десантником, когда погибает... Десантник идет туда, откуда не возвращаются машины» [8, 157]. В период расцвета человечества героизм состоит прежде всего в энтузиазме человека, честно и самоотверженно отдающего себя своему главному делу.
Помимо модификации образа в виде Прогрессора, сверхчеловек Стругацких, Человек Всемогущий, – это в большей степени порождение сверхмощной технической цивилизации. В повести «Далекая Радуга» (1962) появляется человек-машина Камилл, в образе которого частично отображена сущность исследуемого авторами типа.
Вот одно из искушений будущего: «Избавиться от всех этих слабостей, страстей, вспышек эмоций... Голый разум плюс неограниченные возможности совершенствования организма. Исследователь, которому не нужны приборы, который сам себе прибор и сам себе транспорт» [6, 177]. Сращение человека и машины – почти фантастика, одно из «привидений» современности, которые у каждой эпохи свои. Но избавление от эмоций и подчинение голому разуму – реальная опасность и тенденция технического развития, репетиция очередного вавилонского столпотворения.
Сущность сверхчеловека, порожденного лавинообразным прогрессом, остается прежней. Его отчизна по-прежнему – одиночество, чему бы он ни был обязан своим появлением. Конфликт между «человеческим, слишком человеческим» и тем, что находится «по ту сторону добра и зла» остается актуальным и проявляет себя в борьбе сферы разумной и эмоциональной. «Нужно любить, нужно читать о любви, нужны зеленые холмы, музыка, картины, неудовлетворенность, страх, зависть... Вы пытаетесь ограничить себя – и теряете огромный кусок счастья. И вы прекрасно сознаете, что вы его теряете. И тогда, чтобы вытравить в себе это сознание и прекратить мучительную раздвоенность, вы оскопляете себя. Вы отрываете от себя всю эмоциональную половину человечьего и оставляете только одну реакцию на окружающий мир – сомнение... И тогда вас ожидает одиночество» [6, 243]. Это слова существа, не понаслышке знающего о подобной мучительной борьбе, мало того, сознательно нашедшего способ разрешения этого конфликта. И способ этот поистине жуток.
Но есть еще один нюанс, поистине достойный пристального рассмотрения. Природа истинного сверхчеловека – данная от начала. Это его сущность. Попытка же сделать сверхчеловека в одночасье искусственными средствами, при помощи необычайно мощных, но все же вполне человеческих ресурсов, – это попытка вполне столпотворенческая, к тому же и обреченная на провал. Гипотетически достичь такой свободы может каждый, но не станет ли она обузой даже для Человека Всемогущего?
«Вместо состояния «хочешь, но не можешь» состояние «можешь, но не хочешь». Это невыносимо тоскливо – мочь и не хотеть» [6, 242], – говорит Камилл. «Мочь и не хотеть – это от машины. А тоскливо – это от человека» [6, 242], – замечает Горбовский, один из любимых героев Стругацких. И то, что «от человека», видимо, прекратит свое существование только вместе с самим родом человеческим.
«Забавно, однако. Вот мы совершенствуемся, совершенствуемся, становимся лучше, умнее, добрее, а до чего все-таки приятно, когда кто-нибудь принимает за тебя решение» [6, 221]. Это снова слова Горбовского. Может быть, «слишком человеческое» проявляется как раз в моменты слабости, уязвимости. Перед чужими дикостью и невежеством. Перед кажущейся неразрешимой задачей. Наконец, перед стихийными силами природы. Обитатели Далекой Радуги стоят перед моральной дилеммой: жизнь для науки или наука для жизни. И разрешают ее в пользу живого человека, спасая детей, а не результаты своих достижений. И это правильно, потому что жизнь для науки – это личный выбор, но не решение за все человечество.
Ситуация выбора вообще характерна для Стругацких. В повести «Далекая Радуга» конфликт обусловлен как раз подобной ситуацией. Структура конфликта на этот раз такова, что одно и то же стечение обстоятельств провоцирует конфликт в масштабе всего населения Радуги и на уровне частного лица.
Этим частным лицом оказывается Роберт Скляров. Для своих коллег-физиков, в большинстве своем энтузиастов, влюбленных в профессию, Роберт остается «очень старательным, милым парнем, очень недалеким» [6, 184]. В свою очередь они для него – люди, не способные чувствовать прекрасное, испытывать любовь, этакие небожители, лишенные слабостей. Они мыслят в разных плоскостях. Отсюда и разные критерии оценки событий: Роберт осуждает физиков за кажущееся равнодушие к известию о гибели Камилла – а ими движет сознание огромной опасности. «Предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов» – и пока есть возможность, спасти тех, кто еще жив...
Поступки Склярова продиктованы естеством Человека Обычного, который не лишен благородства и жертвенности. Дело не в том, что он не способен оценить величие великого – дело в том, что в нем, несмотря на это знание, пересиливает эгоизм. Пытаясь проецировать собственное мироощущение на внутренний мир другого человека, он полагает, что освобождение от ответственности освобождает и от мук совести. Потому он спасает жизнь возлюбленной против ее воли, в то время, как дети, вверенные Тане, остаются на верную гибель.
Меж тем на уровне всего населения Радуги решается вопрос о будущем. В данном случае о том, чему суждено спастись на единственном звездолете: плодам труда нескольких десятилетий или самым юным жителям планеты-лаборатории. На самом деле каждым взрослым обитателем Радуги этот выбор уже сделан, и речь Этьена Ламондуа – это скорее нравственное кредо адептов науки, готовых принести в жертву будущему самое дорогое: собственных детей.
«Не на тридцать лет – на сто, двести: триста лет будет отброшена наука» [6, 220], – говорит Ламондуа, имея в виду потерю материалов исследования. Но вот что кроме слов.
«Ламондуа остановился, лицо его пошло красными пятнами, плечи поникли. Мертвая тишина стояла над городом.
– Очень хочется жить, – сказал вдруг Ламондуа. – И дети... У меня их двое, мальчик и девочка; они там, в парке... Не знаю. Решайте.
Он опустил мегафон и остался стоять перед толпой весь обмякший, постаревший и жалкий» [6, 220].
Это муки Авраама, жертвующего Исааком. Конфликт вырастает до уровня архетипического. И, как и в библейской истории, выбор делается в пользу человека. Будущее не принимает таких жертв.
Авторы не забывают о живом человеке, даже когда речь идет о героических страницах летописи человечества. И бессмертие, заслуженное ценой героической гибели, – вопрос, конечно, бесспорный. Но не однозначный.
Это правильно еще и потому, что жизнь, даже на уровне науки будущего с ее высокой степенью прогнозирования, все равно не укладывается в жесткие схемы. «Жизнь прекрасна. Между прочим, именно потому, что нет конца противоречиям и новым поворотам» [6, 179], – восклицает Горбовский, ссылаясь, между прочим, на громадный пласт русской классической литературы. Ссылаясь не потому что сам не мог додуматься до этого утверждения, а потому что в русской литературе, как раз таки сфере эмоционального и образного, недооцененной зачастую энтузиастами Полудня, существует бесчисленное подтверждение этому.
Повесть Стругацких «Волны гасят ветер» (1984) – произведение, завершающее цикл повестей и романов «Полдень ХХII век» финальным сумрачным аккордом. «Повесть «Волны...» оказалась итоговой. Все герои наши безнадежно состарились, все проблемы, некогда поставленные, нашли свое решение (либо – оказались неразрешимыми)» [7, 723], – признается один из авторов.
По сравнению с безоблачным и ярким миром романа «Полдень ХXII век» в «Волнах...» отчетливо звучит тоска. Следует заметить, что последние произведения «полуденного» цикла Стругацких, по верному замечанию В. Соколенко, «написаны авторами, уже прошедшими школу столкновения мечты с жизнью, замыслов – с сопротивлением «житейского материала» [4].
Перед человеком открывается путь в неизвестное, но путь этот – ледяной и пустынный. Вот оно – рождение новой расы сверхлюдей. Н.А. Бердяев рассуждал о невозможности создания сверхчеловека ограниченными человеческим возможностями, видел в этом надрыв и причину тоски самого Ницше [1, 184]. Однако творческая фантазия писателей допускает самые невероятные ситуации, в том числе и появление на исторической (и метаисторической) сцене «homo ludens».
Этому предшествовал долгий путь человечества: эпоха технической эволюции, совершенствование машинной цивилизации, – прежде чем очередь дошла до самой природы человека. И хотя процесс появления «homo ludens» контролируют легендарные Странники, представители высшего разума в масштабах Космоса, появление этого сверхчеловека готовилось людьми. «Мы рождены людьми и от людей» [5, 668], – признается один из них, подчеркивая, правда, что общего между ними – чуть.
Однако, раскрывая тему человека и человечности, Стругацкие сознательно не избегают полемичности, а наоборот, провоцируют ее. Так, в процессе появления грядущего индивида сталкиваются две стороны, две силы: Могучий Разум и Великая Любовь. «Каждый новый индивид возникает как произведение синкретического искусства: его творят и физиологи, и генетики, и инженеры, и психологи, эстетики, педагоги и философы Монокосма. Процесс этот занимает, безусловно, несколько десятков земных лет и, конечно же, является увлекательнейшим и почетнейшим родом занятий Странников. Современное человечество не знает аналогов такого рода искусства, если не считать, может быть, столь редких в истории случаев Великой Любви» [5, 541-542].
Итак, подлинно человеческим средством является любовь. И кто знает, чей результат более совершенен, если продуктом Разума является люден (между прочим, по одной из авторских расшифровок, анаграмма слова «нелюдь»), а дитя Любви – это истинный Человек. Н.А. Бердяев, остро чувствуя свойственную Ницше тоску по высокому и стремление к совершенству, все же отмечает: «Ницшеанская идея сверхчеловека есть стремление к высоте, измена человеку и человечности. Тогда речь идет о появлении новой породы, новой расы, божественной, демонической или звериной, но не о новом человеке. Новый человек связан с вечным человеком, с вечным в человеке» [1, 127] – (выделено нами – Е.Б.).
И еще: «Человек может творить новые ценности, может творить новую жизнь. Но есть границы человеческого творчества, человек не может творить живых существ, он может их лишь рождать... Существо, сотворенное человеком, не имело бы живого образа, было бы механизмом» [1, 184]. Так и есть. Ведь, строго говоря, людены – это не совсем дело рук человека. Пресловутая третья импульсная дана им от природы, ее можно только инициировать. «Мы – не результат биологической революции. Мы появились потому, что человечество достигло определенного уровня социотехнологической организации. Открыть в человеческом организме третью импульсную систему могли бы и сотню лет назад, но инициировать ее оказалось возможным только в начале нашего века...» [5, 670], – утверждает один из люденов. И конфликт разделения человечества на высшую и низшую расы лежит в области прежде всего космогонической, а уже потом – социальной, психологической, нравственной и т.д.
Этот конфликт в потенции заложен глубоко в самом человеке, и причина его – в трагической разобщенности вечного и конечного в нем. «Мучительное, причиняющее страдание противоречие человека заключается в том, что он есть существо в нераскрытой глубине своей бесконечное и устремленное к бесконечности, существо, ищущее вечности и предназначенное к ней и вместе с тем, по условиям своего существования, конечное и ограниченное, временное и смертное» [1, 216]. Если бы не эта разобщенность, Тойво Глумов вряд ли согласился на инициирование, опасаясь разрыва с любимыми и родными.
Здесь мы опять сталкиваемся с проблемой свободы человека и человечества, личности и истории. «Парадоксально отношение истории и свободы. История, в которой есть смысл, предполагает существование свободы... и вместе с тем история раздавливает свободу человека и подчиняет его своей необходимости. В истории... царит хитрость разума и подчиняет себе все во имя целей нечеловеческих и бесчеловеческих» [1, 326], – утверждает Н.А. Бердяев.
Картина всеобщей предопределенности создается в той или иной степени всеми участниками мирового процесса. «Синдром Сикорски», опасение вмешательства извне, – лишь частично обоснован существованием мифических Странников. На самом деле человечество со своей стороны делало все возможное, чтобы подготовить Тысячелетнее Царство Апокалипсиса в масштабах Космоса. Цель Странников – «поиск, выделение, подготовка к приобщению и, наконец, приобщение к Монокосму созревших для этого индивидов» [5, 543]. В свою очередь «Прогрессоры Земли стремятся в конечном счете ускорить исторический процесс создания более совершенных социальных структур у бедствующих цивилизаций. Таким образом они как бы подготавливают новые резервы материала для будущей работы Монокосма» [5, 542].
Разум встает на путь управляемой эволюции, это дает возможность – пусть не всем, но избранным – шагнуть дальше, вплоть до преодоления человеческой природы. Но это не освобождает от проблем психологического и нравственного характера. «Человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации, решительно человечеству чуждой» [5, 543]. А в масштабах личности это чревато еще и тем, что раскол идет через семьи, через любовь и дружбу.
В связи с этим в финальном произведении «Полудня...» вновь возникает безжалостное лицо прогресса, учение о котором, согласно русской философской мысли, антиперсоналистично, однако «проникнуто мессианской идеей, имеющей религиозные корни и истоки» [1, 319]. В самом деле, появление люденов – это новая устремленность в будущее и одновременно завершение определенного витка эволюции. Явление мессии-сверхчеловека – и ожидание нового «homo super» уже среди люденов, ибо и среди них намечается раскол. «Искусственная эволюция – процесс ливневый» [5, 673], – замечает один из героев повести.
«В этих ангелах космического Эдема проступили черты вечного скитальца, и выяснилось – не только люди неинтересны ангелам, но и ангелы неинтересны ангелам» [3], – находим мы в комментариях по поводу повести. «Где это вы видели прогресс без раскола?.. Без шока, без горечи, без унижения? Без тех, кто уходит далеко вперед и тех, кто остается позади?» [5, 673], – вопрошает Горбовский. И наконец: «Человечность. Это серьезно» [5, 687], – замечает давний герой «Полудня...» Атос-Сидоров. Конфликт произведения, таким образом, остается открытым. Мы можем только предполагать его развитие. Но если пути развития человечества намечены, то вопрос о самом человеке – человеке в полном смысле этого слова – остается неразрешенным.
Литература
1. Бердяев Н.А. Царство Духа и царство кесаря. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. – М.: АСТ, 2006.
2. Ветловская Е.В. Роман Ф.М. Достоевского «Бедные люди». – Л.: Наука, 1988.
3. Кузнецов А., Хрусталева О. Сказка о Двойке // Родник, 1987, №8.
4. Соколенко В. Ветер богов и мужество человека // Заря молодежи. – Сара-тов, 1986, 5 июля.
5. Стругацкий А.Н., Стругацкий Б.Н. Волны гасят ветер // Стругацкий А.Н., Стругацкий Б.Н. Собр. соч. В 11 т. Т. 8. 1979 – 1984 гг. – 2-е изд., испр. – Донецк: Изд-во «Сталкер», 2004.
6. Стругацкий А.Н., Стругацкий Б.Н. Далекая Радуга // Собр. соч. ... Т. 3.
7. Стругацкий Б.Н. Комментарии к пройденному. 1979-1984 гг. // Собр. соч. ... Т. 8.
8. Стругацкий А.Н., Стругацкий Б.Н. Полдень ХХII век // Собр. соч. ... Т. 2.
|
