|
ПРОБЛЕМЫ НАУКИ
В ИРОНИЧНОМ И ИГРОВОМ ОСМЫСЛЕНИИ БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ
Борода Елена
Юмор у братьев Стругацких – неотъемлемая часть стиля. Чувством юмора, как правило, обладают их любимые персонажи. Да и авторскому повествованию зачастую сопутствует хорошая шутка.
Писатели Аркадий и Борис Стругацкие принадлежат к крылу отечественной социальной фантастики, которая, как известно, органически связана с сатирической традицией. Поэтому юмор в их творчестве не ограничивается ролью стилевого компонента, но становится важным элементом содержания.
В юмористическом ключе написана ими «сказка для научных сотрудников младшего возраста», «Понедельник начинается в субботу» (1964). Создателями она задумывалась как легкая, веселая, остроумная сказка, не отягощенная излишней проблематичностью. Повесть вышла таковой лишь отчасти. Писателям не удалось полностью избежать полемического настроя. Однако акцентуация проблематики переносится с современной авторам действительности на обобщенную область человеческой деятельности.
Стругацкие пишут о проблемах научного мира и тенденциозности науки, но, обобщенно говоря, «Понедельник начинается в субботу» – это произведение, в котором говорится о вечной проблеме взаимодействия человека с миром.
Стругацкие, полушутя-полусерьезно, пытаются определить место сказки в нашей жизни. Волшебство в их изображении становится предметом исследования. Создан целый институт с типичной для их современности аббревиатурой НИИЧАВО. Маги и чародеи занимают административные должности и содержатся на государственном окладе. Предметы чародейства имеют инвентарный номер и числятся в описи...
Но не это является предметом иронии. В том, что волшебство трансформировалось с учетом требований времени, авторы не усматривают ничего противоестественного. Наоборот. С этой точки зрения реалии «Понедельника...» гармонично вписываются в привлекательный мир «Полудня...» с его идеалом творческого труда. Девиз магов – «Понедельник начинается в субботу» – не что иное, как кредо рыцаря от науки, романтика труда и созидания, без которого жизнь не имеет смысла.
«Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек – маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться» [2, т. 3, 533], – так описывают авторы смысл деятельности своих героев.
Существование НИИЧАВО (Научно-исследовательского института чародейства и волшебства) бок о бок с традиционным научным сообществом, пребывание в стенах института всех этих ведьм, магов, домовых, вурдалаков и драконов, манипуляции и эксперименты с коврами-самолетами и диванами-трансляторами можно, разумеется, воспринимать как авторскую игру, как забавную провокацию. Но это, разумеется, больше, чем игра.
Начиная уже с середины XVIII века довлеющим способом воздействия человека на мир стала наука. Ранее таковыми являлись, последовательно, магия и религия. Процесс перехода от магии к религии убедительно и подробно описан рядом исследователей мифологии и сводится к тому, что активность в пределах мира сего переносится в сферу духовности, а в сознании широких масс вообще представляется пассивным отношением к событийной стороне действительности, фатальному воззрению на мир.
Ведущая роль науки знаменует диалектическое возвращение к изначальному принципу активного взаимодействия с миром, теперь уже с учетом багажа накопленных человечеством знаний и иной оценки человека в пространстве мировой истории.
Стругацкие пытаются определить концептосферу чудесного. Согласно их концепции, чудо в сознании современного, научно ориентированного человека, представляет собой нечто необъяснимое, но открывающее широкие перспективы для дальнейшего развития. Первобытный человек естественные явления переносил в область сверхъестественного, догадываясь о возможности корректировать реальность посредством активных и символических действий. Так, в виде сказок и преданий, до нас доходит обрядовая жизнь предков. Так появляются мечи-кладенцы, шапки-невидимки, сапоги-скороходы. Так обретают жизнь (если, конечно, так позволительно сказать про нежить) Кощей Бессмертный, баба Яга и Змей Горыныч.
Современный же, научный, взгляд, напротив, сверхъестественные явления мыслит как естественные, но еще не объясненные. Речь, разумеется, идет о прогрессивном научном сознании. Впрочем, в худшем, и наиболее частом, случае, чудесное рационально оттесняется на периферию сознания, в область фантазии и детского мышления.
Но даже при таком подходе человечество не застраховано от психологического шока перед непознаваемым. А точнее, не поддающимся современной научной логике. Мимоходом Стругацкие затрагивают проблему утилитарного отношения к чуду, наряду с неспособностью материалистически ориентированного человека увидеть и оценить чудесное, понять его истинный масштаб. Саша Привалов, герой и рассказчик повести, слушает историю о золотой рыбке, уничтоженной взрывом глубинной бомбы: «И ее вверх брюхом пустили, и корабль какой-то подводный рядом случился, тоже потонул. Она бы и откупилась, да ведь не спросили ее, увидели и сразу бомбой» [2, т. 3, 451].
Писатели верно улавливают тенденцию современного научно-утилитарного подхода, в котором технология берет верх над открытием.
В этом же ключе авторы иронизируют над соотношением сил волшебства и традиционной науки, например, в сфере вооруженных сил: «На протяжении многовековой истории войн разные маги предлагали применять в бою вампиров (для ночной разведки боем), василисков (для поражения противника ужасом до полного окаменения), ковры-самолеты (для сбрасывания нечистот на неприятельские города), мечи-кладенцы различных достоинств (для компенсации малочисленности) и многое другое. Но уже после первой мировой войны, после Длинной Берты, танков, иприта и хлора оборонная магия начала хиреть» [2, т. 3, 515].
В «Понедельнике...» чудо является еще и своеобразным индикатором, определяющим степень креативности ученого. К сожалению, чаще приходится сталкиваться с излишней осторожностью экспериментаторов «очень упорных, очень трудолюбивых, но начисто лишенных воображения». «Получив нетривиальный результат, они шарахаются от него, поспешно объясняют его нечистотой эксперимента и фактически уходят от нового, потому что слишком сжились со старым, уютно уложенным в пределы авторитетной теории» [2, т. 3, 448].
Таким образом Стругацкие выступают против псевдонаучного обскурантизма, который является не чем иным, как стремлением к покою и стабильности, а значит, к стагнации, то есть, по сути, тем же мещанством, замаскированным под интеллектуальную деятельность.
Саша Привалов рассказывает о том, что у магов, остановившихся в развитии, уши обрастают шерстью. Это отличает их от обычных людей, у которых признаки регресса не так легко различимы. Посредством этой детали, а также в образе профессора Выбегаллы, Стругацкие воплощают свои рассуждения о мещанстве как факторе деградации в научном мире.
Духовное развитие человека – его личное дело. Он вправе прожить честную, тихую жизнь рядового обывателя, либо деградировать до уровня человека, «удовлетворенного желудочно», либо выбрать путь совершенствования. Однако, причастившись плода от древа познания, личность теряет невинность эдемского миросозерцания. Регресс личности, успевшей вырасти, гораздо заметнее. Отсюда и волосатые уши, и искривление позвоночника – первые признаки превращения человека в обезьяну.
Простодушие рядового обывателя в таком свете представляется более безобидным, нежели «опрощенность» псевдоученых, которые относятся к науке как к средству достижения собственных корыстных целей. Не случайно подопытными Выбегаллы становятся его собственные дубли – идеальные модели потребителей, а сам он представляет собой типичного шарлатана, падкого на дешевую славу и умеющего любой результат обратить к собственной выгоде.
Личности такого типа паразитируют на общественном сознании, которое, по обыкновению, едва ли отличает истинное чудо от фокуса. «Самые интересные и изящные научные результаты сплошь и рядом обладают свойством казаться непосвященным заумными и тоскливо-непонятными... Организовать на телестудии конференцию знаменитых привидений или просверлить взглядом дыру в полуметровой бетонной стене могут многие, и это никому не нужно, но это приводит в восторг почтеннейшую публику, плохо представляющую себе, до какой степени наука сплела и перепутала понятия сказки и действительности» [2, т. 3, 551], – иронизируют Стругацкие.
Пожалуй, в эпизодах, посвященных Выбегалле, и в такого рода авторских отступлениях еще можно усмотреть пресловутые «стрелы сатиры» и «хлесткие бичи», которые присущи художнику, любящему мир «ненавидящей» любовью.
Иное дело – «Сказка о Тройке» (1967). Хотя сюжетно и стилистически она и является продолжением «Понедельника...», но, по признанию авторов, это совершенно другое произведение. «Понедельник» – сочинение веселое, юмористическое... «Сказка» – отчетливая и недвусмысленная сатира. «Понедельник» писали добрые, жизнерадостные, веселящиеся парни. «Сказка» писана желчью и уксусом» [2, т. 5, 655-656], – комментирует Б.Н.Стругацкий.
В свое время за публикацию «Сказки...» в 1968 году был расформирован альманах «Ангара», а его непосредственные руководители изгнаны с волчьими билетами. «Сейчас-то мы понимаем, что в «Сказке...» Стругацкие нанесли удар по самой системе. Но в те годы, боюсь, даже авторам представлялось, что они сражаются только с ее извращениями» [1, 86], – пишет В.Ревич.
В большинстве случаев Стругацкие не вскрывают язв общества, ограничиваясь тем, что указывают на них. Гомеопатическое воздействие их сатиры исходит из понимания мира как законченной, гармоничной, саморазвивающейся системы. Таковую же структуру, по логике авторов, имеет и общество. Писатели в большей степени доверяют общей закономерности развития. Они убеждены, что частные социальные проблемы растворяются в глобальных проблемах, стоящих перед человечеством.
Так или иначе, ирония авторов не злая. Она не требует справедливости, – она взывает к милосердию и пониманию.
Литература
1. Ревич В. Дела давно минувших дней // Знание – сила. 1993. № 7. С. 86-89.
2. Стругацкий А., Стругацкий Б. Собр. соч. В 11 т. – Донецк: Изд-во «Сталкер», 2004.
|
