СУЕТА

М. Н. АЛОВ

ВТОРОЕ СРЕДИЗЕМЬЕ

ТОМ 1. СЫН ГРОМА

Fantasy versus Fantasy

И нет щита, и нет меча.
Вот нищета! И нет ключа
От дома, где живут родные души.
И буду жить такой судьбой,
И все свое носить с собой,
И эта жизнь меня когда-нибудь задушит.

Последний великий воин Нуменора, Талион, был еще молод, а о нем уже пели баллады и рассказывали легенды. Вот как это было.

Тяжелы были те годы для королевства Нуменор, последние годы перед тем, как прорвана была завеса Валаров и изменилась полностью жизнь Арды.

Частые войны вели между собой королевства Средиземья, и не было в королях того времени ни государственной мудрости, чтобы жить мирно, ни воинской доблести, чтобы внушить страх врагам.

Нуменор был богаче соседних государств. Может потому, что земли его, защищенные горами, морем и великой рекой Андуин удобно было оборонять от соседей. А может потому, что владели короли Нуменора последним из Палантиров, и охраняла их государство мощь священного камня, созданного искусством покинувших этот мир эльфов.

Ближайшим и самым страшным врагом Нуменора была империя зла - страшная страна Мордор, во главе которой стоял могучий Черный Маг, чье имя долгие годы, чтобы не навлечь беду, не произносили вслух. Однако, долгие, долгие годы прошли со времен последней войны с Черным Магом. Говорили, что Черный Маг не имеет сил для войны - каменистые сухие равнины Мордора не могли прокормить большого количества людей и орков, и последние столетия жители страны зла занимались, казалось бы, благим делом - обычными и волшебными способами пытались увеличить плодородие своих полей. Рыли каналы и добывали в горах увеличивающие урожай минералы. Говорили еще, что в Мордоре больше врачей, чем во всем мире, и что по приказу тирана эти врачи лечат бесплатно. Даже среди Высоких Нуменорцев попадались люди, которых лечили мордорские врачи - лечили и не потребовали плату. Правда, в самом городе Нуменор таких не было - излеченный в Мордоре мог нести в себе им самим не сознаваемое зло и должен был до конца дней своих служить своей стране на границах.

Какие бы добрые дела не творились в империи зла, когда-нибудь они все равно обратятся ко злу. И великую ошибку совершил знаток животных и растений беззлобный Карий Маг Радагаст, когда рассказал властителю горного замка Изенгард Многоцветному Магу Саруману о поднимающих урожайность минералах. Потому что предатель Саруман тут же рассказал об этих минералах Саурону, чей народ, слава Валарам, совсем уже стал исчезать из-за тяжелых условий жизни в Мордоре.

Так учил детей Высоких Нуменорцев в Рыцарской школе Нуменора великий и добрый Белый Маг Гэндалф.

Только ученики Гэндалфа (добрый и простой волшебник не любил, чтобы перед его именем использовали титулы), только его умудренные опытом и чтением Священных Книг ученики, они же жрецы храма Манве, преподавали в рыцарской школе. Хотя до недавнего времени были и другие учителя. Маленький Талион помнил только одного из них - картографа, а в прошлом знаменитого путешественника Даэрона.

Даэрон отличался тем, что не запрещал противоречащие Священным Книгам разговоры. "Подвергай все сомнению", "Истина рождается в муках и спорах" - говорил он. В конце концов, Гэндалф изгнал Даэрона из страны. Говорили, он даже советовал королю казнить Даэрона, но этому помешал обычно не вмешивавшийся в дела людей Карий Маг Радагаст. Гэндалф, как всегда, оказался прав, потому что пути усомнившихся, как он всегда говорил, ведут в Мордор. Даэрон ушел в Мордор.

Маленький Талион с некоторым страхом вспоминал свой собственный разговор с Даэроном.

- Священные Книги не всегда правы, потому что наше Средиземье не настоящее, не такое, как в Священных Книгах, - заявил не в меру дерзкий, хотя и учившийся лучше других маленький Талион.

- Ты прав, - против ожидания спокойно ответил картограф. - Наше Средиземье во многом не похоже на то, о котором говорится в Священных Книгах. Неисповедим для нас замысел Валаров. Но не надо так говорить: "настоящее Средиземье", "ненастоящее Средиземье". Ты сам - настоящий или игрушечный? Каким ты себя чувствуешь?

Талион смущенно потупился.

- Ну вот, видишь. Значит и Средиземье, в котором ты живешь - тоже настоящее. Ты меня еще можешь спросить - где настоящие эльфы, настоящие дварфы и настоящие хоббиты? Не знаю. Но драконы у нас настоящие и маги настоящие. Ты посмотри на Гэндалфа. Ведь если уж кто у нас и настоящий, точно такой, как в Книге, то это великий маг Гэндалф.

Гэндалф действительно был настоящий и каждый понимал это, едва увидев его седые, нависающие над глазами брови, нарочито сердитое, но все равно доброе лицо и неповторимую улыбку, в которой виделись и боль, и надежды Средиземья.

Талион часто вспоминал этот разговор и пытался понять, хотел или нет Даэрон и в нем зародить ведущее в Мордор пятно сомнений?

Нередко вожди нападавших на Нуменор народов неожиданно погибали и останавливалось нашествие, и происходило так по воле хранивших Нуменор Валаров. Чаще же король или великие, королем призванные герои, возглавляли войско и отражали нашествие. Так было написано в королевских летописях того времени.

Но не соседи были главной причиной бед Нуменора. Располагались на севере королевства Белые горы, и ответвлялся от этих гор хребет Моргота, и там, в пещерах горы Тангородрим, располагалось логово драконов. Раз в поколение выползал из них очередной потомок великого Первого дракона Глаудринга и разрушал королевство. Король укрывался в неприступной крепости Наргофронд, куда не мог переползти бескрылый дракон. Народ же прятался или скитался в горах, лесах и степях королевства до тех пор, пока не находились люди, способные справиться с драконом, или пока дракон, дотла разоривший королевство, не уползал в свое логово, унося самые ценные из добытых сокровищ.

Против потомков Глаудринга бесполезно посылать большое войско, ибо колдовством своим заставляли они каменеть все живые существа больше чем на полет стрелы вокруг себя.

Однако некоторые из людей, обычно самые смелые и сильные воины, неподвластны были чарам дракона и могли с ним сражаться. Но прочен был панцирь дракона, далеко летел из его горла огненный факел и ни один богатырь не мог устоять под ударом его лапы или хвоста. Поэтому нечасто удавалось отстоять от дракона тот или иной город. Только маленький, расположенный высоко в горах Наргофронд был неприступен, ибо воины могли с километровой высоты, не опасаясь магии дракона кидать в него камни и стрелы.

Очень редко находились богатыри, способные противостоять дракону в открытом бою. Всего семь раз за тридцать поколений удалось победить дракона в открытом бою. И только три дракона были убиты.

Как правило же, все, что могли сделать богатыри, это беспокоить дракона набегами да засадами. Дважды удавалось убить дракона в засадах с помощью хитроумных ловушек и десять раз после удачной засады уползали драконы в свое логово, - так говорили королевские хроники.

В песнях же, а песня - это не всегда баллада, пели разное. Об одном из королей, Тар-Минастыре, драконоборце, пели например, что прогнал он дракона тем, что так ограбил и разорил собственную страну, что уполз обиженный дракон в логово. "Бедный дракон Глау" называлась эта запрещенная песня, певшаяся на три голоса: визирь давал советы по сбору налогов, король пел: "Я великий, справедливый, я одобряю сей налог", а дракон басом ревел и жаловался на налоги.

В конце песни дракон разоряет-таки неприступный Наргофронд, но, отравившись визирем, уползает, жалуясь на несъедобность короля, запах от которого дракон не смог перенести. Король же, самолично постирав штаны, объявляет себя драконоборцем.

Растерялся совсем еще юный, хотя уже тогда рослый и крепкий Талион, когда впервые услышал эту песню на базаре. Не поверил он, что король, владевший священным камнем, мог быть таким плохим и смешным человеком. Но не стал он, как хотелось ему вначале, вмешиваться и разгонять певших, потому что за дракона пел одноногий оруженосец погибшего в схватке с драконом рыцаря Дорласа.

Талион был из рода Сынов Грома. Последний из рода, в котором все мужчины были драконоборцами. Правда, многие из них были и бунтовщиками. "И был он высок ростом, силен и необыкновенно быстр в движениях и настолько красив, что не было на свете женщины, которая не полюбила бы его, захоти он этого. И был он настолько разумен, честен и прям характером, и любил только Эвелин, и его лицо настолько не скрывало его мыслей, что не было в городе Нуменор женщины, которая попыталась бы отнять его у Эвелин, ибо ни одна женщина не захотела бы видеть осуждение на этом прекрасном молодом лице" - говорилось в легенде.

Говорили, что когда Талиону было семнадцать лет, и он с Эвелин шел по городскому рынку в поисках подарка для ее отца, к ним подошла знаменитая в те годы колдунья и сказала:

- Будешь ты, юноша, героем и спасителем своего народа, а ты девушка - женой героя, и дети ваши станут основателями великого государства, где все люди будут жить счастливо. Хотя все может пойти и совсем по-другому. Ибо должен ты, юноша, себя сдерживать и не пытаться сделать невозможное.

Талиону принадлежал знаменитый голубой меч, который согласно древнему предсказанию "может принадлежать только роду Детей Грома, и никто больше не может владеть им. Род владельцев меча не прервется, и они не раз спасут свою страну". Меч этот иногда ошибочно называли Андриил. Однако сами Сыны Грома никогда не давали имен никакому оружию.

Говорят, что однажды, все на том же базаре, нищий сверстник Талиона, будущий великий вор Гермс, украл у Талиона его меч и попытался убежать. Но про меч не зря говорили, что его нельзя украсть. Талион легко догнал быстроногого вора и отобрал меч.

- Зачем ты это сделал, глупец. Ты же знаешь, что этот меч не может служить никому, кроме Детей Грома?

- Ты думаешь, что станешь великим воином, и потому веришь в легенды. А я хочу стать великим вором. Для этого надо украсть невозможное.

- Но что ты стал бы делать с этим мечом? Ведь ты бы его не смог продать?

- Тебе же и продал бы.

- Да я б тебя убил за такую наглость этим же мечом!

- Да я б тебе этот меч вернул, а ты б меня наградил, как честного человека!

Здесь Талион не выдержал, рассмеялся и отпустил вора. Не забыв, конечно, дать ему пинок на память. Хотя пинок не получился - не то вор был слишком ловок, не то Талион утратил от смеха свою знаменитую точность движений.

Странно, но разговор этот сильно подействовал на молодого героя. Может потому, что впервые он столкнулся с человеком, который не хотел жить по тем правилам, которым учат в школе. Будто глаза открылись у Талиона и многое он увидел из того, на что раньше не обращал внимания.

ДЕНЬ ДРАКОНА

И вот дракон выполз. По слухам - величайший с начала времен. Смотр. Никто из воинов не выдерживает испытания талисманом Короля. Талисман этот, который называли и Палантиром, и Глазом дракона, мог по воле Короля завораживать людей подобно тому, как это делал сам дракон, только немного слабее.

Появляется Белег, старый, огромный и хромой. Последний из семи богатырей, прогнавших сорок лет назад предыдущего дракона. Победитель дракона снова выдерживает испытание. С помощью обмана на площадь пробирается Талион, и тоже выдерживает испытание. Но Талиона узнали, и Гэндалф подтвердил всем известное предсказание:

- Когда Талион станет взрослым, он спасет свою страну. Сейчас же он только погибнет. Ни один из них, ни оба они вместе, не победят дракона, ибо это девятый, самый могучий из драконов.

К сожалению, только люди и дварфы могут воевать с драконами. Ни волшебники, ни эльфы не выдерживают их черного колдовства. Гэндалф, например, вынужден был отходить в сторону даже во время испытания воинов Глазом дракона. Но дварфы, могучие низкорослые кузнецы и воины, которых их недруги пренебрежительно зовут гномами, покинули Средиземье. Так же как и высокие, стройные, звонкоголосые эльфы.

Белег все-таки уходит сражаться. Он хочет хотя бы задержать дракона, чтобы выиграть время для эвакуации. Талиона не пускают, но он на своем коне перепрыгнул немыслимой высоты ограду и догнал Белега.

Талион и Белег дают бой. Талион быстр, Белег силен. По очереди они жертвуют собой, чтобы отвлечь дракона от находящегося в безвыходном положении товарища. И дракон, только чтобы не терпеть боль, отвлекается и не добивает уже находящегося в безнадежном положении воина. Он пришел легко победить, а не терпеть боль от обреченных. А потом раненым воинам довелось вдвоем, одним копьем нанести смертельный удар и, одновременно, принять последний сокрушающий удар когтистой лапы.

Испуганный дракон не добивает находящихся в его власти тяжелораненых и уползает в Гнездо Драконов - подлечиться. В Гнезде он понимает, что ранен смертельно и, обезумев от страха и злости, разрушает Гнездо драконов, что под силу только ему - величайшему из драконов.

Желтоглазый Вор появляется на поле битвы. Только он посмел пойти в сторону дракона:

- Ха! Когда дракон грабит страну, безопаснее всего в его логове. Я трус, но не дурак! - Он берет в руки меч и насмехается над открывшим глаза и залитым кровью Талионом:

- Видишь, вот я и краду, то, что нельзя украсть. Значит, я - великий вор.

- Ты можешь меня и убить. Убей Сына Грома - и ты станешь великим убийцей.

- Ха! Я вор, а не убийца.

- Зачем тебе этот меч? - хрипит очнувшийся старик.

- А вот стану старым, тогда не смогу воровать у богатых. Вот и продам этот меч доброму человеку. А то, скажу, мне у бедных воровать придется.

- Болтун! - хрипит старик.

- Ну ладно, я пошел. Сейчас сюда прибежит толпа остолопов с цветами и фанфарами. А я этого не люблю. Я, может, тоже великий, но цветы мне не дарят.

Жители, когда рев гибнущего дракона стихает, понимают, что дракон побежден и бросаются туда, где раздался рев. Они находят разрушенное Гнездо, находят награбленные драконом сокровища. И - надо отдать должное - многие ищут богатырей.

Рядом с ранеными снова появляется вор:

- Да вы что, все еще живы, что ли? - Рука старика тянется к кинжалу, чтобы бросить его в наглеца.

- Не надо, - шепчет Талион.

Вор:

- Вы, ребята, сделали больше, чем думаете. Дракон разрушил собственное Гнездо. Он оказался еще трусливее и подлее нашего короля. А золота там сколько выбросило! То-то наши остолопы обрадовались.

Белег:

- А ты что же за золотом не охотишься?

Вор:

- Чтобы такой великий вор, как я, рылся в грязи, а потом еще и таскал тяжести на такое расстояние? Нет уж, пусть откопают, отмоют, привезут и аккуратно положат под замки. А раньше я на это золото и глядеть не буду.

Белег:

- А в мешке что? Бриллианты?

Вор:

- Какие к черту бриллианты! Это я у его благородия придворного лекаря слямзил. Только, ребята, не брыкаться! Терпите! Руки у меня половчее, чем у всяких там лекарей и музыкантов, но вы все-таки терпите.

Вор обмывает воинов и перевязывает их. Накладывает шины. Оба лежат без сознания. Окончив работу вор устало распрямляется. И с неожиданной жалостью смотрит на Талиона.

- Эээх! Был ты самый красивый парень в стране. А станешь самым страшным.

- Что? Что ты сказал? - подает голос старик.

- Лечить его надо. И не у наших живодеров.

- Так вези! И не в столицу!

- Это еще почему?

- А ты нашего короля знаешь? Почему у нас кроме старого да малого некому стало против дракона выйти? Ты думаешь, почему только я один жив остался? - почти неслышно говорит старик.

- Знаю я нашего короля, ох знаю, - с неожиданной злобой говорит вор.

СЛУГА ВОЛШЕБНИКА

Никто не знает, где провел первый год после битвы искалеченный Талион. Некоторые полагают, что жил он в пещере таинственной горы Амон Руд, где, по слухам, было тайное убежище Белега. Другие же полагают, что весь это год скитался Талион среди нищих, устремившихся тогда в разбогатевший Нуменор со всего света. И в это можно поверить, ибо в сказаниях о жизни Талиона не раз встречаются слова о его прошлых нищих скитаниях.

И никто не знает, как кончил свою жизнь Белег. Некоторые говорят, что он отдал свои силы Талиону. Что у них двоих было сил только на одну жизнь. Но как такое может быть?

Больше, чем через год после битвы с драконом, Талион, кособокий и сгорбленный, с одной только работающей рукой и не разгибающимися ногами пришел к волшебнику Радагасту и попросил разрешения стать его учеником. При этом сказал Талион, что зовут его Кикус. Имена берут из книг. Никто не знает, из какой книги взял Талион это имя.

- Нет в тебе волшебной силы. И ты немолод, болен и слаб, чтобы учиться иной премудрости, - ответил ему Радагаст.

- Нет у меня силы ни в теле, ни в ногах, и только одна рука у меня помнит, каким я был когда-то, - показал Талион свою левую руку. - Нет и не может быть у меня радостей в жизни, но мой дух крепок, как эта рука, и я верю, что знания заменят мне мою былую силу и ловкость.

- Знания и вправду очень большая сила. Но опасно давать их обделенным судьбой, ибо слишком часто только жажда мести поддерживает в них жизненную силу. И поэтому я предлагаю тебе - стань моим слугой и сторожи мой дом и школу, пока не окрепнешь, а там видно будет. Учеников я принимаю раз в десять лет, срок обучения - семь лет, и уже год, как у меня учатся восемь человек.

Волшебник, когда отказывал кому-либо в его просьбе, всегда старался говорить подробно и обстоятельно.

Одни говорят, что Радагаст предложил это по своей доброте, так как раньше он не держал иных слуг, кроме птиц и зверей. Другие говорят, что не считал он себя вправе выгнать на улицу темного и страшного человека, в мысли которого невозможно было проникнуть даже истинному магу. Третьи - что уже тогда Радагаст узнал Талиона.

По видимому, в каждом из этих предположений есть доля правды. Ибо вскоре после того стал Радагаст интересоваться у колдунов и волшебников, не встречали ли они людей, не имеющих своей волшебной силы, но не поддающихся чужому колдовству.

- Только драконоборцы, или те, кто испытал сильные страдания, - отвечали ему. - Или сильно влюбленные. А также одержимые какой-либо идеей, а также воины в ярости. Но всех их можно околдовать даже сильнее, чем самого слабого человека, ибо нетрудно найти слабое место одержимого, и тогда без всякого колдовства можно управлять таким человеком.

- Кто же сильнее всех защищен от колдовства?

- Драконоборцы, - отвечали Радагасту. - Очень трудно усыпить, напугать или обмануть драконоборца. Но легко можно управлять его поступками, ибо много у них слабых мест.

- Каких же? - спрашивал Радагаст.

- Жажда славы, жажда власти, жажда приключений и женщины. Даже жажда справедливости, и та может быть использована, чтобы околдовать человека.

- Знаю я это все и сам преподаю своим ученикам, - пожаловался как-то Радагаст своему другу и союзнику, Белому Магу Гэндалфу. - Напоминает это мне древнюю запрещенную науку диалектику, которая, как говорят, все могла объяснить, но ничего не могла предсказать.

- Нет смысла искать знаний у колдунов и волшебников, ибо меньше они знают, чем мы, истинные маги. Но боюсь я, что неспроста завел ты этот разговор, и что ты просто ищешь дорогу к Запретным знаниям, раз уж поминаешь враждебную нам магию. Ты же знаешь, что стоит только свернуть с дороги Света, как ты можешь оказаться в руках Тьмы. Я и сам встретил такого человека, и был он уродлив, темен и страшен, и я отверг его просьбы, ибо только Саурон может дать столь сильную защиту от взора истинного мага. Великую подлость совершает Саурон, пытаясь играть на нашей доброте, но и великую ошибку, ибо понятны нам становятся его помыслы.

- Куда же ушел этот человек? - спросил Радагаст.

- Я объявил этого бродягу слугой Саурона и прогнал. Тогда жители Восточного предела натравили на него собак, но он отбился и ушел, не иначе как с помощью Саурона. Потому что, как иначе мог уйти от собак человек, хромающий на обе ноги?

- Да, трудно Саурону сыграть на твоей доброте, - не удержался Радагаст .- А я, пожалуй, спрошу Саурона, не спасал ли он кого от твоей доброты.

С этих неосторожных слов Радагаста и началась вражда Белого и Карего Магов, и Белый Маг Гэндалф во всеуслышание объявил, что, как это ни прискорбно, но у Радагаста появились общие дела с Сауроном, а это значит, что он начал склоняться ко злу.

Только на ежегодной встрече волшебников могли встретиться представители Светлых и Темных Сил Средиземья. И не скрылась от зорких глаз Радагаста мрачная молния, мелькнувшая в глазах услышавшего вопрос Саурона:

- Труднее всего околдовать жаждущего знаний. Потому что разрушается старое колдовство новыми знаниями. И дух сильного закаляется в той борьбе, что происходит при этом в человеке, а дух слабого уродуется.

Поразили эти слова Радагаста Карего. Ибо знал он, что Саурон всегда старался сманить к себе жаждущих знаний. Если Саурон сказал правду, то его лучшие ученики должны были бы выходить из-под его контроля. Если же он солгал, то плохи дела Радагаста Карего, ибо запали слова Саурона в его в душу, и требовали еще одного разговора с Сауроном, и все это действительно могло стать первым шагом в сторону зла.

Светлые и Темные Маги не ведут долгих разговоров. Хотя традиции встреч требуют, чтобы каждый сказал несколько слов каждому.

Прошло 7 лет. Урок в школе волшебника. Юноши. Две девушки. Кикус, сгорбленный, страшный, но уже не тощий, а широкий и могучий, хромая, вносит в класс огромный экзаменационный стол. Он действует явно замедленно и прислушивается к тому, что говорит волшебник.

- Семь лет. Семь лет - это срок, за который человек может стать полностью иным. Семь лет понадобилось царю Клеоту, чтобы из добродетельного человека превратиться в тирана. Семь лет понадобилось великому юному богатырю Талиону, чтобы изучить воинское искусство. И семь лет было у каждого из вас, чтобы стать волшебником. Семь лет труда понадобилось этому человеку, чтобы заставить работать свою правую руку. Завтра Вас ждет экзамен. И, как это часто бывает, на этот экзамен съедутся другие волшебники. И Его королевское Величество.

А сейчас у меня к вам просьба. Или, если хотите, маленький экзамен. Вы изучали гипноз. Каждый из Вас должен справляться с простым человеком. И я знаю, что каждый из вас хотя бы раз, но пытался повлиять на Кикуса. Всегда безуспешно.

Кикус хмуро смотрит на волшебника.

- Кикус, если не возражаешь, мои ученики попытаются приказать тебе уснуть. Если тебе удастся устоять, я освобожу тебя от половины обязанностей и позволю посещать уроки.

Кикус молча кивнул и поднял голову, и все - и ученики и волшебник - впервые увидели, что единственный зрячий глаз Кикуса вовсе не черен, как земля, а спокоен, свободен и ярок, как синяя молния.

Ученики встали полукругом против Кикуса. Волшебник, высокий и статный, незаметно подошел, и, глядя через головы учеников, присоединился к ним. И чем больше старались юные волшебники, тем больше распрямлялся Кикус, тем ярче сверкал его единственный глаз. И ученики с удивлением обнаружили, что Кикус, когда находит в себе силы распрямиться, становится выше ростом, чем даже их величественный учитель.

Ученики остановились, расстроенно оглянувшись на учителя.

- Ну что же. Значит мы еще не стали великими волшебниками. Это нам еще один урок, - сказал Радагаст, не отделяя себя от учеников.

За 7 лет можно стать другим человеком? За один день прекрасный Сын Грома стал уродливым Кикусом. Он уже 8 лет влачит это жалкое существование. Уже восемь лет он не смеет посмотреть в лицо - даже не прекрасной Эвелин, а любой встречной женщине. Да и вообще - сегодня он впервые за восемь лет поднял глаза от земли. И почувствовал освобождение.

А Эвелин? Семь лет назад, через год после Последнего дракона, к ней посватался жених. И уже семь лет, ходят слухи, Эвелин отказывает женихам.

И Кикус решился. Эвелин должна стать свободна. И должна выйти замуж и родить дочь. А он? Что же. Он найдет себе женщину, пусть калеку. Лучше всего - слепую. Слепая не будет видеть его уродства и родит ему сына. Сына, который женится на дочери Эвелин. Пророчество еще может сбыться. Наши дети станут основателями государства, в котором люди будут жить счастливо. А для этого я должен пойти к Волшебнику и попросить его.

В дверь его каморки постучали. Кикус усмехнулся: кто решился темным вечером придти в конуру страшного Кикуса? Сам Радагаст? Кикус был уверен, что Радагаст в ближайшее время начнет с ним какой-то таинственный разговор.

- Эй! Красавчик! Открывай, что ли! - раздался вздорный женский голос. - Или у тебя какая красотка сидит?

Двадцать шесть лет было Кикусу. И никогда ни одна женщина не говорила с ним вздорным голосом. Сейчас - потому что он был страшен. Раньше - потому что он был красив. И это его задело. Хотя почему? Как мог задеть человека, прошедшего через огонь дракона, чей-то вздорный голос? Кикус рассердился, и впервые за восемь лет ощутил в себе что-то, отличное от занудного кропотливого упорства. Хотя, конечно, этому чувству ох как далеко было до того огня и ярости, что бурлили в нем восемь лет назад. Но короста на его душе стала трескаться.

А в дверь все колотили. И вздорный фальшивый голос то ругал, то заискивал, то давал какие-то похотливые обещания.

- Хватит! - вырвалось у Кикуса первое за восемь лет грозное слово, он хотел что-то добавить, но остановился, потому что странный отдаленный рокот послышался ему, и он замер, продолжая чувствовать, как трескается обволакивающая его душу короста.

- Что? Кто ты, Голос Грома? - раздался за дверью вдруг женский голос, нормальный, удивленный, но не пошлый и не крикливый. Будто с этого голоса слетела какая-то глупая маска. И еще - темной ночью, рядом с каморкой страшного Кикуса, по соседству с Большим колдовским домом - не было в этом голосе и тени страха. Следы отчаяния и горя - были. Уроки о Голосах, которые хозяин колдовского дома давал ученикам, не прошли для Кикуса незамеченными.

- Толкай дверь сильнее. Я не закрываюсь, - сказал Кикус негромко и с насмешкой посмотрел на появившиеся в двери украшенные дурацкими кружевами слабые женские руки. "Ей под сорок? Нет, меньше. Просто накрашена. И жизнь ее потаскала. Лицо когда-то было почти красивым. Не Эвелин, конечно" - помрачнел от мысли об Эвелин Кикус.

- Зачем пришла? - спросил он.

- Ну у тебя и голос. Солдатом был? - Интонации были грубые, простонародные, но фальши Кикус уже не чувствовал.

- Был, - ответил он.

- Значит, офицером. Солдат бы так просто не согласился. Да еще из благородных. Кого же это из благородных так могли? Войны-то давно не было.

Она осторожно приблизилась и в полумраке вырисовались ее туфли и, затем, ноги. И Кикус ее узнал. Женщина из дома свиданий. Однажды он прошел мимо этого дома, а она что-то напевала на крыльце, и - если верить урокам волшебника - для него. Единственный за 8 лет знак внимания от женщины. И - если опять же верить волшебнику - тогда в ее голосе был расчет, а не искренность.

- Так зачем все-таки пришла? К волшебнику ближайшие два дня не попасть. Да я и не поведу.

- Зачем? Зачем такая баба, как я, к мужику ходит? - Попыталась и не смогла начать она свои жеманно-грубоватые интонации.

- Ко мне никто... - начал говорить Кикус и остановился - к его каморке, умышленно громкие, приближались шаги волшебника Радагаста. Женщина тоже замолкла.

- Входите, - не дожидаясь стука сказал Кикус. Карий Маг вошел. Женщина смущенно отодвинулась. Маг строго на нее посмотрел:

- Тебе не удастся отомстить, Алина. Тем более, в доме мага. А если у тебя не хватит терпения - не удастся никогда. И никогда не удастся, если будешь одна. Но не втягивай в это Кикуса. - Маг посмотрел на нее еще более строго.

Алина смотрела на него зло - и с каким-то презрением. Осуждает. Добрый и сильный. Должен был вмешаться и не посмел - прочитал ее взгляд Кикус. Оказывается, и наука о взглядах для него даром не пропала, проскочила мимолетная мысль. Хотя он уже давно не следил ни за чьими взглядами. И еще: Алина умела сопротивляться волшебству - понял он. И еще он понял, что догадался об этом не позже волшебника.

- Вот как? - удивился волшебник. - Алина! Я могу с тобой справиться, но не хочу. Твое искусство сопротивляться тебе необходимо, и я не хочу быть тем, кто его подавит. - Волшебник помолчал и продолжил: - А вы с Кикусом - пара. Только ни во что его не вовлекай. Придет срок - и тебе помогут. Но три дня не подходи даже близко к этому дому. А сейчас иди. Мне надо договориться с Кикусом. Терпи.

Алина с неожиданным страхом взглянула на Кикуса. Мы пара? С ним? - начало подниматься глупое женское возмущение. А затем - не то сочувствие, не то жестокая решимость: "Даже с ним. Я пойду на все!" - продолжал читать Кикус ее мысли.

Потом Алина вышла.

- Боже мой, - сказал волшебник. Вы оба были молодые и красивые, и по вашим лицам любой мог читать ваши мысли. А сейчас вы чуть ли не единственные, кто может противиться волшебству, и по вашим лицам все еще можно читать мысли!

"Я никогда не примерял на себя его уроки лицедейства" - горько подумал Кикус. И коротко спросил:

- Что подготовить к Встрече волшебников?

Радагаст удовлетворенно кивнул ("Приветствую того, кто идет мне навстречу" - понял Кикус) и протянул какой-то перстень. ("Серебряный и такой заржавелый?" - удивился Кикус, взяв его в руку.)

- Что чувствуешь? - спросил волшебник.

- Нехорошо, когда ржавчина разъедает серебро... - начал Кикус. - Это не серебро, - сказал он, прочитав что-то в глазах волшебника.

- Хорошо. Очень хорошо. Ты не сможешь творить чудеса, но тебя стоит учить волшебству. Ты сможешь очистить это кольцо? Это очень важно.

Кикус повертел кольцо в руке, и ощутил, как в нем поднимается гнев. Гнев против этой ржавчины и против того, кто эту ржавчину наслал. Слабое пока подобие того огня, что горел в нем в день Последнего дракона.

- Да, - сказал он.

На следующий день Кикус, слабый от усталости и впервые за восемь лет ощущающий какое-то подобие счастья, пришел к волшебнику со светящимся нежным матовым светом мифрилловым кольцом. Волшебник, на лице которого засиял отраженный (отраженный ли?) цвет кольца, пожал ему руку и сказал:

- Я думал просить тебя охранять комнату с амулетами, но теперь в этом нет необходимости. Сгорбься. Ты слишком выпрямился за эти сутки. И смотри в землю. Пусть они думают, что у тебя темные глаза. И наблюдай.

Кикус наблюдал. Наблюдал за сдачей экзаменов. За вечерним праздником выпускников. За ночным балом. Единственное, что его задело в первый день - больные глаза Корвина, Серебряного Мага. Затем он видел, как Карий Маг сказал серебряному: "Оно очистилось". И передал кольцо. И понял, что эту сцену все присутствовавшие маги сочли главным событием встречи.

На следующий день после Встречи Магов Кикус пришел к Радагасту.

- Я хочу, чтобы ты послал вещий сон одному человеку.

Радагаст вопросительно поднял бровь.

- Невесте последнего Сына Грома должен явиться дух ее жениха и сказать, что она должна выйти замуж за скромного и хорошего человека. И тогда она исполнит свою часть пророчества - родит дочь, королеву страны, в которой люди будут жить счастливо.

- Так вот, кто ты такой, - сказал Радагаст и поклонился Сыну Грома.

На следующее утро в дверь каморки Кикуса снова постучала Алина. Ее тщательно уложенная прическа была растрепана, на руке краснел слабый след тяжелой сумки, туфли, недавно очищенные от грязи, блестели от росы.

- Так кто же ты такой? - спросила она.

Кикус мрачно посмотрел на нее и сказал:

- Тебе негде было ночевать, женщина. Принеси из кустов свою сумку и отдохни. А у меня много работы.

- Не притворяйся, ты не колдун. Просто тебе тоже приходилось ночевать под заборами, - ответила женщина. Но глаза ее потеплели.

* * *

"Смешно, когда победитель дракона и бывший самый прекрасный юноша своей страны впервые попадает в постель к женщине" - подумал Кикус.

- Так кто же ты такой, Голос Грома, если у тебя никогда не было женщины? - сказала Алина. - А впрочем, какое до этого дело бывшей гетере? Я мечтала стать женой такого, как Талион, самого прекрасного юноши на свете. А получила самого уродливого. Но все равно ведь самого. Твоя здоровая рука посильнее, чем у Талиона. Ему бы такую руку, и он мог бы уцелеть.

Прошло время.

- Ты самый прекрасный мужчина на свете. Хорошо, что ночью я не вижу твоего лица. И твои шрамы меня больше не царапают. Я к ним привыкла, - сказала Алина. А Кикус чувствовал, как продолжает спадать короста с оболочки его души, и что появляются на ней нежные и уязвимые участки.

И еще прошло время.

- Ты самый прекрасный мужчина на свете. Я не вижу твоего лица. У тебя всего один глаз, но я в нем тону, - сказала Алина.

Однажды в воскресное утро в каморку постучал волшебник.

- Кикус, я даю тебе отпуск до первого дня осени, - сказал он. - Построй себе новый дом на этом месте. - Потом он положил на стол два темных осколка. - Это все, что осталось от Палантиров Севера. Говорят, что двое, сумевшие подняться со дна жизни, могут видеть в них друг друга. Или угрожающие друг другу опасности.

Но ни Алина, ни, тем более, Кикус никакого трепета перед волшебными предметами не испытывали. И осколки остались лежать в ящике грубой, сколоченной семь лет назад тумбочки.

Но однажды Кикус, повинуясь охватившему его тревожному чувству, вынул свой осколок и при свете свечи увидел в нем дом свиданий, зеркало в темной комнате и какого-то колдуна, осторожно снимающего чью-то прядь волос со сломанного старого гребешка.

Кикус одел свой новый серый длинный плащ, и вышел в город. Он молча, стараясь не хромать и не показывать свое лицо, вошел в дом свиданий, как ребенка отодвинул дюжего тупого привратника, прошел по коридору и выдавил плечом маленькую тяжелую дверь.

За дверью гневно поднялся высокий и грозно выглядящий колдун, огораживающий себя магическим барьером. Но не действуют барьеры на человека, прошедшего через огонь дракона, и Кикус молча смел со стола в печь все магические инструменты.

- Ты никогда и ничего не сможешь ей сделать, - сказал он и колдун содрогнулся, как от раската грома. Кикус выбросил колдуна в окно через рассыпающиеся стекла и спустился в сад сам. Колдун в страхе побежал прочь и за ним, именно его приняв за вломившегося грабителя, побежали стражники, привлеченные истошными криками привратника. Кикус усмехнулся. Наука отводить глаза не всегда требовала магических способностей.

Когда он вернулся домой, встревоженная Алина стояла у тумбочки и смотрела на свой осколок.

- Но я увидела там не тебя, - сказала она. - Это был Талион, сражающийся с драконом. Оказывается, это сказка, что Сын Грома был самым красивым мужчиной. Ты ничуть не хуже. - И с тех пор Кикус стал ощущать в ее взглядах тревогу и удивление.

На следующий день волшебник внимательно посмотрел на Кикуса.

- Ночью я слышал гром, - сказал он. - Но не смог ничего увидеть.

- Да, - сказал Кикус. - Эти осколки ожили. Можно я пойду в мастерскую и сделаю для них цепочки?

ЭВЕЛИН ВЫХОДИТ ЗАМУЖ

Осенью, когда Кикус и Алина переселились в новый дом, до Осгилиата дошло известие, что красавица Эвелин, невеста погибшего восемь лет назад великого богатыря Талиона, решила выйти замуж. Слухи говорили также, что красота Эвелин за эти годы не увяла, женихом же ее стал не очень знатный, но богатый горожанин Гвиндор. Вот как это было.

В день Последнего дракона Эвелин помогала своему отцу, бывшему мореплавателю Аратану, собирать вещи. Аратан, как и все моряки, должен был укрыться от дракона на море. Но вещи он собирал неохотно, только ради Эвелин. Сам он, даже будучи старым и слабым, предпочел бы умереть в бою с драконом, ибо в своих плаваньях встречал и драконов, и морских змеев и считал, что не боится их колдовства. Эвелин же непрерывно думала о Талионе. Если укрываться - то в горах, вместе с Талионом, думала она. Только бы Талион... Она боялась, что Талион попытается сразиться с драконом. А мудрецы говорили, что человек растет до двадцати четырех лет, и, пока он растет, тело и дух его слишком гибки и не могут устоять перед сильным колдуном и, тем более, перед драконом.

В этот момент во дворе зашумели женщины, и она услышала голос соседки. Та рассказывала, что во всем войске не нашлось ни одного человека, способного одолеть чары дракона, и что против дракона вышли только двое - невесть откуда взявшийся старый богатырь Белег и юный Талион.

- И то, Гэндалф посоветовал королю не пускать Талиона, а тот вскочил на коня и перемахнул через ограду. Как же он скакал! Никогда не видела, чтобы конь и человек были как один. И какой он красивый! - приглушила голос соседка. - Только не победят они дракона. Хотя бы Талион вернулся, он такой ловкий... Слышала, что на базаре говорили, пророчество есть, если сам Талион по другому не рассудит, судьба ему спасти нашу страну от вражеского войска. Ох, не надо было его пускать...

- Да погоди ты, соседка. Сейчас-то что делать? Нам-то самим? Спасаться?

- Ох, спасаться, - расслышала замершая Эвелин.

Эвелин почему-то плохо помнила тот день. Одни моменты запомнились очень ярко, другие же будто покрывал пелена. Колдовство? Но кому в День дракона было дело до пусть и красивой, но все-таки обычной девушки?

Она сказала отцу, что никуда не поедет, а пойдет навстречу дракону и отец почему-то легко согласился. Отец запряг лошадь в обычную крестьянскую телегу, погрузил мешок с едой, какую-то одежду, и велел ей править самой, сам же сел, в полном вооружении, на коня и поехал рядом.

Еще она запомнила удивленный взгляд невесть откуда взявшегося желтоглазого вора. ("Почему он не ворует? Самое время..." - подумала она.)

В городе было неспокойно, но они выехали благополучно. (Никто не посмеет в День дракона обидеть близких того, кто вышел сражаться.) Но потом на них все-таки напали разбойники в масках и ранили отца, но тут подоспела королевская охрана (что делала охрана с этой стороны от города?) и прогнала разбойников.

И охрана привела ее к королю. Куда, как долго она ехала, она не помнила. И где встретилась с королем, тоже. Помнила только бледное лицо, усы и неприятные рыбьи глаза короля, его странно ласковый голос и еще его знаменитый талисман, символ королевской власти. Она смотрела прямо в этот талисман, в Глаз дракона, и видела в нем Талиона, догоняющего Белега, потом - Талиона, скачущего прямо к пасти дракона.

А в это время голос короля что-то говорил, говорил вначале ей, потом кому-то еще, в голосе короля слышалась злость, потом страх, даже обреченность, но все это не имело значения, и поэтому она поглядела на короля, и король застыл под ее взглядом, а придворные почему-то давно уже стояли застывшими, но ей не было до них дела, она видела только битву в волшебном кристалле, и ей казалось, что ее малые силы передаются через Глаз дракона ее Талиону, и что это не Талион, а она увидела то смертоносное движение когтистой лапы, и они (она и Талион) увернулись, и что это она, а не Талион, рука которого уже была раздавлена так, что не могла держать копье, это она повернула копье под руку Белегу и тот, старый и малоподвижный, но тяжелый и могучий, нечеловеческим напряжением мышц пробил панцирь дракона и упал, а она и Талион сумели продавить это копье до сердца дракона.

И в этот миг она упала и ничего больше не помнила. При чем здесь был король? Если бы не король, она не смогла бы передать Талиону свои силы. Но этого ли хотел король?

Потом король держал ее на руках и она ему что-то сказала. Что-то такое, отчего у короля стали трястись руки, и он бросил ее на пол, и пол тоже трясся - это было землетрясение, вызванное падением логова дракона. Почему-то больше всего от этого землетрясения пострадал дворец.

Еще она помнила желтые наглые глаза вора - и это было понятно, этот нахал во время землетрясения просто обязан был быть в королевском дворце, и почему-то думала, что хорошо, что вор ее украл. И еще - склонившиеся над ней голубые глаза Гвиндора, богатого, и, говорят, доброго горожанина. Глаза эти напомнили ей Талиона, и она сразу очнулась. Дальнейшее она снова помнила отчетливо. Гвиндор кричал, чтобы слуги брали ломы и лопаты и откапывали тех, кто оказался под развалинами.

- И черт с ними, с вещами, - кричал Гвиндор. А на соседней телеге лежал ее раненый отец, пытающийся встать, а рядом с ней, на одной телеге, тихо умирала жена Гвиндора. Говорят, она спасала из рушащегося дома каких-то детей. Одна из спасенных осталась сиротой и Гвиндор ее удочерил.

Гвиндор собирался уезжать в горы, но Эвелин остановила его.

- Дракон бежал. И Талион жив, - сказала она и остановилась, потому что жена Гвиндора, услышав ее слова, кивнула, соглашаясь, затем затихла, и Гвиндор печально и виновато склонился над умершей.

- Дайте мне коня, - сказала Эвелин, а сама всеми силами мысленно потянулась к Талиону. И тут снова, как и во дворце, ей показалось, что она передала остаток своих сил Талиону. Сама же она потеряла сознание и осталась лежать рядом с женой Гвиндора.

Потом она узнала, что Гвиндор послал своих слуг на поиски Талиона, но они нашли только обгорелые ножны, золотую цепь и осколки огромного драгоценного камня. Возможно, это было Сердце гор, древний талисман подгорных гномов, украденный еще самим Глаудрингом.

Найти Талиона и Белега не удалось. Люди говорили, что они погибли вместе с драконом в его логове, но Эвелин долго отказывалась в это поверить.

В год битвы с драконом она видела Гвиндора дважды - когда хоронили его жену и потом, когда Гвиндор принес ей самый большой из обломков адаманта. Тогда она приняла это как должное, но позднее не раз удивлялась тому, что слуги принесли Гвиндору драгоценности. Потом она увидела, как умеет Гвиндор заботиться о своих людях и поняла, что те просто предпочли надежную дружбу Гвиндора неожиданному и ненадежному богатству.

Много золота из логова дракона оказалось в тот год в руках нуменорцев. Гвиндору достался лишь камень. Но через несколько лет оказалось, что Гвиндор разбогател больше других, потому что владел лучшими в Нуменоре мастерскими, которые в те годы получали множество заказов.

Через год в доме Эвелин стали появляться женихи. Эвелин вежливо принимала знаки внимания, но женихов почти не помнила. Нередко она видела и Гвиндора, всегда вежливого и внимательного. Появлялся он и в кампании непрошеных женихов, сам не сватался, выглядел среди женихов самым старшим и скучным и, единственный из них, не вызывал раздражения.

Потом она заметила, что Гвиндор немного изменился. Богатые горожане с возрастом все меньше и меньше проводят время в фехтовальных залах. Гвиндор же, в молодости пренебрегавший воинскими забавами, наоборот, зачастил в королевский фехтовальный зал и стал появляться в компании гвардейских офицеров. Эвелин поняла, что Гвиндор к чему-то готовится и с грустью отметила, что он - единственный из мужчин, отдаленно напоминающий ей Талиона. Только более старого, скучного и не такого сильного и быстрого.

Прошло семь лет. Сон, посланный волшебником по просьбе Талиона, подоспел вовремя. Когда в компании женихов очередной раз мелькнуло преданное лицо Гвиндора, Эвелин грустно улыбнулась и заговорила с ним. Гвиндор стал появляться чаще, а затем, к удивлению многих, сделал ей предложение, и Эвелин приняла его.

Та, кому, как говорили, суждено было быть женой героя, вышла замуж за уважаемого и обеспеченного, но совершенно ничем не выделяющегося горожанина, который Высоким Нуменорцем считался чисто формально.

ЖЕНА ГЕРОЯ

Гвиндор много работал и не стремился часто показываться на людях. Устраивало это и Эвелин, которая была благодарна Гвиндору за его внимательность и верность. Жизнь без Талиона все равно была не более, чем половинкой настоящей жизни, и, благодаря Гвиндору, она надеялась прожить ее если не счастливо, то достойно. Она помнила тот сон, в котором Талион говорил ей: "Я ушел, но твой ребенок еще может стать одним из основателей страны, в которой люди будут жить счастливо". И поэтому прекрасная Эвелин хотела ребенка. Она будет жить жизнью этого ребенка, а Гвиндор будет прекрасным отцом. Ведь стал же он заботливым отцом для спасенной им Лориен.

Эвелин не сразу поняла, насколько напряженной жизнью живет Гвиндор. К нему приходили купцы, путешественники, владельцы мастерских. Гвиндор и сам владел несколькими, причем лучшими, мастерскими. Они что-то строили, спорили о том, какие корабли быстрее и надежнее, какая сталь прочнее - все эти вопросы Эвелин не волновали, но это было лучше, чем рыцарские разговоры о сражениях и драконах. И наверное, это будет очень полезно ее ребенку. Но годы шли, а ребенка не было.

"Наверное мне, чтобы появился ребенок, надо любить. Жена героя иначе не может" - грустно говорила себе Эвелин.

ГВИНДОР

Трудно обычному человеку быть мужем знаменитой красавицы, да еще и бывшей невесты рано погибшего героя. Смешно: "Муж невесты героя". Это шептали недоброжелатели - у богатого и удачливого купца Гвиндора их было немало. Это же, при случае, в глаза мог сказать кто-нибудь из женихов-неудачников. Среди них немало было людей, склонных к героическим поступкам - и даже иногда их совершавших.

Гвиндор понимал, что он далеко не герой, и старался быть хотя бы мужественным. Был он чуть выше среднего роста, хорошо сложен и даже статен, но ни обладал ни большой силой, ни какой-нибудь особенной ловкостью или храбростью. Разве что трезвый расчет и умение видеть других выделяли его в детстве в мальчишеских играх. Но далеко не все умели понять эти его качества. Хотя именно благодаря им он стал самым популярным человеком среди ремесленников, мелких купцов и моряков - но не среди рыцарей.

Гвиндор был из обедневшего, не состоявшего при дворе и утратившего свой замок рыцарского семейства. Это означало, что он имеет право ездить на коне без подорожной грамоты, носить меч и щит с гербом, участвовать в турнирах и обучаться бою в любой из королевских казарм.

Но делал это Гвиндор нечасто. Трудами отца и самого Гвиндора богатство было восстановлено и даже приумножено, но теперь Гвиндору ближе были путешественники и купцы, чем воины. Купцы, конечно, тоже обучались воинскому ремеслу - но не так, как рыцари. Но ради Эвелин Гвиндор решил освоить и рыцарские науки.

Кузнец Балин сделал ему прекрасные, по мнению кузнецов, самые прочные в стране доспехи - и старался не только ради денег, но и ради человека, помогшего ему построить лучшую в городе мастерскую. Гвиндору стоило немалых усилий уговорить Балина не делать доспехи еще и самыми яркими и красивыми - он вовсе не хотел бросаться в глаза.

Деньги позволили нанять ему лучших учителей. А служившие королю и вечно сидевшие без средств рыцари охотно приняли в свой круг человека, пусть не имеющего на своем счету громких побед, зато не стесняющегося при случае оплатить небольшую пирушку.

На самом деле победы на счету Гвиндора были. Его корабль когда-то помог атакованному пиратами Умбара королевскому флагману "Вингилот" отбить нападение. Дважды Гвиндор отбивал нападение разбойников на свои караваны и однажды спас чужой караван. Во всех этих сражениях командовали другие - нанятые Гвиндором опытные и незнатные или небогатые воины. Но Гвиндор всегда дрался плечом к плечу с другими и именно он, как хозяин, принимал решение, вступать или нет в схватку.

Но для большинства первой победой Гвиндора стала его женитьба. И немало насмешек говорилось по этому поводу в облюбованных рыцарями тавернах.

Однако в "Морском звере" вечно пьяный на берегу капитан Воронвэ ударил по столу привязанным к обрубку левой руки крючком (в правой он держал кружку с элем) и прохрипел:

- Эта Эвелин понимает в мужиках! Сначала у нее был лучший из рыцарей, а теперь лучший из купцов!

Ему попытались втолковать, что даже лучшего из купцов нельзя сравнивать с рыцарем, но упрямый капитан закричал, что морю и Валарам нет дела до знатности. И что, если бы не Гвиндор, то был бы он не здесь, а в акульем брюхе. И хорошо, что есть еще бабы, которым тоже нет дела до знатности.

- С мечом, конечно, Гвиндор не особо, ну да одного он при мне в море сбросил.

Слово Воронвэ весило немало, и насмешек в адрес Гвиндора стало поменьше. Тем более, что нашлись и другие, видевшие его в схватках. "Строй не испортит" - сказал один из немало повоевавших на горных заставах ветеранов - "Не то что какой-нибудь герой из знатных".

На этого-то ветерана и нарвался Глорфиндель, самый рьяный и громогласный из женихов Эвелин. Дуэль, к которой готовил себя предусмотрительный Гвиндор, не состоялась, и не его меч оставил первый шрам на лице известного забияки и красавца.

Как и Эвелин, Гвиндор очень хотел иметь ребенка. Он не был самонадеянным человеком, и видел, что Эвелин хорошо к нему относится, но это еще не любовь. Рождение ребенка могло что-то изменить. А пока Гвиндор работал и не забывал, что для Эвелин он должен выглядеть не хуже других рыцарей - а потому стал самым прилежным учеником знаменитого мастера меча Барахира.

Но годы шли, а ребенка не было. "Наверное, ей, чтобы появился ребенок, надо любить. Невеста героя иначе не может" - горько думал Гвиндор.

Гвиндор был одним из первых, кто заметил нависшую над Нуменором опасность. Богатыми были годы после падения Логова драконов. Но богател не только Нуменор. Тучные стада паслись в степях соседнего Рохана, стороной обходили его регулярные когда-то моры и засухи. Разрослись его немногочисленные города, а многочисленные кочевые стойбища оседали на земли и превращались в деревни. Почувствовали свою силу всадники Рохана и готовы были они к завоевательным походам.

Гвиндор распорядился отменить караван, который должен был доставить в Рохан оружие, увеличил охрану других караванов и велел своим мастерам делать луки, большие прямоугольные щиты, шлемы и копья. Скоро все это будет в цене - но бессмысленно было гнаться за прибылью в таком деле - поражение разоряло всех и убивало многих - и в его мастерских дешевого оружия было сделано больше, чем можно было продать. Но оружие это годилось только для обороны - Гвиндор рассчитывал вооружить ополченцев, а не разбойников.

Использовал он свое влияние и на то, чтобы нуменорцы начали готовиться к отражению атаки. Больше всего он недоумевал по поводу беззаботности короля. Потом он узнал, что король тайком укрепляет Наргофронд, и понял, что Его Величество вовсе не жаждет встать во главе войск и выйти в поле против повелителя Рохана, могучего богатыря, обладавшего одним из магических мечей Средиземья, черным Гуртангом.

Король явно рассчитывал, что кочевники налетят и откатятся. "Враг может захватить и ограбить Нуменор, но никогда не сможет его удержать" - говорило пророчество. И еще было сказано, что "только победитель дракона, обладающий магическим мечом Андриил, может победить обладателя черного меча". А пророчества в Средиземье сбывались почти всегда. "Почти" - потому что одно из пророчеств гласило, что "нашедший путь может совершить невозможное".

Король Инзиладун был не из тех, кто может попытаться совершить невозможное, ни ради славы, ни ради благополучия своей страны. Это Гвиндор мог понять, не мог он понять, почему король, если он увидел опасность в своем магическом кристалле, не готовит страну к обороне.

Вскоре из Осгилиата к королю прибыл юный ученик волшебника Радагаста Карего. "Рохан идет на Нуменор" - передал он. И Гвиндор в тот же день собрал своих стражников и пригласил ушедших с королевской службы ветеранов.

- Без указа короля никто не имеет право собирать ополчение. Но никто и не запрещает учить воинскому делу. У меня есть тысяча щитов и копий, вас сорок пять человек. Каждый из вас должен за неделю обучить двадцать человек отражению конной атаки в пешем строю. И вы должны пригласить всех известных вам метких лучников. В лучники можно приглашать хромых и стариков - отступать нам будет некуда.

Через три дня запыленный гонец с горной заставы остановился посреди площади - "Война с Роханом!" - прокричал он и поскакал ко дворцу, удивляясь мрачному спокойствию нуменорцев и обилию вооруженного простонародья. И то же странное безразличное спокойствие царило в непривычно малолюдном дворце.

В тот же день король объявил, что конная гвардия завтра выступает против неприятеля, пехота же должна прикрывать отступление горожан в горные убежища. Древние стены Нуменора неоднократно разрушались драконами и потому не ремонтировались. После же разрушения Гнезда драконов королю и горожанам почему-то казалось, что настали безопасные для них времена. Они забыли, что драконы были не только угрозой, но и защитой, ибо путь вторжения шел мимо их Гнезда.

Гонец же, удивленный тем, как Нуменор готовится к войне, выйдя от короля, бросился к знакомым командирам выяснять обстановку. А затем, заехав на полчаса потолковать со знатоком горных перевалов купцом Гвиндором, сломя голову поскакал в горы на взятом из конюшен купца свежем коне.

Через неделю стало ясно, что тяжело вооруженная конница Нуменора недостаточно многочисленна для прямой атаки и недостаточно быстра для набегов. И, ограничившись уничтожением вырывавшихся вперед разведывательных отрядов Рохана, король отдал приказ об отступлении и строительстве убежищ в горах. Сам же он с лучшей частью пехоты и небольшим отрядом конницы отступил в неприступный, но маленький Наргофронд.

Гвиндор не мог не признать действия короля разумными и осторожными. Конница роханцев в горах воевать не может, а в пешем строю нуменорцы сильнее. Но в горах холодно, убежища не устроены, продовольствия туда много уже не привезти - и скоро там начнется голод. Выживут только сильные. И дома на равнинах роханцы ограбят куда сильнее, чем дракон - дракону нужны были только драгоценности и мясо, эти же утащат, а то и поломают, более нужные вещи.

Значит, надо было задержать врага в теснине Андуина - месте, неудобном для конной атаки, но удобном для того, чтобы пехота могла отступить в горы. И Гвиндор объявил, что его полк, насчитывавший уже восемьсот человек, выходит в теснину Андуина.

Наместник Фарамир, которого король оставил распоряжаться в столице, в гневе прискакал к дому Гвиндора во главе конной стражи, и прокричал, что Гвиндор нарушает распоряжение короля. Гвиндор, в окружении двух десятков ветеранов вышел навстречу Фарамиру. Тот, оказывается, прервал военный совет.

К дому со всех сторон стекалось взволнованное простонародье с луками и копьями. Не боялись латники Фарамира неуклюжих, как им казалось, мужицких копий. Но смутились они при виде стариков и ветеранов. Не забыл еще Фарамир о воинской чести и понял он свою неправоту. Но не забыл он и придворные хитрости.

- Что можешь ты сказать в свое оправдание? - уже гораздо менее грозно спросил он у Гвиндора.

- Не нарушаю я королевского распоряжения, ибо рассчитываю только задержать передовые легкоконные отряды, а потом уйти в ущелье Эред Луина. За это время я отвезу в близкий Эред Луин гораздо больше продовольствия, чем отвез бы в далекие южные горы.

И улыбнулся Фарамир, ибо по душе ему пришлись и храбрость, и сообразительность Гвиндора. Он и сам подыскивал повод, как, не нарушая приказа короля, завязать схватку. Потому что безнадежным делом было защищать тянущиеся по широким южным долинам обозы беженцев.

- Вот как? - сказал Фарамир. - Эред Луин, конечно, не Наргофронд, но храброе войско его удержит. Хорошее убежище. Подеремся немного и отступим. Это лучше, чем защищать обозы мужиков. Да и мужики успеют спрятаться.

Гвиндор был весь в хлопотах. Он отправлял вверх по Андуину баржи с боезапасом и людьми. Раздавал простое и продавал дорогое оружие. Смотрел за подготовкой ополчения. Неожиданно он обнаружил, что многие из достаточно сложных дел он может поручить жене. И что простолюдье слушает ее не хуже, а знать - лучше, чем его. А тихая, старавшаяся быть незаметной Эвелин, распрямилась, гордая, решительная в движениях, ослепительно прекрасная и недоступная. Жена героя. Настоящего героя, а не такого, как он, обычного человека, разве что необычно расчетливого и умеющего собрать и объединить людей.

КИКУС

- Камни снова ожили, учитель, - сказал Кикус. - Я вижу в них Эвелин, Гвиндора и два меча.

- Гвиндор очень достойный человек. Он не герой, но, говорят, он сумел объединить людей. И он мог бы спасти страну. Но никто в Нуменоре не выстоит против Черного меча в руке богатыря.

- Я бы смог и сейчас. Но я не смогу управлять конем.

- Даже без своего меча?

- Я видел два меча.

- Да. Это Знак, - согласился волшебник.

- Поверь мне, учитель, если меч - по руке, и воин с ним сроднился, на миг он может стать сильнее богатыря с Черным мечом. А если воин соединяет расчет и отрешенность - он этот миг найдет. Я иду в Нуменор.

- Мы едем в Нуменор и везем туда оружие, - сказал волшебник.

Через два дня Гвиндор планировал выступить из города. Отток беженцев из города ослабел.

- Ну, несколько дней у нас есть, - рассуждали некоторые. А в столицу вдруг стали прибывать воины и ополченцы со всего Нуменора. Воины шли к Фарамиру, ополченцы - к Гвиндору, и войско неожиданно быстро росло.

А вместо уехавшего с королем великого мага Гэндалфа прибыл пусть менее знаменитый, но тоже истинный маг Радагаст Карий. Но не чудеса, а обоз с оружием и своего слугу, хромого и уродливого кузнеца Кикуса привез волшебник. Не любил знаменитый кузнец пугать людей своим лицом и, укрывшись плащом, ушел в мастерскую Балина, и вскоре оттуда донесся его громоподобный голос и тяжкие удары молота.

Утром волшебник, соблюдая этикет, первым явился к Фарамиру и вручил ему меч, лучший меч работы кузнеца Кикуса.

- Это лучший из мечей, созданных смертным человеком, - сказал он. - Ты не сможешь победить им обладателя Гуртанга, но против других мечей, а главное, против злого колдовства этот меч тебя предохранит. Даже против дракона сможешь выйти ты с этим мечом, но при одном только условии - если будешь прям. Не по-придворному прям.

- Как же я могу быть прям, и не выйти против Гуртанга? - усмехнулся Фарамир.

- Против Гуртанга выйдет тот, у кого есть хоть какая-то надежда.

- Так Талион жив?! - вскричал Фарамир.

- Жива его отвага, - ответил волшебник. - Ты же, если останешься жив, вначале должен победить своего дракона.

И волшебник ушел, оставив Фарамира в глубоком раздумье. Потому что глубоко переживал Фарамир то, что был он в своем роду одним из немногих, кому не было дано сил выйти против дракона.

- Не по-придворному прям, - сказал он, проводя рукой по синеватой стали клинка и испытывая странное чувство, будто потихоньку слабеет какая-то опутывающая его сеть.

Затем волшебник посетил Гвиндора, переполошив его домашних и удивив даже Эвелин. Нечасто маги посещают дома купцов и незнатных рыцарей.

- Эти доспехи не очень красивы, но это самые прочные доспехи из всех, созданных смертными людьми, - сказал он.

- Мне важнее меч, - усмехнулся Гвиндор чему-то давно решенному и волшебник заметил, как побледнела Эвелин. Он решил умереть, но остановить роханца, понял Радагаст. И без доспехов это сделать легче.

- Без доспехов тебя убьют стрелами в первых схватках. Командир всегда на виду. И еще, они защищают от колдовства, - сердито сказал волшебник. - А меч для тебя надо делать по руке. Ты не... - волшебник замешкался, - Фарамир, которому я вручил давно сделанный меч. Завтра утром будь у Барахира. Будет тебе меч.

Поздно вечером Кикус постучал в дверь старого знаменитого воина, теперь же учителя фехтования, Барахира.

- Я кузнец Кикус, - сказал он, пряча свой глаз от проницательного взора учителя. - Я хочу, чтобы ты дал мне посмотреть на Гвиндора в учебном бою. Ты знаешь, если меч по руке, а воин соединяет расчет и самоотрешение, он может победить.

- Ты второй человек, кто хочет видеть Гвиндора в учебном бою. И я сейчас слышу слова, которые только что произнес сам. Кто ты? - всматривался старик в освещенное свечой лицо Кикуса.

Но Кикус, отстранив старика, прыгнул на одной ноге, напролом бросился в помещение и схватил за шкирку уже почти вылезшего в окно гибкого, одетого в серое человека.

- Так, - с удовольствием и злорадством сказал он. - Ты же знаешь, он всегда возвращается.

- Ты? - неожиданно обрадовано прозвучал голос желтоглазого вора. - Ты уже здоров? - и тут же его голос упал - он рассмотрел ноги и руку Кикуса. - Так ты тоже считаешь, что меч должен быть по руке, и ОН может не подойти Гвиндору?

- Кто ОН? Что за порядки в городе, когда к старому Барахиру вламываются разные проходимцы?! - старый учитель шел на них, угрожая легким, по его силам подобранным, клинком.

- Прости нас, Учитель, - сказал Кикус. - Дай мне его подержать, - попросил он вора. И вор протянул ему завернутый в тряпки меч.

- Чтобы не звенел. Меня же везде ловят, - неожиданно смутился вор.

Голубой молнией блеснул во тьме меч, и взревел рассекаемый им воздух .

- Так вот ты какой стал, Талион, - тихо сказал учитель.

- Меня зовут Кикус. Говорят, что я стану лучшим оружейником Нуменора, - ответил Талион.

- Слишком велик и тяжел этот меч для руки Гвиндора. Для руки, но не для духа, - сказал Барахир.

- Возьми его. Передашь его Гвиндору. А мне дашь самый тяжелый из твоих. Я буду его партнером.

- Пойдем, желтоглазый, - хотел толкнуть Кикус вора, но локоть его провалился в пустоту. Вор все-таки ускользнул.

- Ты и правда неплох в своем деле, - сказал Кикус в ночную темноту.

* * *

Рано утром к Кикусу пришел волшебник. Кикус держал в руках ножны. Давно уже сделанные им самим новые ножны родового меча.

- Я не понимаю, как ты что-то мог видеть в своем Палантире, считается, что Палантиры Севера давно потухли, и только между собой и только ценой больших усилий могут они держать связь.

Однако знай, что тому, кого ты видишь в волшебном камне, ты можешь передать часть своей силы. Или наоборот, похитить часть его силы. Только тут не простое сложение и вычитание. Твоя сила может оказаться как бы приложенной совсем в другую сторону, и человек не сможет ею воспользоваться. И, случалось, похищенная сила ослабляла похитителя. Иногда даже изменяла его.

Никто из Мудрых не понимает этого. Только Черный Маг Саурон что-то об этом знает. Он очень любит истории с передачей и похищением силы, даже те, что помешали ему самому. Волна, говорит он. Наука о волнах. Немало людей удалось совратить ему, обещая открыть Запретные Знания.

И надо отдать ему должное, даже меня смущают его слова. Пробовал и я изучать волны. Часами наблюдал я их в море и на реках, даже просто в лужах. Гэндалф говорит, что этот путь может привести меня к падению. Не знаю. Священные Книги говорят, что благая сила Ульмо заключена в море. И благие ветры Манве поднимают волны на нем.

Впрочем, не вовремя затеял я этот разговор. Но ты должен понять, что плохо предсказуемо поведение магических кристаллов. Однако нет у нас другого выхода. Попытайся передать свой опыт и силу Гвиндору. Пойдем. Я должен все видеть.

- И ты думаешь, Учитель, этот меч мне по руке? - удивленно спросил Гвиндор, порывисто бросившись к лежащему на столе красивому и большому мечу.

- Не думаю, - ответил Барахир. - но попробовать стоит. В позицию!

Тяжелым, хотя и неожиданно послушным, показался меч Гвиндору. Холодная рукоять его будто сама прыгнула в руку и с неожиданной четкостью вскинулся клинок в приветственном салюте.

- Что это за меч, Учитель? - остановился Гвиндор.

- Ты не узнаешь его?

- Я никогда не интересовался древними мечами. И только жизнь заставила интересоваться обычными.

- А что ты чувствуешь?

- Странно, но с этим мечом я сильнее. Он будто близок мне. Хотя и слишком тяжел. Наверное, я не смогу вести с ним длинный бой.

- Это мы сейчас узнаем, - сказал Барахир. - Начали!

Незаметны и будто бы медленны движения старого мастера. Но и самые сильные удары соскальзывают в сторону, встретив пусть несильное, но расчетливое движение самого опытного клинка Средиземья.

И только чуть более размашисты движения отдающего голубым отблеском меча в руке Гвиндора - не силой, а расчетом желающего вести бой со стариком. Неинтересно, по крайней мере неопытному взгляду неинтересно, смотреть на такой бой, но Гвиндор краем глаза заметил, как в неожиданном напряжении замерли сидевшие в темном углу зала два широкоплечих человека. И, отвлекшись, едва не пропустил удар, и тут же, быстрее, чем мог бы об этом подумать, ответил, и уже Барахир с трудом парировал его движение.

И тут Барахир начал атаку, знаменитый свой каскад трюков, ложных выпадов и действительных ударов, когда каждое движение вытекает из предыдущего, и в то же время каждое движение может стать началом атаки в разных направлениях.

И снова Гвиндор отразил все выпады и вопросительно приподнял клинок.

- Я показал только то, чему вас учил, - слегка задыхаясь ответил Барахир. - А теперь то, что не показывал никому. - И, переведя дух, сделал серию ложных замахов, и, уведя меч противника далеко в левую для Гвиндора сторону, неожиданно развернулся и ударил плашмя туда, где должна была быть незащищенная поясница противника.

И... его меч провалился в пустоту. Гвиндор, оказывается, шагнул вперед и уже сам, вращаясь влево, снизу вел свой меч под нагрудный панцирь учителя.

Учитель поднял левую руку, признавая поражение.

- Но если бы ты меня не предупредил, я не осмелился бы идти на сближение. Ты же сам учил - не успеваешь отойти - приблизься и ослабь удар.

- Я всегда считал тебя самым расчетливым из моих учеников, - сказал Барахир. - А теперь покажи, как ты держишь просто сильные удары. Не бойся, твой меч выдержит. А я возьму тренировочный.

Удивился Гвиндор тому, насколько грозно и уверенно звенит его меч, и тому, как странно спокойные, будто удаленные молнии, вылетают искры при столкновении клинков. Слабыми показались ему удары соперника, но не стал он говорить об этом, жалея старого учителя.

- Я ему не помогал, - ответил Кикус на вопросительный взгляд Радагаста. - Теперь я должен попробовать сам. - Он встал и, хромая, пошел к центру зала.

- Это кузнец Кикус, - сказал Барахир.

- Ты куешь такие мечи?! - редко случалось с вежливым Гвиндором, что он, не поздоровавшись, задавал вопрос незнакомому человеку.

- Считай, что это Андриил, - ответил кузнец и горькая неприступная гордость послышалась Гвиндору в его громыхающем голосе. Замер Гвиндор, обдумывая услышанное, и не стал задавать больше вопросов.

- Только одну битву дано тебе, Гвиндор, носить этот меч. Но, если ты сумеешь победить, всю твою жизнь будет помогать тебе сила этого меча, - сказал подошедший волшебник.

"Я не поздоровался в азарте. Волшебники же не здороваются, когда произносят пророчества. А на самом деле он просто внушает мне веру в мои силы" - улыбнулся про себя Гвиндор.

"Вот как? Тебя не смущают волшебники?" - сказал, как ему показалось, суровый, но все-таки ободряющий взгляд Радагаста, и Гвиндор решил все-таки склонить голову в знак того, что оценил и пророчество, и доверие.

- А сейчас попробуй отразить удары кузнеца Кикуса. Не положено, согласно обычаев Нуменора, носить меч простолюдину, но не думаю, что это относится к тем, кто сам кует мечи. И учти - нет в Средиземье руки сильнее, чем у Кикуса.

Как молнии засверкали мечи в тренировочном зале Барахира, и звон их отдавался странным, на гром похожим эхом. И качали головой, прислушиваясь, проходившие мимо солдаты.

- Стой! Слушайте, оборванцы, как надо учиться! - прокричал непривычно трезвый капитан Воронвэ, ведший нестройную толпу моряков к месту сбора ополчения. - Поняли? - проревел он через минуту.

- Вы так не можете, так что марш вперед, и не морщьте нос, когда вас будут учить воевать в строю. А я останусь и попрошу, чтобы тот, кто здесь так размахался, утер нос тому из вас, кто больше других будет бахвалиться перед сухопутными!

Но и капитан Воронвэ не стал входить к Барахиру.

- Нельзя мешать Мастеру, - пробурчал он себе под нос и встал неподалеку от дверей.

Когда волшебник, Гвиндор и Кикус вышли на улицу, Воронвэ довольно хмыкнул. Раскрасневшийся, но как всегда собранный Гвиндор повернул к нему внимательный взгляд и вежливо, но холодно поклонился: по приказу короля моряки вместе с семьями и королевскими мастерским должны были уйти на острова Земноморья.

- У тебя будет еще пятьсот человек. Только не сажай их на лошадей - укачает, - сказал Воронвэ.

Это означало, что флот тоже нашел способ обойти приказ короля об отступлении. Гвиндор пожал капитану его единственную руку и улыбнулся: капитан, имевший привычку впиваться глазами в собеседника, в этот раз скосил их на ножны необычно длинного меча, висевшего на поясе Гвиндора.

ПОХОД РОХАНЦЕВ

Короток, но труден для большого конного войска путь через Белые горы. И потому войско Рохана идет степями через долину Андуина. Только четыре легкие конные сотни рвануло через перевалы, сшибло быстрым ударом заставы с горных дорог и теперь гуляет, почти не встречая сопротивления, по степям северной части Нуменора.

Мудр и опытен Назгул, король среди черных колдунов, советник короля Рохана Тингула. Именно он убедил военный совет, что не получится у роханцев внезапного набега всем войском. И что нет в том беды для Рохана, потому что храбры и умелы, но малочисленны рыцари Нуменора, не восстановлены разрушенные драконами городские стены, а простолюдины Нуменора плохо вооружены и необучены держать оружие, и коварен, но труслив король Нуменора. А потому через две недели город Нуменор будет захвачен. Самое ценное из него, конечно же, будет вывезено - но это не беда. Надо только запереть нуменорцев в горных убежищах и потребовать выкуп.

Захватывать только деньги и драгоценности. Можно - лучших мастеров и (все равно не удержатся) - красивых женщин. И не разорять крестьян и ремесленников дотла - иначе некому будет платить дань.

Разумны доводы Назгула. Понимает и, в основном, собирается следовать им король Тингул. Но не купец, а воин, король Тингул. Более того - сильнейший из воинов Рохана, а, возможно, и всего Средиземья. И достаточно у него сокровищ. Не за сокровищами, не за прекрасными наложницами, а за воинской славой ведет свое войско властелин черного меча и сильнейший воин Рохана король Тингул.

Противоречивые вести поступают королю от шпионов, разведчиков и легких конных сотен. Первыми прислали гонцов конные сотни. Потерь мало, горные заставы бежали, не сопротивляясь, добычи довольно много, прекрасной добычи - золото и серебро, захваченное у бегущих в горы жителей. И у них же захвачены продукты и лошади, так что ни в чем не нуждаются сотни третьего маршала Марки Эострейда.

Пожал плечами, услышав эти вести, король Тингул - мало интересовала его легкая добыча, он жаждал встречи с основными силами знаменитых рыцарей-нуменорцев. И рассмеялся, услышав эти вести мудрый черный колдун. - Узнайте, что намерен делать Эострейд со своей добычей, - сказал он.

На следующий день прибыл еще один гонец и доложил, что обозы с добычей отправлены по горной дороге, ибо ходят слухи, что по долине навстречу Тингулу вышла конная королевская гвардия.

Обрадовался Тингул последнему известию, ибо навстречу своей гибели шла королевская гвардия Нуменора. И снова рассмеялся Черный колдун.

- Что легко добыл, легко и потерять, - сказал он. - Не может Эострейд оставить добычу при себе, потому что тогда его догонят и разобьют тяжеловооруженные конники. И отошли, но не разбиты, воины с горных застав. Поэтому перехватят они обозы с пленниками и добычей. И не хватит у молодого Эострейда мудрости на то, чтобы не бегать за легкой добычей на равнине и превратить обозы в ловушку против ушедших в горы.

- Отправить еще сотню навстречу обозам? - спросил король Рохана.

- Поздно и бесполезно, - ответил король призраков, - но ты все равно это сделаешь, потому что обязан выручать своих воинов.

- Значит, у этой сотни должны быть и еще задания - ловушка против Горных Следопытов и разведка. И пусть отправят разведчиков следить за королем Нуменора, - сказал король Тингул и верховный Назгул с ним согласился.

- А что насчет битвы? Почему ты в первую очередь заговорил о небольшой добыче, а не о большой битве? - спросил Тингул и задумался, почему только конница, а не вся армия Нуменора вышла из столицы.

- Король Нуменора только делает вид, что хочет сражаться. Ему нужно оправдаться в глазах народа, а потом скрыться в Наргофронде, - сказал король призраков.

О битве в теснине Андуина сложено множество баллад и сказаний, мы их здесь повторять не будем. Тем более, что ни один из героев нашего повествования не любил битвоописаний. Хотя о тактике сражений они между собой неоднократно спорили. И о том, почему в одном случае солдаты готовы сражаться до конца, а в другом сражаться не желают.

Четырех героев битвы выделяют легенды. Капитан Воронвэ, павший смертью храбрых вместе с половиной моряков Нуменора. Наместник Фарамир, расстроивший отчаянной контратакой своей дружины главный удар роханских конников. Фарамир был тяжело ранен королем Тингулом и взят в плен. Гвиндор, бившийся в поединке с Тингулом и сумевший ранить его и сбросить с коня. И Кикус, остановивший бегство отряда горожан перед королем-призраком.

Верховный Назгул был пронзен множеством нуменорских стрел, но это его не остановило. Тогда Кикус приказал стрелять в коня и король-призрак упал. Остальные Назгулы бежали. Бесстрашный Кикус подошел к месту падения призрака, но обнаружил только плащ, меч и несколько костей, сделанных из странного металла. Кости, как и назгульский клинок, потом сожгли в гигантском костре, хотя колдун Кикус, как показалось некоторым, не прочь был забрать их для своих опытов.

В сражении было две странности, которые легенды описывают совершенно по-разному.

Сброшенный с коня и легко раненый король Тингул мог продолжить поединок (Гвиндор тоже соскочил с коня), но не захотел этого. Король, защищаясь своим мечом и не нанося ответных ударов, сказал совершенно несвойственную ему фразу "Мне надо подумать" и отступил в ряды роханцев. Гвиндор же, невзирая на крики "рази" и "быстрее" промедлил и не стал использовать свое преимущество.

Ближе к вечеру король Тингул, перевязанный, но бодрый, злой и ругающийся даже больше обычного, послал своих гонцов договориться о мире.

- Передайте этим занюханным горожанам, что они вели себя как истинные рыцари. И передайте, что я готов сразиться с любым из тех, что отсиживается вместе с их королем за спинами простонародья и называет себя рыцарем. Я готов с ним сразиться даже одной рукой, хотя они и этого не стоят.

Но с ремесленниками и купцами я сражаться не буду. Это черный колдун заставил меня с ними сражаться. Да раздери меня Саурон, я сейчас, раненый, чувствую себя лучше чем вчера, потому что я свободен, а не околдован!

И передайте этому их трусу-королю, что я предлагаю мир его народу. И что только тот, кто был на этом поле, может быть послом Нуменора в Рохане.

Эостар, второй маршал Марки и главный роханский грамотей, облек слова короля в более приличные, но не менее насмешливые по отношению к королю Инзиладуну дипломатические формы.

Еще говорят, что король Тингул страшно расстроился, узнав о смерти капитана Воронвэ.

- Провалиться мне ко всем Балрогам! В этих двух королевствах нет ни одного человека, с кем можно было бы так хорошо выпить, как с этим морским разбойником! Вот уж не думал, что и он сюда полезет! Да я теперь три года пить не буду!

И, говорят, король сдержал свое обещание.

Вторая странность состояла в том, что после битвы у Гвиндора пропал меч, которым он одержал победу над королем Тингулом.

- Я этому не удивляюсь, - сказал растерявшемуся и виновато глядящему Гвиндору Кикус.

КИКУС ИЩЕТ СЫНА

Почти семь лет длилось семейное счастье Кикуса и Алины и почти три года было его сыну.

Алина не оставила планов мести, а только отложила их. Кикус это чувствовал, но, догадываясь о том, что с ней произошло, ни о чем ее не расспрашивал. Тем более, что теперь Алина не стала бы ему ничего рассказывать.

"Но не имею я права судить человека на основании только того, что прочел на лице женщины" - говорил себе Кикус. И тяжкое предчувствие охватывало его, предчувствие, что к большой беде приведет его промедление.

Все случилось неожиданно. В расположенной рядом с Осгилиатом деревне пропала красивая девушка. Алина, ничего не сказав Кикусу, отправилась туда и погибла. Кикус нашел ее в лесу со стрелой в груди, в том месте, куда привел его болезненно плачущий талисман.

А пока Кикус искал Алину, у него похитили сына. Радагаст в эти дни тоже отсутствовал, и только мертвая старая Роза, гостившая в Осгилиате давняя ученица волшебника, лежала на пороге дома. И только странный, напоминающий глаз значок был нарисован ее рукой и ее кровью на стене дома.

Три дня поисков сына дали немного и не дали никаких подтверждений, позволивших бы ему увериться в вине подозреваемого. Самое странное было то, что, скорее всего, его сын был снова похищен - в этот раз у похитителя. По крайней мере, именно так прочитал Кикус следы, обнаруженные им в разрушенном старом доме неподалеку от Роханского тракта.

Тогда Кикус стал искать пропавшую девушку. Он пришел в деревню, поговорил с ее родственниками, а потом направился в сторону столицы. Кикус никому не рассказывал, что случилось дальше. Известно только, что через четыре дня пропавшая девушка объявилась в своей деревне. Она, одетая в богатую и красивую одежду, пришла в себя на рассвете на опушке леса неподалеку от своей деревни и ничего не помнила о том, что с ней было. Возвращение ее прошло почти незамеченным, поскольку весь Нуменор второй день обсуждал известие о гибели короля Инзиладуна.

Радагаст, примчавшийся откуда-то с Востока при известии о смерти короля Нуменора, молча посмотрел на Кикуса и сказал:

- Я виноват. Не верил, что король мог дойти до такого. Думал, она ошибается.

Кикус мрачно кивнул в ответ. Волшебник заставил его рассказать все, что известно о похищении и спешно отправился организовывать поиски мальчика. О том, как был убит король, он даже не спросил.

Месяц поисков не дал результатов. Было понятно, почему опасавшийся мести король убил Алину. Было понятно, как он это сделал. Но кому надо было похищать их сына? Боялись будущего мстителя? Но мстить за Алину было кому и месть себя ждать не заставила.

Саурон тоже не был в этом замешан, также, как и другие великие маги и известные Кикусу и Радагасту колдуны и ученики магов. Радагасту и Кикусу удалось выяснить, где в тот день был каждый из них. Оставались двое - неизвестный, который колдовал с волосами Алины и желтоглазый вор Гермс. Только у Гермса могло хватить ловкости и наглости похитить ребенка у действовавших заодно с королем неизвестных. Гермс (если это был он) ловко обманул тогда погоню, но потом его обнаружили и гнали на север. И здесь следы терялись.

И снова начала покрываться коростой душа Талиона, лишенного ласкового взгляда жены и беззаботной улыбки сына. Но тело Кикуса продолжало выздоравливать. Не щадя себя продолжал он работать в кузне, и все большей силой наливались его руки, и все тяжелее и точнее становились удары его молота. И все так же был Кикус самым старательным учеником волшебника Радагаста.

Перед каждым полнолунием волшебник звал его к себе и говорил: следующую неделю я буду учить тому, что ты сможешь прочесть в этой вот книге. У тебя есть восемь дней. Затем волшебник рассказывал, что сумел он узнать с помощью птиц и зверей, а затем они обсуждали, куда в этот раз должен направить Кикус свои поиски.

Затем Кикус уходил. Он тайно следил за всеми великими магами, пытаясь понять их дела и замыслы. Он переодевался и бродил среди воров и нищих во всех городах Нуменора. Хромота не давала Кикусу идти быстро, но возродилась былая его неутомимость, и намного больше обычного пешехода удавалось ему проходить за сутки.

Много неожиданного узнал Кикус в этих поисках, но не нашел сына.

Много сил потратили Кикус и Радагаст на то, чтобы найти желтоглазого. И очень много узнали о его прошлом. Но ни прямые, ни косвенные вопросы среди воров и нищих Нуменора ничего не дали Кикусу. Более того, он понял, что после этих вопросов он стал врагом. Его приняли за ищейку, и теперь он ничего не добьется среди воров своими вопросами. И тогда он пошел в "Хоббит", самую опасную и темную, наполовину врытую в склон высокого холма таверну.

- Ты пришел искать неприятностей, калека? - спросили его. - Ты не уйдешь отсюда.

- Кто-то из вас увидит желтоглазого, - ответил Кикус. - И я хочу, чтобы ему передали мои слова.

- Может кто-то и передаст. Но после твоей смерти, - сказал высокий кудлатый человек, в котором Кикус с удивлением узнал одного из тех разбойников, с которыми он дрался в юности.

- Вы хотите убивать калеку. Все вместе? А тебя я знаю, ты один из тех семи храбрецов, что не справились с мальчиком.

- То был не мальчик. То был будущий великий витязь Талион. Только я один на всем свете дрался с Талионом и остался жив! - гордо заявил разбойник. - А тебя я раздавлю одной левой рукой и не буду пачкать меч, которым сражался с Талионом.

Рассмеялся Кикус, услышав такую похвальбу.

- Правильно, сказал он. Нельзя мечом драться с посохом. Давай драться левой рукой. А ты подержи мой посох. - И Кикус отдал свой железный посох ближайшему к нему разбойнику. Тот бездумно взял его, как берут в руки толстую палку и, конечно же, уронил. Посох весил около двенадцати килограмм. По полу громыхнуло, кого-то больно ударило, круг, окружавший Кикуса, распался. Кикус неуловимо быстро шагнул вперед и левой рукой ударил, скорее даже толкнул кудлатого, и тот, перелетев через стоявший сзади стол, закувыркался по полу и остановился, врезавшись в стенку.

Кикус выждал, пока кудлатый очнется и сказал:

- А теперь можешь всем рассказывать, что ты единственный, кто сам встал на ноги после удара кузнеца Кикуса. Для большей убедительности Кикус поднял посох и, со свистом рассекая воздух, опустил его поперек узкого стола. Стол с треском распался на две равные части.

- Не может этот человек быть ищейкой, - внезапно раздался негромкий уверенный голос, и разбойники отступили. - Скажи мне, что ты хочешь передать желтоглазому.

Кикус понял, что перед ним главарь. Чуть выше среднего роста, чуть шире среднего в плечах, с крупными чертами лица и скупыми уверенными движениями - не очень бросающийся в глаза. Кикус присмотрелся. "Сильный вожак. Жестокий. Очень жестокий. Но не злобный и не лживый" - читал Кикус его лицо - "скорее ожесточившийся. Где может, любит быть справедливым, но может это редко".

- Передай, что ребенок, который должен стать хозяином похищенного меча, сам дважды похищен.

- И этот ребенок будет владеть мечом, как ты своим посохом? - полувопросительно сказал вожак. Потом настороженно и неторопливо продолжил. - Такого стоит искать. Я передам. Если только удастся. Если желтоглазый жив. Если он скрылся не слишком далеко. Но желтоглазый не крадет детей. По крайней мере первым. - Голос его снова стал полувопросительным.

Он стал многословен, чтобы выиграть время и разобраться во мне, понял Кикус. Вожак непрост. Трудно одновременно говорить и думать о разных вещах. Он был и мошенником? Или учился у мошенников?

И, слегка склонив голову, ответил:

- Извини. Я не имею права сказать больше. Ребенок действительно такой. И еще ты хочешь понять, кто я. Но это неважно, меня никто не знает, потому что я был искалечен в своем первом бою.

- Ну что же. Иди. Пропустите его, - приказал главарь и добавил странную, очень зло произнесенную фразу: - Боюсь, что все понятно.

Кикус еще раз всмотрелся в лицо разбойника. Колдун? Драконоборец? Откуда такая злость и сочувствие? Но разбойник не собирался продолжать разговор и Кикус молча кивнул и ушел.

Случилась эта встреча осенью. А всю зиму и весну Кикус и Радагаст продолжали свои малоуспешные поиски.

Все свидетели говорили одно и то же: "Что-то с нами произошло, и мы не помним". Одни увидели подъезжающих всадников, а потом, очнувшись, увидели уезжающих. Да и не до всадников было - не сразу поняли, что на них напал какой-то морок, спорили с соседями или спутниками о том, что случилось. Проверяли, не украдено ли что, бежали посмотреть, не случилось ли что с детьми, в двух местах занялись пожары, некоторые упали с высоты.

Следы этих происшествий вели на оживленный северный тракт, а на тракте никаких происшествий уже не было.

Позднее Кикусу передали записку: "Ищи на Севере. Ч. Страйдер". Черный Страйдер, как уже знал Кикус, была одна из многих кличек встреченного им в таверне "Хоббит" вожака разбойников. А "Страйдер" было довольно распространенным на Севере прозвищем. Про Черного Страйдера тоже говорили, что он ушел на север.

ВЗДОРНАЯ КОРОЛЕВА ХАЛЕТ

Слухи говорили, что, подобно мужу своему Тар-Амандилу и отцу мужа своего Тар-Инзиладуну, неравнодушна была к противоположному полу королева Халет. Но если женолюбие королей не казалось народу Нуменора чем-то отвратительным, то слухи, о, гм... как бы это сказать, некоторой нецеломудренности молодой, энергичной и не очень красивой королевы, оскорбляли государственную гордость Высоких Нуменорцев.

Но, все-таки, это были только слухи. Кто хотел - верил в эти слухи, кто не хотел - не верил. А вот то, что королева не умела себя вести, видели все.

Женолюбие королей прощалось. "Ну должно же, во имя Сил Светлых и Черных, быть в нем хоть что-то мужское" - проорал как то капитан Воронвэ двум сплетникам в "Морском звере". И хотя предыдущих слов в таверне не слышали, никто после выкрика Воронвэ не усомнился, что речь шла о Его Величестве Инзиладуне.

Но лет пять назад, говоря о дворе, Радагаст сказал: "Бедная принцесса Халет". И Кикус, всегда старавшийся понять непонятое, при случае свернул разговор на Халет. "Протест может завести ее слишком далеко. Эта женщина могла иметь лучшую участь. А что касается слухов и мнений, сам человек и мнение о нем могут сильно отличаться".

И вот сейчас у дверей кузницы Кикуса гарцевала на вороном коне, привлекая испуганные взгляды редких прохожих, разгневанная королева Халет. Гнев и разрумянившееся лицо красили одетую в траурные цвета королеву.

- Ваше Величество, успокойтесь, Ваше Величество, - заговорили подскакавшие вслед за королевой толстоватые и равнодушные придворные.

Ни одного человека, которому я доверился бы в случае опасности, окинув их лица и фигуры, решил Кикус.

- Да я лучше буду иметь дело с этим смердом, чем с вами, - прокричала королева.

А придворные что-то лопотали, что-то пустое и якобы подобострастное, пытаясь ее успокоить. Но Кикус уже не смотрел на них. Он смотрел на высокого человека, шептавшего что-то, будто бы вместе со всеми, и при этом державшего что-то в руке за пазухой. Кикус его узнал - тот самый чародей, что когда-то давно пытался колдовать с волосами его Алины.

Не зря оживший несколько дней назад остаток Палантира заставил больного Кикуса выйти на крыльцо. И не первый день скакало и кружило в окрестностях Осгилиата недоброе волшебство.

И уже другим, испытующим взором осмотрел Кикус придворных в те мгновения, что королева отталкивала сдерживавшие ее коня, пусть и придворные, но все-таки более сильные мужские руки. Но не действовало мелкое колдовство рядом с человеком, прорвавшимся через врата Барад Дура. И, к удивлению придворных, королева вырвалась.

- Кто ты... - начала, остановив коня перед крыльцом, говорить королева Халет.

"Как удачно. На крыльце я выше коня и, кажется, успею" - понял Кикус.

- Я плохо слышу, Ваше Величество, - сказал он и, когда королева наклонилась, схватил ее за локоть и как пушинку снял с коня и опустил на крыльцо, а затем втащил себя в седло и послал коня - в это мгновение Кикус узнал могучего коня бывшего наместника Фарамира - послал коня прямо на злосчастного чародея.

И снова, как и много лет назад, вскинул чародей руки в повелевающем жесте и снова бессильны оказались его чары. Но даже бестолковые и галдящие придворные успели понять, что тайным чародеем оказался их товарищ, и что в руках у него - обвязанная заговоренными путами кукла, изображающая королеву Халет.

По траве покатилось обмякшее, как мешок, тело чародея, и рядом покатилась кукла в разорванных путах, и рядом упал ослабевший от чрезмерных для больного человека усилий хромой кузнец Кикус. Но уже через секунду встал Кикус на одно колено, держа в руке меч поверженного чародея, и хватило у него сил, чтобы прогреметь:

- Стойте, змеи! И где Фарамир? Я и Фарамир будем допрашивать этого человека!

Слаб был Кикус от ран и болезни. Не то что боя, даже и склочного спора не смог бы он выдержать в этот момент, ибо разошлись швы на его левой руке, и страшно болело от падения избитое тело. Но пробудился освобожденный от колдовства гордый нрав королевы Халет, понявшей вдруг, что же это были за путы, из которых она пыталась уйти.

Только вместо прекрасного рыцаря Талиона, который в горячечных снах освобождал ее перед логовом дракона, освободителем ее стал уродливый кузнец. Знаменитый уродливый кузнец, постоянно невесть куда пропадавший и невесть откуда появлявшийся. Черный колдун, по словам пресветлого мага Митрандира. Лучший ученик сгинувшего великого мага Радагаста и победитель черного Назгула, по словам строптивого воеводы Фарамира.

- Быть посему! - сказала королева, единственная, кого громовой голос Кикуса не напугал, а озаботил, ибо поняла она, что ранен или болен кузнец, и что объединиться им нужно против лукавых придворных.

И тут, на их счастье, стук копыт раздался с дороги и, странно выглядевший на неоседланной лошади, прискакал Фарамир.

- Что случилось, Кикус? - не обращая внимания ни на придворных, ни на королеву прокричал Фарамир. Быстро работала голова у бывшего царедворца. Давно чувствовал он колдовские путы на королеве, но не было у него ни знаний, ни сил, чтобы найти их и порвать. Зато опыта, дворцового подлого опыта, у него было много больше, чем у порывистой королевы и одинокого кузнеца, и сразу заподозрил Фарамир, что колдун не один. И горького воинского опыта хватало у него, чтобы понять, что не боец сейчас могучий Кикус. И что надо действовать, пока придворные растеряны.

- Слезть с коней в присутствии королевы! И все вы будете допрошены, ибо один из вас привел в свиту королевы этого колдуна!

Понуро слезли с коней незадачливые царедворцы, но испугался сообщник колдуна и попытался, развернув коня, спастись бегством. И рухнул на землю, раненый вылетевшим из руки Фарамира кинжалом.

- Ну, ваше счастье, что сообщник признался сам. И извините, если обидел. Я брал на испуг, - сказал Фарамир. Придворные облегченно вздохнули.

Фарамир понимал, что сообщников могло быть несколько, но пока что они не опасны. Они придворные и, хотя бы на время, примкнут к победителю.

- Ваше Величество! Прикажите послать за капитаном городской стражи Радруином, - понимая, что дальше распоряжения должны исходить от королевы, сказал Фарамир. И удивился, что королева совсем не выглядит ни вздорной, ни растерянной, как в последние дни.

- Исполняйте, Марах, - сказала королева самому молодому из придворных. - Ангрод - вернитесь к карете вместо Фарамира, пусть слуги доставят ее к кузне. Колдуна и изменника свяжите. Просите наместника приготовить для меня покои.

- Ты ранен? - опустилась королева на колено рядом с Кикусом. Непривычное чувство - пушинка в мужских руках - не оставляло ее. Оно было сильнее гордости выброшенной из седла королевы. Но события так мчались, что и она, и придворные уже забыли, что смерд выкинул из седла королеву. Потому, как с изумлением начала понимать она, что неизвестно где и кем израненный кузнец Кикус только так и мог добраться до колдуна.

- Благодарю, моя королева. Мои раны заживают быстро, - ответил Кикус. Фарамир предостерегающе кашлянул. Даже не все дворяне, а только рыцари имеют право говорить "моя королева".

И тогда королева выпрямилась, неожиданно торжественная и величественная, и сказала:

- Посвящаю тебя в рыцари королевы. Гербом твоим будет меч, рассекающий путы, а покровителем рода возьми, по своему выбору, одного из рассекавших путы героев древности. Ибо ты когда-то принес меч, сразивший захватчика Тингула. И ты разорвал колдовские путы на твоей королеве, - и королева протянула в сторону левую руку, ожидая, что ей подадут меч.

Ритуал посвящения в рыцари прост. Потому что нередко в рыцари посвящают прямо на поле боя. Случалось, в рыцари посвящали и не дворян. И потом таких новоиспеченных рыцарей спешно обучали хорошим манерам, если, конечно, они выживали в боях. Потому что только в очень тяжелом положении рядом с королем может оказаться человек из простонародья. И только в таком положении король начинает вербовать себе близких сторонников среди низкостоящих.

Быстро пронеслись эти мысли в голове бывшего царедворца Фарамира. "И учить его хорошим манерам будет никто иной, как я." - понял Фарамир. "Так что поиски дракона пока отменяются. Тем более, что защищать сейчас королеву - все равно, что идти против дракона. А напрасно королеву обвиняют в плохих манерах! Полное знание ритуала!"

Настоящий придворный и при выполнении самого сложного ритуала думает об интригах и не упускает ни выражений лица, ни жестов присутствующих. При посвящении в рыцари нужен меч, и Фарамир поднял меч изменника, подал его королеве, а сам наклонился к Кикусу, чтобы прошептать, что должен делать дальше посвящаемый. И, к своему удивлению, был остановлен успокаивающим взглядом кузнеца.

Со странным для громоздкой и уродливой фигуры изяществом принял кузнец раззолоченный придворный меч. ("Нередко меч дают раненым. Вставать не обязательно" - вспомнил Фарамир тонкость ритуала.) Кузнец не встал. Он взял меч в две руки, наполовину снял ножны, поцеловал лезвие, склонил голову (раненый имеет право не кланяться), а затем только, будто бы меч придал ему сил, встал, выпрямился ("Да какого же он роста?!" - отшатнулись придворные) и сказал:

- Принимаю меч и герб и клянусь верно служить тебе, моя королева. Почетно принять добытый в бою меч врага, но это меч не только врага, но и изменника, и потому я перекую этот меч, как велят традиции рыцарей Нуменора. Покровителем же своим я выбираю Финрода Верного, ибо мне тоже довелось пробираться дорогами тьмы и огня.

Будто ураганом снесло с лиц придворных проступавшие на них кривые ухмылки, и содрогнулись они, ибо отдаленные раскаты грома послышались им в хриплом голосе кузнеца-рыцаря. И поняли они, что не так просто будет справиться с королевой, на чьей стороне оказались этот кузнец и неожиданно вернувшийся знаменитый воевода. Но, поскольку собственной судьбой, судьбой случайно попавших в борьбу могучих сил мелких придворных, были озабочены их головы, гораздо меньше Фарамира поняли они в произнесенных словах.

Застыл бывший воевода, а ныне странствующий рыцарь Фарамир, потому что понял наконец, что не простого кузнеца обучал великий маг Радагаст. "Но кто же он? Ведь не Радагаст же обучал его формулам нуменорских рыцарей? И королева-сумасбродка оказалась проницательнее меня! Или это случайность?!" - очень много тонкостей даже в простейших ритуалах, и даже Фарамир не успел просчитать сказанных королевой и кузнецом иносказаний, и понял, что еще долго будет их просчитывать.

И застыла вдовствующая королева Халет, ибо быстр был ее ум, понявший тонкости ответов посвященного, и необычно чуток и проницателен стал ее сбросивший оковы дух, и в глазах стоявшего перед ней рыцаря прочитала она его и свою судьбу, и узнала эти глаза - глаза являвшегося ей в снах великого и прекрасного рыцаря Талиона, и отчаянная мысль пришла ей в голову.

- Твои поступки говорят о твоей силе и храбрости, а слова твои говорят о твоем уме. И ты разоблачил колдуна, о Разрубающий Путы. Означает ли это, что ты владеешь и магией, ученик Радагаста?

- Я знаю многие магические приемы, но у меня нет никаких магических способностей, кроме умения разрушать злую магию, - ответил новопосвященный.

- Каким именем желаешь ты называться, о рыцарь? - Фарамир увидел, как содрогнулись придворные, только сейчас начавшие подозревать, что не случайные слова говорили королева и новоиспеченный рыцарь.

- Я прошу разрешения сохранить свое временное имя Кикус, ибо угодно это имя покровителю кузнецов и лекарей Ауле, - сказал Кикус. - И знай, королева, что вдвойне счастливой оказалась для меня эта встреча, ибо с этого часа начал видеть мой выздоравливающий глаз.

- Ну, это у тебя от того, что при падении искры посыпались, - умышленно грубовато встрял Фарамир и придворные облегченно рассмеялись, а королева неожиданно просветлела лицом, и только Фарамир увидел и изумился мелькнувшим в ее глазах нежности, а затем решимости.

Королева подняла вверх левую руку, с которой не было еще снято обручальное кольцо, потому что не прошло еще девяти дней после гибели короля и сказала:

- Рыцарь-кузнец Кикус, создающий мечи и разрубающий путы, ты будешь сопровождать меня, защищая от злого колдовства до тех пор, пока не дам я жизнь наследнику трона. Погиб король, но не прервался с ним род королей Нуменора! А после рождения сына ты будешь обучать его наукам и ремеслам, ибо настает время, когда не только мечами должно определяться величие королевства.

Ошеломленно застыли придворные, запричитала в подвезенной, наконец, карете единственная сопровождавшая королеву служанка, и с восхищением посмотрел на королеву бывший придворный Фарамир. "Этой королеве можно служить" - сказал он себе.

Во дворец наместника ехали молча. Королева села, наконец, в карету, служанка бросилась ее расспрашивать, но королева приказала ей замолчать. Кикус неловко - из-за больной спины - трясся на коне рядом с дверцей кареты, Фарамир ехал у другой дверцы, часть придворных и слуг скакала впереди, часть - сзади, конвоируя пленного колдуна и предателя. Трубили трубачи, и торжествующие голоса оповещали о прибытии королевы. Властвующей королевы, королевы-победительницы. Совсем другой прием, чем вчера в Предгорье. Князь Имрахиль проиграл. По крайней мере временно проиграл.

И теперь у Фарамира было время продумать слова, сказанные при посвящении в рыцари.

Королева не сказала "возьми себе имя" - как говорят получающему дворянское звание. Следовательно, она заподозрила в Кикусе рыцаря, скрывающего свое имя. И это - впервые увидев человека и после очень бурных событий.

Кикус сказал, что принимает меч, но не сказал, что принимает герб. И подтвердил то, что она заподозрила, более того, королева поняла, что это не оговорка простолюдина, а сообщение - у меня есть герб, и герб знатный, и у меня есть причины не открывать свое имя. Причина очевидная - уродливые ранения, полученные не в бою.

Формулы "меч врага - почетно", "меч предателя - перековать" были втиснуты в одну фразу - это мог сделать только большой знаток традиций.

И королева, и Кикус проявили себя знатоками и в части выбора имени покровителя - второго, а иногда и первого имени рыцаря. Во дворце, в мирное время, проходящий посвящение должен показать если не храбрость, то хотя бы сообразительность и образованность. Поэтому он должен разгадать даруемое имя. Раненому на поле боя загадки задавать неуместно. Но неуместно и не дать ему - если у него есть воля и силы - проявить себя. И королева позволила Кикусу выбрать - решать или отложить решение загадки. Кикус ее решил не задумываясь, и, как полагается, дал не основное (Финрод, сын Финголфина, освободил из пут Маэдроса, сына Феанора), а дополнительное обоснование к выбору имени (прошел дорогами Тьмы и Огня).

В Священных Книгах немало героев, освобождавших кого-либо из пут. Финрод, возможно, самый знатный из них. Но Кикус не берет это имя вместо своего - следовательно, его имя значит не меньше.

"Только на ковровых дорожках, после долгих тайных переговоров и репетиций, проходят такие полные намеков посвящения" - подумал Фарамир. "Никогда не думал, что увижу это в настоящей жизни". Ведь посвящение в рыцари - самый простой из ритуалов. Тонкости необязательны. Разве что для Десяти Семейств. Десяти семейств?! И он сказал, что не подвержен чарам? И он когда-то дал Гвиндору меч, не уступивший Черному мечу? "Не прервется род Сыновей Грома" - вспомнил Фарамир и - не услышав, а почувствовав просьбу о помощи, бросился вокруг кареты и подхватил едва держащегося на коне Кикуса.

И удивился, почувствовав, что тонкая рука королевы тоже успела открыть дверь и поддержать Кикуса.

Королева, как и положено делать в таких случаях, велела посадить раненого рыцаря в свою карету, на место служанки.

- Прости, что я не передала тебе свои силы раньше, - шептала королева, лаская иссеченную шрамами больную руку кузнеца-рыцаря. Ведь не боящиеся чар дракона могут передавать друг другу свои силы. Но я хотела, чтобы у тебя был повод ехать в карете, Талион.

"Талион. Она сказала Талион?" - удивился приходящий в себя Кикус. "Нет, мне почудилось. Но с ней хорошо и надежно, с этой странной королевой, и мои силы возвращаются" - и Кикус задремал.

Покои того, кто охраняет он колдовства королеву, ждущую ребенка, находятся рядом с покоями королевы. Так должно быть. И именно этого хотела королева.

Ночью она пришла к Кикусу и зажгла свечу рядом с его постелью. Кикус встретил ее внимательным и спокойным взглядом.

- Я еще не ношу ребенка, - сказала она. - И я хочу, чтобы ты стал отцом будущего короля.

Но разве могут прямые слова помочь женщине в таком деле как любовь? Конечно, будь на месте Талиона кто-нибудь из придворных, не преминул бы он воспользоваться такой возможностью, будь она высказана хоть прямо, хоть сколь угодно скользким намеком. Хотя кто из придворных мог услышать такие слова от королевы?

Талиона вовсе не обрадовали слова королевы. Ибо ненавистное ему колдовство Глаза дракона витало в воздухе, и ложь и ловушка мерещились ему в словах королевы.

- Ты, королева из рода Высоких Нуменорцев, хочешь ребенка от уродливого кузнеца Кикуса? - спросил Талион, пытаясь тем временем понять, где источник колдовства и свои ли слова говорит королева.

- Я хочу ребенка от рыцаря Талиона из рода Сынов Грома, - сказала королева.

- Разве я похож на того красивого мальчика? - удивился Кикус.

- Да, - сказала королева.

Узнала, так узнала. Мало ли, что может узнать тот, кто сам по себе является источником колдовства! (Талион уже понял, что перстня с Глазом дракона поблизости нет, и колдовство исходит от самой королевы и вовсе не собирается разрушаться от присутствия Победителя дракона.)

Что это? Колдовство, рассчитанное лично на него, Талиона? Учитель говорил о такой возможности, но считал, что ни один из ныне живущих магов не сможет создать такое. "Пойду напрямую" - решил Талион.

- Недоброе колдовство носишь ты сейчас на себе, о королева, - сказал он.

- Недоброе? Колдовство, как меч, зависит от того, кто его носит! - сверкнула глазами королева.

- Не всякое колдовство послушно. Иное подминает хозяина под себя, - в упор глядя на королеву, произнес Кикус, и в голове его вертелось: "Не так. Что-то еще не так. Почему я вижу ее такой? Она меня околдовывает? Нет. Все так. Просто, хвала целительнице, я вижу ее двумя глазами. Хвала целительнице?!"

- Это колдовство Глаза дракона, которое я победила, - гордо сказала королева. - Ты победил дракона, а я победила Глаз дракона.

- Из-за этого колдовства погибла моя жена. И с его помощью похищен мой сын, - горько сказал Талион. - Трудно мне поверить той, кто носит это колдовство в себе, моя королева.

Длинный и трудный разговор последовал за этим. Прямыми и откровенными людьми были не боящиеся колдовства дракона Высокие Нуменорцы Халет и Талион. И многие злые тайны вскрылись, многому ужаснулся закаленный разум Талиона, и, как очистительным огнем, были выметены темные тоскливые воспоминания в душе королевы.

Горечь и сочувствие, но не любовь чувствовал Талион. И хотел он уже напомнить королеве, что скоро утро, и что ей надо уходить, и не может быть любви между теми, кого разделяет столько крови и страданий. Но огонь любви горел в душе королевы, и светились ее глаза, и встала она во весь рост, отчаянная и неожиданно красивая, и сказала:

- Да, о великий витязь Талион, я пришла к тебе как последняя девка.

- Да, пять дней назад у меня умер муж. И, скорее всего, он был убит твоим учителем.

- Да, я не любила своего мужа и ненавидела его отца.

- Да, отец моего мужа убил твою жену. Да, ты убил отца моего мужа.

- Да, мой муж злоумышлял против твоего учителя. Я не знаю, что именно произошло, но я помогу тебе найти твоего учителя.

- Да, я просто хочу от тебя ребенка. Для того чтобы остаться королевой. Чтобы иметь сына от великого воина. Чтобы трон не достался подлецу.

- Да, я хочу обмануть свой народ. Вместо слабого и коварного короля он получит доброго, умного и сильного.

- Да, я хочу остаться королевой. И останусь ею по праву, ибо руки короля - руки целителя и способность исцелять почувствовала я при встрече с тобой.

- Да, я владею колдовством Глаза дракона, ибо своей волей победила я этот злосчастный камень! И я усыпила стражу наших комнат! Но ты ведь можешь разрушать злое колдовство, так разрушь!

- Не получается, - удивился Талион, и злость ушла из его голоса.

- Не получается, потому что сказано в пророчестве, что твои дети и дети твоей разлюбезной Эвелин станут основателями государства, где люди живут счастливо. Я рожу от тебя сына, который женится на дочери твоей разлюбезной. И не думай, что я на нее сержусь - зачем это мне сердится на будущую родственницу?

- У тебя теплый гнев. Не злой, не холодный, а теплый. Ты хорошеешь в гневе, - удивился Талион, - это редкость для женщины и удача для правителя.

- А как твой больной глаз. Каким видит меня твой больной глаз?

И тут Талион улыбнулся. Это была его первая озорная улыбка за долгое время.

- Знай же, о королева, что мой выздоравливающий глаз никогда не видел женщины прекраснее.

- Тоже мне комплимент. Думаешь, я не знаю, что твой выздоравливающий глаз вообще ни одной женщины не видел! - рассмеялась королева. - Да, я знаю, что я не очень красива. Но я хорошею, когда вижу тебя. И ты не можешь разрушить мое колдовство, потому что оно доброе, потому что я люблю тебя.

- Нет, моя прекрасная королева. Я могу разрушить любое колдовство, если хочу. А я, оказывается, хочу того же, что и ты. - И Талион протянул королеве свои могучие руки и, как пушинку, поднял ее и привлек к себе. - Но не поцарапают ли тебя мои шрамы, если я буду целовать тебя?

- Именно это я и хочу узнать, - сказала Халет.

ЗАГОВОР ПРОТИВ РАДАГАСТА

Велика была любовь этой женщины и велики были ее силы, и хватило их не только на любовь. Когда Талион проснулся, был день. Королевы рядом не было. На стуле висела приличествующая рыцарскому званию одежда и, безмерно удивленные, стояли рядом с постелью Фарамир и вчерашний лекарь.

- Что за волшебство излечило тебя, рыцарь? - спросил Фарамир.

- Королева, - прошептал лекарь. - Она приходила вечером, когда больной метался в лихорадке. "Руки короля - руки целителя" - сказала она и возложила руки на его голову, и больной успокоился и заснул. Потом она пришла утром и теперь больной здоров. - Лекарь, давний знакомец Радагаста, явно не знал, как теперь надо величать кузнеца Кикуса.

- Хм. Я еще вчера понял, что этой королеве стоит служить. А если она умеет штопать такие раны, половина ветеранов сразу перейдет на ее сторону. Какой подлец назвал ее Вздорной?

- Но все-таки, больному нужен покой. Связки только начали срастаться.

Кикус хотел было протестовать, но вспомнил ночной шепот королевы: "Даже если выздоровеешь - притворяйся больным. Мне нужен повод не ездить в столицу".

- Можешь ли ты уделить мне некоторое время, Фарамир? - спросил он.

Фарамир кивнул и властно посмотрел на лекаря. Тот сразу засуетился, собирая свои инструменты. Когда лекарь вышел, Фарамир сказал:

- Надвигаются большие события. Я не все понимаю, но мой меч в твоем распоряжении, рыцарь, Разрубающий путы.

"Меч самого знатного рыцаря королевства? В распоряжении новоиспеченного рыцаря? Это что же? Теперь каждый может меня узнать?" - пронеслось в голове у Талиона.

- Только королева и я узнали тебя. В теснине Андуина Черный меч ранил меня, но он же уничтожил путы, подобные тем, что были на королеве. Это они не позволили мне выйти с тобой и Белегом против дракона. Прости меня.

- Ты в этом не виноват.

- Виноват. Я по своей воле стал придворным. Поэтому и был опутан.

- Оставим это. Что привело тебя к королеве?

- Я искал своего дракона, - усмехнулся Фарамир. - Но драконы перевелись. И я проехал на своем коне половину Средиземья. Кстати, привет тебе от Серебряного Мага Корвина. Мы с ним побывали в одном приключении. Пытались достичь Концов Земли. Но об этом потом. Я помог ему еще в одном деле, и перед тем, как исчезнуть, Корвин что-то увидел и крикнул мне, что мой дракон - на моей родине, что я должен помочь Радагасту, и что Талион должен пройти Лабиринт.

- Корвин исчез в Лабиринте?

- Да, в его центре.

- Значит, это правда, то, что рассказывают про Лабиринт? И он передавал мне привет, как Талиону?

- Нет, как Кикусу. Я сказал так, потому что не сомневаюсь, что Корвин тебя узнал. У Корвина свое колдовство. Колдовство Лабиринта. Его никто не понимает, я много узнал, но мало понял. Главное, он сказал, что я должен выручить Радагаста, а потом вернуться с тобой к Лабиринту.

- Действительно. Главное теперь - найти Радагаста.

- Нет, - ответил Фарамир. - Это - главное для меня. Ты же должен охранять королеву. Ты лучше понимаешь, что здесь происходит.

- Не больше твоего. Я тоже путешествовал. Я был в Мордоре, но Саурон назвал меня дураком, который шляется там, где ничего не понимает, в то время, как его Учителя пытаются похитить.

- Ты был в Мордоре? Как?

- Я просто проломился через врата Барад Дура. Это не так уж и сложно. Вот убьешь своего дракона - тоже можешь попробовать. Только ни к чему это. Саурон сказал, что к нему можно и просто постучаться, что я такой же дурак, как и мой отец, и что ему надоело чинить ворота за всякими оболтусами, поверившими в дурацкие сказки. Приходи чуть позже, сказал он, а сейчас смотри. И я посмотрел в его знаменитое Багровое око и увидел короля, Гэндалфа, Вздорную Халет - она действительно выглядела вздорной. И стражников, идущих по чьим-то следам, и мертвого медведя рядом с мертвыми стражниками, и засады. Я узнал этого медведя и понял, что он погиб, защищая учителя.

- Глаз не покажет Радагаста, если он прячет свое волшебство. Так же, как не показывает и тебя, - сказал Саурон. - Я думал, вы вместе, и поэтому не переживал. Вместе вы бы справились.

- С чего тебе переживать за нас, Черный Маг? - спросил я.

- Ну, в более высокие доводы ты не поверишь. Поэтому скажу тебе простейший - я следующий у Него на очереди. Твоему учителю выпала великая честь - его Он поставил впереди меня.

- Он. Кто Он? - спросил я.

- Ты не поверишь. Поэтому узнай сам, - ответил Саурон. - И нечего болтать. Успокойся. Пообедай. Выбери себе меч, доспехи и коня, и скачи в Осгилиат. Если не найдешь своего учителя - попади в одну из этих дурацких засад и оттяни на себя их силы. Только не забудь о доспехах. Главное - действуй быстро, разгони одну засаду и скачи к другой. Не дай им собраться вместе. С десятью ты справишься, с сотней - нет. И учти, что, кроме засад, есть еще и загонщики. С ними в одиночку не справишься даже ты.

- Как видишь, - усмехнулся Кикус, - Саурон был льстив и заботлив. Особенно подозрительно мне было это "даже ты". Но "даже я" - Радагаст долго учил меня различать ложь и правду - так вот, "даже я" не нашел в его словах ни одного признака лжи. Так что рано мне еще беседовать с Сауроном. И тебе не советую.

Но я последовал совету Саурона и разорил несколько засад. Потом сцепился с загонщиками и еле унес ноги. Не знаю, помог ли я Радагасту. Я его ученик и поэтому могу чувствовать его волшебство даже вдали. Но я ничего не услышал.

- Я тоже разорил одну засаду - но их было только пять человек. Не понимаю, зачем они напали на меня. Вначале они были, как заколдованные, и ярость мешала им действовать умно, но, благодаря своему бесстрашию, они едва меня не одолели. Я убил или ранил четверых, но последний прозрел и сражался прекрасно, это был один из моих старых десятников, Уртэль. Мне было жаль его убивать и я хотел только разоружить его. Но он вдруг сдался сам. И только повторял:

- Прости меня, Капитан. Что я наделал?. Как я буду смотреть им в глаза?

Но я уже понял, в чем дело.

- Ты был заколдован, - сказал я, - но ты оказался достаточно сильным и освободился еще до удара моего меча. Я знаю это колдовство и владею даром его уничтожать, но дар мой слаб. Злые силы поднялись над Нуменором и стравливают нас между собой. Против кого ваша засада?

- Против злых сил - король приказал, чтобы, подобно Следопытам Арнора, мы несли дозор в этом лесу и не давали нечисти проникнуть вглубь страны. И ученики великого мага Гэндалфа дали нам талисманы против нечисти.

- Что за талисманы? - спросил Кикус.

- Довольно обычные. Вот. Уртэль отдал его мне. По-моему, он не действует, - Фарамир протянул талисман Кикусу.

- Действительно, совершенно обычный. Лунный камень с двумя короткими цепочками и шерстяная веревка. У каждого мага таких несколько десятков. А колдовство задается наговором. Для этого даже и магических способностей не надо, только лунный свет и Знание. Ты можешь мне его оставить? Ночью я сниму Наговор. У этого десятника, Уртэля, был шрам от сабельного удара?

- Да. - Фарамир приложил руку к щеке, показывая, как проходит шрам через щеку Уртэля. - Он был один из тех, кто прикрывал меня, когда я прорывался к Черному мечу. Там его и ранили.

- Жаль, - сказал Кикус. - Я примчался на эту поляну после тебя. И увидел, как он защищается против десятка, прикрывая тропу. Трое раненых лежало на солнечной стороне поляны и один только что погиб рядом с Уртэлем. Все они были одинаково одеты, но на Уртэле и его людях не было колдовства.

Я разрушил колдовство на этих десятерых, но... - Кикус виновато усмехнулся, - меня и без всякого колдовства нетрудно принять за прислужника Врага. Нам пришлось драться всерьез и, когда Уртэля ранили, мне пришлось убивать. Хорошо, что потеряв колдовство, многие чувствуют себя неуверенно и отступают.

Я перенес Уртэля и его людей в лес и посоветовал не выходить к своим, потому что они заколдованы. Он успел прохрипеть: "Король убит. Меня расколдовал..." - я решил, что Радагаст. И твое имя, и имя Радагаста не так то просто произнести раненому в грудь человеку. "Помоги ему" - добавил он.

Поэтому я оставил Уртэля и бросился по следам учителя. То есть это я думал, что по следам учителя, а на самом деле - по твоим. Потом ты спешился возле дороги и стоял в засаде.

- Да, - подтвердил Фарамир. - По дороге на меня надвигалось все то же колдовство, только гораздо более сильное. Оказалось, что это карета королевы Халет. Без охраны. Если не считать этих бестолковых придворных. Колдовство несла Халет. Она странно себя вела и металась. То останавливала карету. То требовала коня и ехала верхом. Все принимали это, как должное. Чего еще ждать от Халет Вздорной? Я ехал за ними три километра почти не скрываясь, и они умудрились меня не заметить. Мой дар слаб и появился недавно, поэтому я не мог понять, кто такая Халет - колдунья или жертва. Тогда я решил рискнуть и догнал карету. Придворные приняли меня гм... Ну скажем, не в соответствии с моим прежним рангом. А Халет раскапризничалась и потребовала чтобы я ее сопровождал - единственное человеческое лицо - говорила она. Ей было явно легче рядом со мной и я понял, что она не колдунья, а жертва.

Мы носились три дня в поисках неизвестно чего и останавливались в деревнях, где нас встречали, гм... Не в соответствии с рангом королевы. В первый день я видел еще две засады. Они нас не трогали, но никто из свиты королевы их не замечал. Затем я видел только следы засад и понял, что Радагаст или схвачен, или скрылся. Поэтому я уговорил королеву ехать в Осгилиат за советом к великому магу Радагасту.

- Великий маг Радагаст! - зло засмеялась королева. - Вряд ли он сейчас осмелится даже подойти к Осгилиату. Боюсь, он сейчас такой же маг, как я королева. Я без скипетра, он - без посоха. Но ты прав. Нам с ним нужно объединиться. Я это чувствую. Вернее, я чувствую, что он - моя последняя надежда.

- В Осгилиат! - прокричала королева. После этого карета дважды ломалась. В третий раз она сломалась окончательно уже возле твоей кузни.

Кикус кивнул:

- Есть железо, которое можно заколдовать так, чтобы ломалось от усталости. Или - по произнесению тайного слова. Теперь я доскажу свою историю.

Когда ты спешился, я догадался по следам, что ты - не Радагаст, и что ты прятался, а потом поскакал за какой-то дворцовой каретой. Тогда я поскакал в горы и сшиб еще одну засаду, затем наткнулся на следы большого колдовства и небольшого сражения. Следы эти достаточно небрежно были заметены. Хотя кое-что начисто уничтожили огнем. Потом на этом месте стояла стража, потом ушла и она. И я понял, что наткнулся на место гибели короля.

Не похоже было, что король погиб в схватке с моим учителем. Вокруг было множество конных следов, но конники долго стояли неподвижно. И еще были следы поединка - две лошади из королевских конюшен на полном скаку сошлись посреди поляны и один из всадников был выбит из седла. Потом они сошлись на мечах, выбитый из седла был явно слабее, он медленнее двигался, но сражался достойно и, потеряв много крови, сопротивлялся, стоя на одном колене. Потом его оставили лежать на траве. И только когда из него вытекла почти вся кровь, всадники вдруг спешились, подошли к убитому и унесли его на руках. Они шли осторожно, не наступали на кровь и не взрыхляли землю как те, кто дрался. Поэтому я легко прочитал следы. Затем убитого повезли в сторону к Первому Предгорью - ближайшей деревне в сторону Нуменора.

Но два коня, в том числе и конь победителя, поскакали на север, и я направился по их следам. Наверное, я потерял осторожность, или же противник в этот раз был похитрее, и я попал в серьезную засаду. Около тридцати человек. Доспехи спасли меня от первых стрел, причем стреляли и сзади, и спереди, и я поскакал вперед, прикрывшись щитом. Задние прекратили стрельбу, боясь попасть в своих, а передние не успели сообразить, что стрелять надо в коня, и я пробил их строй, прорвался и оглушил коневода. Кони, к счастью, не были привязаны. Ученики Радагаста знают язык зверей - я изобразил целую волчью охоту, и кони разбежались.

Но я, тем более в латах, вешу немало, и через несколько километров они стали меня догонять. Я трижды поворачивал и сбивал самых быстрых. За это время подтянулись остальные, они прижали меня к горам и ранили, наконец, моего коня. Я бросился по тропе наверх, в горы. И, поднявшись метров на сто, встал на террасе спиной к скале. Среди нападавших я узнал троих жрецов храма Манве. То есть учеников Гэндалфа. Они стали что-то петь об Элберет и о Манве. И тогда остальные - они были из конной гвардии - как обезумели. Кричали - "О Элберет Гилтониэль!" и бросались вперед, забыв о строе и тактике. Это было страшно. Я умею разрушать злое колдовство. Но в этом колдовстве не было зла, и мне труднее было его разрушить. Люди шли вперед искренне - чтобы умереть за правое дело. Я дал им оцепить меня полукругом, и тогда прорвался вперед и убил жрецов.

Но после этого за моей спиной уже не было скалы, и они окружили меня, и тогда я бросился по тропе вниз. А там уже поднимались последние из догнавших меня. Кто-то прыгнул сверху мне на плечи, я устоял, затем еще и еще, и мы все покатились вниз. Внизу, кроме меня, на ноги поднялись только двое, и я их оглушил. Потом схватил чужого коня, отъехал назад, а потом завыл по-волчьи. К счастью, в предгорьях узкие дороги. И я гнал их коней не меньше километра, а потом, когда дороги разошлись, я выбрал самую каменистую, на которой не видны следы. Горячка боя прошла, левая рука меня еле слушалась, два ребра были сломаны и, главное, перестала гнуться спина. Я добрался до ближайшей деревни, отпустил лошадь и спрятался в стоге сена. В этой деревне жил один из учеников Радагаста, Амлах. Я хотел ночью добраться к нему. Вечером, когда стихло и звуки далеко разносились над лугом, я издал один из наших тайных сигналов - птичий крик "нуждаюсь в помощи".

Но почти сразу после этого я понял, что в деревне несчастье. В том доме, куда я хотел добраться, оплакивали покойника. И я, страдая уже не только от боли, но и от жажды, остался в стогу, решив, что когда взойдет луна, я спущусь к ручью, а потом буду добираться до Осгилиата пешком.

Перед восходом луны меня разбудил звук легких шагов и постукивание палки. Так ходят слепые. К моему стогу шла слепая девочка.

- Ты ученик Радагаста? - спросила она, и я понял, что у нее есть дар ясновидения.

- Да, - ответил я.

- Они убили Амлаха.

- Кто именно?

- Жрецы Манве.

- Почему ты решила, что я ученик Радагаста?

- Он научил меня этому сигналу. Я принесла хлеб и молоко.

- Как тебя зовут?

- Ты ешь быстрее. Мне нужно вернуть кувшин.

- Хорошо. А ты пока расскажи о себе.

- Меня зовут Олли, - сказала она. - Амлах обещал отдать меня в ученицы к Радагасту. Но больше я ничего не скажу, мне надо слушать.

Я выпил молоко и съел хлеб.

- Тебя ищут, - сказала девочка. - И если появятся жрецы - тебя найдут. Как нашли Амлаха. Но я не вижу жрецов.

- Сколько их было? - спросил я.

- Пять жрецов и много конных солдат. Они искали Радагаста, но Амлах ничего не сказал.

- Я вчера убил трех жрецов, - сказал я. - Те кто остался - не справятся с Радагастом.

- Их много. Это здесь их было пять. И, мне кажется, они схватили Радагаста, и он заточен в каком-то высоком доме. Или в горе. Вчера он звал на помощь своих зверей, а сейчас он просит их спрятаться.

- Как найти это место? - спросил я.

- Я вижу, что над этим местом летают орлы. Это там, - она махнула рукой на северо-северо-запад. Но его хорошо кормят и не собираются убивать. Но мне надо идти. Завтра к тебе придет моя мама.

- Хорошо, - сказал я. - Ты станешь лучшей ученицей Радагаста. - Она ушла, а вскоре начал накрапывать дождь. Я с трудом вылез из доспехов, спрятал их под стогом и перебрался в лес, рассчитывая, что дождь смоет мои следы. Но еще по пути я услышал уханье совы. Тоже условный сигнал. Я ответил, и ко мне подошел прятавшийся в лесу Брандир, тоже ученик Радагаста.

- Что происходит? - спросил он. Я рассказал ему, что знал, он помог мне добраться до Осгилиата, а потом пошел искать Учителя.

- Что мне делать? - спросил Фарамир.

- Направляйся к северо-северо-западу от Второго Предгорья. Туда, где кружат орлы. Извини, точнее я сказать не могу. Прячься от всех - и ученики Радагаста найдут тебя первыми, потому что им помогают дикие звери. Покажешь им этот камень - это остаток Палантира. И передай - Гэндалф желает, чтобы Радагаст как можно дольше жил в заключении. Поэтому надо не торопиться и действовать наверняка. Дождитесь, когда Гэндалф уедет в Нуменор, а оставшиеся жрецы успокоятся.

И учти - камень почти мертв. Но если ты будешь в отчаянном положении, он может ожить, и я тебя увижу. Только противник должен быть солидный - не меньше дракона.

- Одно я не могу понять, - сказал Фарамир. - Как получилось, что Гэндалф стал нашим врагом? Никак не могу к этому привыкнуть.

- Саурон сказал мне - мысль, направленная в ложную сторону, опаснее врага. В Священных Книгах Саурон только и занимается тем, что направляет мысль в ложную сторону. А у нас другое. Мир стал не таким, как в Священных Книгах, а Гэндалф не желает этого видеть. Вот и получилось, что его мысль направлена в ложную сторону. А дела мага определяются его мыслями. Но это я повторяю слова Саурона и слова Радагаста. Может быть, я понимаю их неправильно. В одном я уверен - Радагаст должен быть свободен.

Я должен защитить королеву Халет. Ты попытайся освободить Радагаста. Или следить за местом его заточения. Волшебный конь Гэндалфа вдвое быстрее наших коней. Если я уеду далеко от Нуменора, Гэндалф опередит меня, и Халет будет беззащитна. Поэтому я не могу оставить королеву и отправиться с тобой.

ВОЗРАСТ РАДАГАСТА

- Ты спрашиваешь, сколько мне лет, Кикус? Я не знаю. Но ты прав. Я, бессмертный маг, старею также, как нуменорцы. То есть медленнее, чем люди других народов, но все-таки слишком быстро. Но я помню всю пятую эпоху Средиземья. Вернее - почти всю. То, что я тебе сейчас говорю - великая тайна. И возможно, никто из смертных людей никогда ее не слышал. По крайней мере от меня - не слышал никто. Может быть - от других магов. Я уверен, хотя строгих доказательств у меня нет, что другие маги - такие же, как я.

Загадочна история нашего появления в Средиземье. Да и сама история нашего Средиземья загадочна. Ведь ты же видишь, наше Средиземье заметно отличается от того, что описано в Священных Книгах. Думаю, Саурон знает больше меня. И в этой своей жизни я ему завидую.

Ты кивнул, значит ты догадался - мы не бессмертны, просто у нас много жизней. Мне кажется, что ты начал догадываться об этом, еще когда искал своего сына. Ты еще сказал мне, что Саруман вернулся без живота и с искусственной бородой. И что он больше не затворник.

Так и есть, мы уходим в тайное место, каждый в свое. У меня это пещера, и при моем появлении в ней зажигается благой свет Валинора. Двери этой пещеры открываются сами и никого, кроме меня не пускают. Во всяком случае, когда я думал спастись от врагов с одним... - Радагаст на секунду замолчал. - С моей женой, - сказал он уже твердо, - ее не пустили, как я ни молил об этом Валаров. Я вымолил только, чтобы выпустили меня погибнуть вместе с ней - и я вышел, и принял бой, и впервые я нарушил один из главных запретов Валаров - убил человека. И остальные бежали, не подозревая, что легко - ну, не очень легко, но могли бы с нами справится.

Ты прав, эта женщина была лучшая моя ученица, смертная волшебница Сильмэриэн, а тот, кого я убил - проклятый король Нармакил. И действительно, как и обещано в пророчестве Валаров, я потерял тогда волшебную силу, но только не мучили меня обещанные ими угрызения совести. Какие уж тут угрызения - прикончить такого мерзавца! И прикончил его я в честном бою. С моей стороны в честном.

Немалую силу и умение даровали нам Валары, и в той своей жизни я был силен почти как ты, но намного более опытен. Позволили нам Валары убивать орков, и троллей, и других созданий Моргота и Саурона - но только в первых двух своих жизнях видел я этих несчастных. И очень скоро перестал с ними воевать.

Хуже всего было с черными эльфами и черными хоббитами - против них-то я и научился держать меч. Но и они вымерли от таинственных болезней.

Только Высокие Нуменорцы и очень немногие из жителей других земель в этом мире не подвержены нашествию заразных болезней. Саурон называет их эпидемиями и мечется, пытаясь излечить вастаков, халадринов и других низких и короткоживущих. Не нравится мне это слово - низкие. Как говорит Саурон: "В среднем, они ниже ростом и отклонение это статистически значимо". Он постоянно добивается, чтобы какие-нибудь слова из Запретных Книг входили в земной язык. Все знают, что слово "статистика" подбросил именно он, и что мудрый и добрый Маэдрос Просветитель был казнен только за одно преступление - использование этого слова в своих книгах.

Но мудрые знают, как с годами меняется язык. И осталось это слово в языке Знающих, и Маэдрос остался Просветителем, а казнивший его наместник Брегор так и остался в нашей памяти злым советником Нармакила Проклятого.

Но вернемся к моему возрасту. Когда я старею, должен я, согласно велению Валаров, оставить свой дом лучшему из учеников и уйти, чтобы вернуться. Обычно я возвращаюсь через полгода. Месяц уходит на дороги, и примерно об одном месяце своей жизни я не помню. Возможно, что этот месяц я и не живу, а пребываю развоплощенным. "Тьма была вокруг, мысли и время перестают существовать, и я бродил по дальним дорогам, о которых ничего не могу сказать".

- "Я прошел сквозь мрак, огонь и воды, многое забыл, многому научился заново. Мне ведомо дальнее, а вот ближнее иногда ускользает", - продолжил Талион. - Книга третья, глава пятая. Значит, Главная Книга точна?

- Как всегда, не совсем, - ответил старик. - После перевоплощений мы становимся другими. Обычно в мелочах, например, я замечаю, что лучше бегаю или хуже играю в шахматы. Или перестаю любить варенье из смородины. И еще - мы, маги, не очень увлекаемся женщинами. Считается, что мы мудры и суетные женщины отвлекают нас от мудрых размышлений. На деле, к сожалению, женщины почти безразличны нам, а мы почти безразличны женщинам. Хотя и не всегда. Я чаще всех других магов любил и был любим. Каждые двести лет, - засмеялся волшебник. - Каждое второе мое воплощение. И другие мне завидуют. Но только нынешний Митрандир ненавидит меня за это.

- А в прошлой жизни Митрандир был... - начал Талион свой вопрос.

- Ты прав, раньше Митрандир был удачнее. Но мне кажется, с каждым своим воплощением он становится хуже и хуже. Он чем-то отличается от нас, остальных магов. Например, он как-то узнает о некоторых событиях прерванной жизни, даже если его тело осталось в Средиземье. А иногда наоборот, помнит то, чего не было. Как будто несколько картинок разрезались на куски и неверно склеились. Но самое страшное, что у него иногда пропадает дар сомнения. Может быть, он лишен дара забывать, и поэтому старая и новая память путается в его голове. Вначале нам казалось, что ему дано больше, чем нам. Первые несколько жизней он был мудрее всех. Но его знания росли вширь, а у нас троих - вглубь.

А я вот в этом воплощении не испытываю положенного для меня интереса к животному миру, вмешиваюсь в жизнь людей и вообще веду себя так, как положено вести себя Митрандиру. Так что, может быть, это я неудачный.

- А когда мага развоплощают насильно? Ведь Саурон был убит и при гибели Острова, и в Войне Колец?

- Ты все не веришь мне, что я не помню Войну Колец. И даже Священные Книги не говорят, где я был во время гибели Острова. Нет. Я помню себя только начиная с первых дней Пятой эпохи. Стояли дома, стояла великая крепость Нуменор и все - и люди, и маги - помнили как их зовут, наизусть помнили Священные Книги, но очень плохо понимали повседневные вещи - как работать, как готовить пищу. И, случалось, только по имени помнили свою жену. Словом, все как с неба свалились.

Многие браки тогда распались. Были даже неизвестно чьи дети. Но детей было мало. И много было непонятной, неизвестной сейчас еды и одежды. Еда была очень вкусной, одежда - прочной. Но все быстро кончилось. И люди заново учились пахать землю, шить одежду, добывать и ковать железо.

И все были очень счастливы. Даже орки. Хотя странным мне кажется это счастье - будто Валары велели быть счастливыми, невзирая ни на что. С ужасом я вспоминаю, что люди бывали счастливы даже на похоронах родственников. Но, наверное, была в этом велении великая мудрость Валаров - иначе мы бы не выжили, как не выжили эльфы и хоббиты.

Но ты спрашивал, что происходит с убитым и развоплощенным магом. Не знаю. Нас просто нет некоторое время, и все. Иногда проходят месяцы, иногда, правда редко, десятилетия - и мы появляемся снова. Но очень мало знаем мы при этом о своей последней жизни, так, будто это знание пропадает вместе с телом.

Был только один, кто понимал все. Вначале его принимали за обычного воина, все - кроме меня. Это очень странная история. И когда-нибудь я тебе ее расскажу.

СТРАНСТВИЯ ФАРАМИРА

Годы странствий не состарили бывшего царедворца. Внешне он изменился только в том, что похудел и стал более подвижным и выносливым. Внутренние изменения увидеть труднее. Те, кто хорошо знал Фарамира в прежние годы, довольно быстро поняли бы, что он стал гораздо внимательнее. Путешествия по Средиземью опасны, особенно для одинокого странника, а опасность учит вниманию, как ничто другое. Многое может понять внимательный странник, всмотревшись в следы на дороге, в огоньки и дымы удаленных деревень или в характер речного течения. Но больше всего можно узнать, и, главное, многого можно избежать, вглядываясь в выражения лиц и вслушиваясь в обрывки разговоров. Фарамир искал большую и серьезную опасность - дракона - и избегал мелких и ненужных опасностей.

Хотя - разве мужчина будет искать дракона ради дракона? Странствия учат не обманывать себя и Фарамир знал, что не столько дракона, сколько свою любовь ищет он в странствиях. Фарамир не был женат. Красивый, знатный и достаточно богатый, он пользовался успехом у женщин, но жениться он хотел по любви. Ему не удалось найти свою любовь в Нуменоре. Странствуя, он немало размышлял о любви. Священные Книги мало говорили об этом - только если любовь была каким-то исключением, если возникала она между существами разной природы - между человеком Береном и полубогиней Лучиэнь, между королем людей Арагорном и принцессой эльфов Арвен. И только о любви самого известного из тех, кто носил до него имя Фарамир, и златоволосой роханской девы-воительницы Йовин немало слов сказано в Главной Книге. Но и здесь случай особый. Не просто женщина, а женщина-воин, победительница страшного Короля-Призрака.

А много ли легенд о любви сложено в Нуменоре пятой эпохи? Странно. И в Рохане, и даже среди диких племен Эриадора половина песен поется о любви. В Нуменоре же они не складываются. Много песен о Талионе и ни одной об Эвелин. Хотя это можно понять - Эвелин жива. Но нет песен и о матери Талиона, прекрасной Морвен, ускакавшей на поиски мужа и без следа пропавшей не то в лесах Итилиена, не то в горах, окружающих Мордор.

А много ли он сам видел любящих пар среди Высоких Нуменорцев? Часто ли в Нуменоре совершались подвиги во имя любви? И кем? Песни об этом молчат. Тогда бывший царедворец Фарамир перебрал в памяти все известные ему любовные истории и с удивлением понял, что по крайней мере в половине из них участвуют драконоборцы. Почему? Драконоборцев мало. Заметной роли при дворе они не играют уже несколько десятилетий. Неужели Нуменор заколдован так, что из него исчезла любовь? Нуменорцы ухаживают за женщинами, женятся, заводят детей - и все как-то очень разумно и спокойно. Женятся на равных по рангу и возрасту.

Удар Черного меча не только разрубил щит и смял доспехи Фарамира. Он разрубил какие-то связывавшие его путы, какое-то незлое, но навязчивое волшебство. После чего Фарамиру стало тесно в Нуменоре. Он смутно ощущал эти путы на городе, на других людях. Не только навстречу опасностям уехал Фарамир. Он также еще и бежал. Бежал от тех пут, перед которыми боялся не устоять. Надо пройти огонь дракона, и тогда он сможет вернуться и устоять перед волшебством. Надо пройти огонь дракона, и он найдет свою любовь. Может быть, он найдет ее еще в своих странствиях.

И еще он видел Эвелин. В Нуменоре и тогда, в теснине Андуина. Как она помогала Гвиндору. Как ждала, как встречала. Я тоже хочу жить так, чтобы меня ждала и встречала прекрасная женщина. И чтобы она родила мне детей. Красавицу дочь и похожего на меня сына. Гвиндор это заслужил, и он этого дождался.

Тот, легендарный Фарамир полюбил золотоволосую всадницу из Рохана. Что ж, драконы живут (если еще живут) на севере. И самый короткий путь туда - через Рохан. Если настоящая любовь дана только героям - я буду искать своего дракона.

Война Рохана и Нуменора закончилась странно и быстро. Войско Рохана отступило, понеся небольшие потери и увозя небольшие трофеи. Но разгромлено оно не было - просто раненый Гвиндором повелитель Рохана Тингул отдал приказ отступить. Говорят, Черный Назгул, пытавшийся устрашить ополченцев, растворился в воздухе, а король Тингул, только что гнавший одну за другой лавы конников на редеющие ряды нуменорских ремесленников, вдруг приказал отступать.

На стороне Рохана оставался численный перевес и поддержка Назгулов, на стороне Нуменора - выгодная позиция, воодушевление после первой (но еще не решающей) победы и поддержка мага Радагаста. Тингула никто не мог бы назвать пугливым, и потому причина, по которой он отступил и, более того, прислал гонцов с предложением заключить мир, осталась непонятной. Возможно, причину эту понимали маги Радагаст и Саурон. Возможно - не побоявшийся встать против Назгула таинственный кузнец Кикус.

Одну из причин отступления Тингула довелось понять Фарамиру в начале своего странствия. Орки. Рассказывали, что огромное войско орков подступало к Рохану из великих восточных степей. Хотя вряд ли это была главная причина.

Фарамир хотел ехать на север мимо Старого Эдораса - построенной еще Древними бывшей столицы Рохана. В Старом Эдорасе короновали и хоронили королей Рохана. В остальном же это был маленький город на границе степей и лесов. Мир изменился по сравнению с Древними Днями, и северные склоны Белых Гор заросли хвойным лесом, а древний лес Фангорн, наоборот, уступал место степям.

Даэрон, преподававший картографию ученик магов, говорил, что великое волшебство древних позволяло им растить лес там, где Природой ("Природа" он говорил с большой буквы) предопределено было быть степи, степи - где должны были бы быть леса. Волшебство наших дней слабее и потому во всем мире северные склоны гор покрыты густыми хвойными лесами, а южные - широколиственными лесами или травой и горным можжевельником. Орки называют этот можжевельник арчой, в Высоком же наречии он не имеет названия.

Позднее Даэрон был отстранен от обучения детей, а еще позднее - изгнан. Ходили слухи, что он предался Неназываемому. В путешествии Фарамир, желая убедиться в лживости Темных сил, настойчиво проверял слова Даэрона - и обычно убеждался в их справедливости. Что и неудивительно - Гэндалф часто предупреждал, что Враг, чтобы вызвать доверие к себе, вначале делится своими немалыми знаниями и только потом переходит к опутыванию сетями Тьмы. В конце концов Фарамир решил, что во всем, что касалось картографии, Даэрон говорил истину.

И действительно, как и говорил Даэрон, в устьях рек Рохана выросли города, Эльфова купель летом пересыхала, поскольку Мглистые горы закрывали ее верховья от влажных западных и северных ветров, а текущий из вечных снегов Белых Гор Эдорас летом был полноводен, и по нему ходили караваны купеческих лодий. Из Сумеречного леса и с Хмурых гор текли реки с чистой и вкусной водой, и никакие темные силы не могли эти реки испортить, разве что в Дол-Гулдурке вода была буроватой из-за болот.

Светловолосые женщины Эдораса не запомнились Фарамиру. Серая тень забот и обыденности лежала на их лицах, и голубое небо Рохана, отражаясь в их глазах, ярче не становилось. Тень, какая-то тень лежала на Рохане, говорили Фарамиру его обострившиеся чувства. И какая-то вялая злость ощущалась в разговорах жителей. Правитель Тингул разослал по стране приказ - вернуть в Нуменор пленных ремесленников и готовиться отразить натиск с востока. К Новому Эдорасу потянулись хорошо вооруженные молодые всадники. Пока только молодые. Фарамир тоже решил направиться в столицу.

Фарамир хорошо помнил только первые и последние дни своих длинных скитаний. Говорят, так всегда бывает с пережившими долгую войну или опасное путешествие. Остальное смешалось в его голове, и только к отдельным моментам постоянно возвращались его мысли, не давая им потонуть в серой дымке памяти.

Новый Эдорас. Неожиданная встреча с Тингулом. Тингул узнает недавнего противника, неожиданно радостно встречает его и приглашает в поход против орков.

- Счастливая встреча, Фарамир! Провалиться мне к Балрогу, но ни с кем я не дрался с таким удовольствием, как с твоими гвардейцами! Что может быть честнее встречного боя!

Фарамиру, потерявшему тогда половину дружины, так не казалось, однако из вежливости он кивнул. В конце концов, многие из уцелевших в том бою нуменорцев говорили то же самое. И пользовались в Нуменоре большим почетом.

- Я буду рад попасть в такое же сражение плечом к плечу с тобой, будь против нас хоть орки, хоть балроги! - продолжил Тингул.

Левый берег Андуина. Редкие стычки с легкоконными, не принимающими правильного боя косоглазыми темноволосыми всадниками.

- Это орки или вастаки? - спрашивает Фарамир командира сотни разведчиков.

- Не вижу разницы. Раньше говорили - вастаки. Сейчас - орки. Мое дело разведка. А лучше бой.

Засада в роще. Мимо тянутся кибитки орков. Женщины и дети с блестящими черными волосами, в ярких длинных платьях. Стариков мало. Странные, далеко летящие по степи песни. В Священных Книгах не сказано, что орки любят петь и носить красивую одежду. Там не сказано и о том, что у орков есть жены и дети. Разведчики пропускают кибитки - слишком много конников их охраняет. Некоторые вздыхают с облегчением - нет чести втягивать в войну детей и женщин. Другие смотрят с ненавистью - это орки, и их надо уничтожать. Третьи жалеют об упущенной добыче - но их мало. Король Тингул положил разведчикам хорошее жалованье не для того, чтобы они увлекались трофеями.

Начало лета. После нескольких стычек орки уходят на восток. Фарамир расстается с войском Тингула и направляется вслед за орками.

- Я не роханец, и мне не так страшно попасть к ним в плен, - говорит он Тингулу и тот соглашается.

Степь. Солнце. Лениво текущая река и всадник, изящный тонкий всадник на горячем тонконогом скакуне выскакивает из-под кручи навстречу Фарамиру. Орк. Орк в украшенной белым металлом серой железной кольчуге, с легким круглым щитом, кривым мечом и луком-дуганом. В Фарамира летят точные, но не опасные броне кузнеца Кикуса легкие белоперые стрелы. Всадники сближаются, и орк проносится рядом, не принимая боя и задорно выкрикивая:

- Ты слишком тяжел, роханец!

И Фарамира охватывает странный жар. Девушка. Тонкая темноволосая девушка, с горящими темными глазами, и румяным от скачки лицом. Фарамир снимает шлем и смотрит на девушку. Та снова поворачивает к нему коня и вскидывает, но сразу опускает лук, недоверчиво всматриваясь в его лицо.

- Я пришел с миром, - говорит Фарамир на общем языке.

- С миром и уходи, - отвечает девушка.

Немногие у орков знают общий язык. Кто она? Принцесса? Судя по доспехам и оружию - принцесса. Хотя разве у орков бывают принцессы?

Свист. Свист и топот конной атаки орков раздается со стороны степи. Пять орков разворачиваются полумесяцем и скачут на Фарамира. Телохранители принцессы. Разгильдяи. Упустили, а сейчас выслуживаются. Фарамир одевает шлем, опускает забрало и рысью, не спеша направляет коня навстречу тому, кто скачет в центре. Потом он должен повернуть, и сбить копьем одного, а лучше двух крайних. Тогда посмотрим.

Но принцесса пускает своего коня галопом, подставляя Фарамиру беззащитную спину, опережает его и, что-то крича, заставляет телохранителей повернуть за собой и уносится в степь. Что она кричала? "Он пришел с миром"?

Рассвет. Холодный степной рассвет и звуки боя в той стороне, где недавно горели костры кочевников. Фарамир выбирается из своего укрытия (длинная, поросшая кустами ложбина) и скачет на звуки боя. Три орка. Три страшных косоглазых орка на косматых лошадях вырываются из горящего лагеря, в упор расстреляв из арбалетов трех пытавшихся преградить им путь высокорослых роханцев.

Нет. Третья лошадь не косматая. Это тот самый гарцующий жеребец, только сейчас он несет на себе не степную красавицу, а что-то бесформенное. Нет. Это она. Просто перед ней поперек коня брошен раненый человек. Кажется - подросток.

Передний орк налетает на Фарамира, блестя неожиданно большой саблей. "Зачем?" - думает Фарамир. Он жертвует собой? Намного более тяжелый и сильный, Фарамир отводит удар щитом, и, продолжая начатое движение, сбрасывает противника на землю.

- Рашид! - кричит девушка, уже проскочившая в степь, уже свободная, и поворачивает на Фарамира, доставая из-за спины уже знакомый короткий круглый лук. Фарамир снимает шлем и протягивает перед собой руки, так и не вынувшие меч из ножен. Но за спиной топот, Фарамир не оборачивается, он и так знает - два тяжеловооруженных роханца. И навстречу им уже скачет второй телохранитель. Скачет навстречу смерти.

- Скачи, в степь, Сильмариль! - кричит Фарамир. - Спасай принца!

Девушка недоверчиво смотрит на него, а Фарамир уже вынимает меч и, направив его над оживающим упавшим телохранителем, останавливает набегающих роханцев:

- Он мой!

Девушка, и каким-то чудом увернувшийся от удара копья второй телохранитель уносятся в степь. Роханцы недовольно приближаются.

- Он убил Гаму. Этот грязный орк убил Гаму, и он должен быть убит сам.

Фарамир знал Гаму. Он был десятником, веселым и покладистым парнем и лучшим певцом в полку разведчиков.

- Мне жаль Гаму, - сказал Фарамир, - но пленный принадлежит тому, кто его захватил, и я не позволю его убить.

- Кому нужна жизнь орка? Этот орк убил Гаму!

- Где ваш командир? - повысил голос Фарамир.

Роханцы приумолкли. Голос полководца есть голос полководца. Роханцы вспомнили, что этот странствующий рыцарь переправлялся через Андуин в одной лодке с королем и наверное, разговаривать с ним, как с простым воином можно только до тех пор, пока он сам это позволяет.

К тому времени, как Фарамир разоружил и связал пленного, прискакал сотник и, узнав Фарамира, сбивчиво потребовал объяснений.

- Это не орки, - сказал Фарамир. - Это люди. Его зовут Рашид, и он телохранитель принцессы. Я не знал, что роханцы могут напасть на спящих.

Сотник побледнел. Одно дело - ночной бой с орками. Другое - напасть на спящих людей.

- Но Гэндалф...

- Гэндалф? - теперь уже пришла очередь удивляться Фарамиру.

- Ученик Гэндалфа, - поправился сотник, - его звали Румиль - он сказал, что орков надо уничтожать, потому что они питаются человеческим мясом.

- Румиль сам видел этих людей? Он сам назвал из орками?

- Нет, но он сказал, что орки придут с востока.

- Хорошо. Сейчас уже светло. Поедем в лагерь и посмотрим, орки они или нет.

Уже через пять минут сотник, бледный как смерть, приказал роханцам остановиться. Уцелела одна девушка и двое прижавшихся к ней детей. Нашли еще пятерых раненых и троих детей. Кто-то из роханцев с облегчением говорил:

- Она не опустила глаза. Понимаешь, она не опустила глаза! Я решил, что это пленные люди и стал их охранять.

Сотник подъехал к говорившему и протянул ему свою булаву.

- Сотней командует Гримбольт, - громким и безликим голосом сказал он. - Передай королю Тингулу, что у него нет больше сотника, а у меня нет больше имени.

К вечеру были починены две кибитки и четыре телеги, тела похоронены. Двое раненых к утру умерли. Сотник и девять роханцев (один из них был лекарь) двинулись на восток. Фарамир с трудом объяснил не понимавшему общий язык Рашиду, что сотник отдает себя на суд хана джагитов и мстить ему нельзя. Фарамир развязал Рашида, отдал ему саблю и они вдвоем отправились на северо-восток, на поиск Золайхи - так звали степную принцессу.

Но Золайхи нигде не было. На севере были следы других джагитских кочевий. Следы неизвестных тяжеловооруженных всадников. Рашид свернул на юг, и через неделю они встретили отряд бывшего сотника.

Два роханца погибли в стычке с разбойниками, один, раненый, лежал в телеге. Вражда между роханцами и джагитами растаяла, и они научились кое-как объясняться друг с другом. Вечером молчаливый Рашид сказал, что немного понимает общий язык.

- Тысячу лет назад на наш народ наложили проклятье, и мы не знаем, кто мы, - словами, жестами и цифрами объяснил Рашид. Цифры у джагитов оказались обычные. - Потом целых сорок лет мы были орками, жили в кольце гор, подчинялись злому волшебнику и воевали с людьми. Потом мы убежали на восток. Там мы нашли наши Книги, заново научились нашему языку, стали людьми и так и живем тысячу лет. Мы поклоняемся Железному Учителю. Учитель спит и проснется, когда расколется небо.

Уже три года, как джагитам не хватает корма для лошадей и пищи для людей. Хан Димур направил своих детей в четыре стороны света искать свободные земли. Золайха и юный Игор пошли на запад. Игор болел, выздоровел, теперь ранен. Золайха нашла свободные земли. Потом искала врагов. Свободные земли далеко от врагов. Золайха возвращается на свободные земли. Или смотрит врагов на севере.

На свободных землях вблизи великого солоноватого озера был голод. Истощенные джагиты с трудом добирались с востока, и у них не хватало сил на поиски пропитания в непривычных местах. Хан Димур остался возле Железного Учителя, треть народа пришли в Золайстан - свободные земли назвали по имени принцессы.

Некому было судить безымянного сотника и быстрая смерть двухсот человек не вызвала гнева голодавших: "Счастливые - они умерли сытыми".

И роханцы помчались на запад. Сто воинов продадут сто боевых коней и привезут сто телег с продуктами. Сотник вернет себе имя.

Но Золайхи не было. Целый месяц Фарамир учил джагитов плести сети и ловить рыбу. (Он и сам это не очень умел, но он хоть видел, как это делают другие.) Тахми, Не Опустившая Глаза, варила пахучий рыбный суп, а Рашид носился по степи и искал живых в шатрах, разбросанных по берегам рек и речушек.

Потом с юга неожиданно появились два конника, проскакали через стан и опять унеслись на юг. Рашид стал собирать ходячих и готовить оружие, но с юга пришли не только воины, но и телеги с продуктами.

- Дар властелина Мордора, - провозгласили глашатаи на общем языке, но только Фарамир понял, что они сказали. Понял и не подал виду. Только, как и все, изображал благодарность.

Фарамир впервые видел воинов Мордора. Половина из них, высокие и светлокожие, своей внешностью напоминали воинов Запада. Были также невысокие, со скуластыми смуглыми лицами воины, напоминавшие джагитов. Фарамир теперь не любил слова "орки", но подумал, что это, наверное, и есть те, кого принято называть мордорскими орками, и с кем немало пришлось повоевать его предкам. А светловолосые - не иначе, как потомки Черных Нуменорцев.

ЗАМУЖЕСТВО КОРОЛЕВЫ ХАЛЕТ

Три дня провел двор королевы Халет в Осгилиате. Теперь эта жалкая кучка не очень знатных придворных именовалась двором. Правда, кучка эта росла. Прибывали более знатные, некоторые уезжали, некоторые оставались. И двор обретал то, что одни называли блеском, а другие - суетой.

Известие о том, что бесплодная и вздорная королева ждет ребенка, быстро распространилось по королевству. Как и слух о том, что королева была заколдована и именно этим объяснялся ее вздорный характер. Она металась по королевству, пытаясь найти убийц короля, а убийцами оказались колдуны-заговорщики, те же, что наложили колдовские путы на королеву. Но путы эти оказались слабы для королевы, они портили ее характер, но не могли заставить ее совершать поступки против своей воли. С помощью неожиданно вернувшегося воеводы Фарамира и знаменитого кузнеца Кикуса, ученика великого мага Радагаста, эти путы были сброшены. Теперь королева являет собой образец мудрости, воспитанности и величия. И, подобно многим истинным королям Нуменора, она может исцелять прикосновением руки.

Но распространялось и известие о том, что великий маг Гэндалф вручил скипетр троюродному брату короля, Имрахилю, правителю Дол Амрота. И что Имрахиль прошел Посвящение и владеет теперь скрытым в скипетре волшебством. Правда, хранитель скипетра - еще не король, подобно тому, как хранители Кольца Власти не были Властелинами Кольца. Но Имрахиль обладал недурной наружностью, был храбрым и умелым воином и слыл неглупым человеком. Мало кто сомневался, что Имрахиль был бы лучшим королем, чем покойный Тар-Амандил.

Законная королева находилась в Осгилиате и не торопилась в столицу. Все это могло означать войну за престол. Но могло и не означать. Ведь и в Священной Книге говорится, что, когда король ушел воевать со злым магом, "над цитаделью развевалось знамя Дол Амрота с белым кораблем-лебедем на голубых волнах".

Распространилась и весть о том, что знаменитый воин и купец Гвиндор, никогда ранее не вмешивавшийся в дворцовые дела, прискакал вдруг во дворец и попросил передать, что желает встретиться с правителем Имрахилем. Имрахиль отказал, и Гвиндор молча сел на коня и собрался уже ехать обратно, когда появился Гэндалф и попросил подождать. Через некоторое время Гвиндора попросили пройти к правителю. О чем говорили Гэндалф, Имрахиль и Гвиндор, осталось неизвестным. На следующий день Гвиндор, такой же молчаливый и сосредоточенный, выехал в Осгилиат в сопровождении десятка воинов. Принадлежавшие ему оружейные лавки закрылись, а мастерские перестали принимать заказы на изготовление оружия.

Четыре ночи и три дня провела королева Халет в Осгилиате. Днем она носила траур, принимала придворных и тщательно соблюдала все придворные обычаи и ритуалы, вызывая тихое удивление у тех, кто знал ее раньше.

И еще у нее было четыре ночи любви. Силы великого воина воскресли, и тридцатилетняя королева узнала наконец, что такое любовь. И поняла, что понесла сына. Искренний, горячий и внимательный, как наша любовь, будет твой сын, Талион, - сказала она. И заплакала, потому что знала, что коротко и неповторимо ее женское счастье.

Быстро пролетели эти четыре ночи. Немного успели сказать друг другу королева и кузнец-рыцарь. Но понять успели многое. И тогда был заключен знаменитый союз королевы и кузнеца, так сильно изменивший впоследствии судьбу Нуменора. Тогда же кузнец Кикус узнал историю замужества королевы. Узнал и стал сопоставлять факты.

Халет, дочь Хальдора, принадлежала к одному из родов Высоких Нуменорцев, то есть к числу тех, с кем разрешены браки для королей Нуменора. Но Халет в юном возрасте вовсе не думала о замужестве и любила конные прогулки, морские путешествия и подвижные игры, в которых мало в чем уступала мальчишкам. То есть, у нее и у Талиона было похожее детство, она была моложе на десять лет, но изменения, происшедшие в Нуменоре после Дня дракона, никак не отразились на детях Высоких Нуменорцев.

Как и все дворяне Нуменора, она училась в школе при храме Манве, и, как все потомки Высоких Нуменорцев, была под особой опекой учеников Гэндалфа. Сам Гэндалф впервые заговорил с ней, когда ей было десять лет. Она бежала по школьному двору (она часто бегала, иногда в играх, иногда просто так) и с разгону налетела на высокого старика с бородой и посохом.

- Так, - сказал старик. - Тебя как зовут? - И Халет узнала в старике самого Гэндалфа. Будь она не так разгорячена игрой, она бы заробела и притихла. Здесь же она выпалила:

- Халет. А Вы разве не все знаете?

Гэндалф на секунду замолчал, оглядывая ее с головы до ног и, как ей показалось, остался очень доволен. Во всяком случае, он поднял брови и рассмеялся, борода его при этом добродушно топорщилась и сотрясалась в такт смеху. Халет разглядывала его круглыми детскими глазами.

- Нет, я не все знаю. Хотя о том, что ты - Халет, дочь Хальдора, я догадался. А ты можешь догадаться, зачем я спросил, как тебя зовут?

- Это чтобы напомнить мне о том, что не надо забываться, когда играешь. И еще - извините меня, что я на вас налетела, - вспомнила Халет.

- Таак. Неплохо. - Халет не поняла, что значит "неплохо" - она же не урок отвечает.

- Ну что ж. Раз ты на меня налетела - ответь мне на несколько вопросов. Первый - в честь кого тебя назвали?

- В честь владычицы Халет. Она была вождем племени Аданов. - Вопрос не показался Халет слишком серьезным. Ей это сто раз говорили дома и в школе.

- Так, - продолжил волшебник. - Для тебя это простой вопрос, потому что это твоя семейная история. А вот кто был седьмым королем Нуменора?

- Не королем, а королевой. Тар-Анкалимэ.

- Так, - снова улыбнулся волшебник. - Но это тоже простой вопрос, потому что ты девочка и должна была запомнить имя первой королевы-правительницы. А вот кто был седьмым королем Гондора?

- Ромендакил Турамбар, - ответила Халет. И спохватилась: - Ой, нет! Не Турамбар а... в общем, Ромендакил.

- Второе имя Ромендакила было Таростар, - покачал головой Гэндалф. - Турамбар был его сыном. А седьмым королем был Остогер, отец Ромендакила. Но для твоего возраста ты отвечала неплохо. Это хорошо, что ты любишь историю.

- Я не люблю историю. Просто у меня хорошая память. - Халет почему-то заупрямилась, сама не понимая почему. Ведь с учителями она никогда не спорила.

- Не любишь историю? А историю Берена и Лучиэнь?

- Такую историю я люблю. Потому что в ней сказано, что они делали. А что делали эти короли нигде не сказано, поэтому неинтересно, - выложила Халет.

- Таак. Понятно, - сказал Гэндалф. - А вот почему мы меряем расстояние в метрах и километрах, а Древние мерили в лигах?

- Ну, это когда Валары создавали наше Средиземье, они его измеряли в километрах, а не в лигах.

- А тебе больше нравятся лиги или километры?

- Сантиметры, - ответила Халет, - в них мама мои новые платья измеряет.

После этого Гэндалф расхохотался и отпустил ее. Но с тех пор Халет стала замечать, что старый волшебник как-то выделяет ее среди других детей. Иногда ей это льстило и нравилось. А иногда ей казалось, что за ней тайно следит взгляд Гэндалфа, и она смущалась и останавливалась. Через несколько месяцев это ощущение чужого взгляда исчезло. Но Гэндалф с тех пор всегда уделял ей больше внимания, чем другим детям. Ее за это даже дразнили - хоббитом. Но Халет была высокой, тонкой и светлолицой и совсем не походила на сказочных волосатых и толстолицых полуросликов, так что кличка не прижилась.

- Радагаст говорил мне, что Гэндалф был очень озабочен тем, что короли Нуменора вырождаются, - Кикус прервал на этом месте рассказ Халет. - Я думаю, что он уже тогда подбирал невесту для принца Амандила.

- Теперь я тоже так думаю, - согласилась Халет и продолжила рассказ.

Избалованным, но вовсе не подлым был принц Амандил в молодости. Был он далеко не глуп, добродушен и любил книги и спокойные тихие игры. Но потомок Исилдура должен быть образцом рыцарских доблестей. Амандил же, как и его отец, был человеком среднего роста и средней силы, и это его угнетало.

Гэндалф часто повторял, что есть упрямство и есть упорство. Упрямый человек, если у него что-либо не получается, делает вид, что ему это не нужно и отказывается учиться. Упорный же будет учиться, пока не научится. Амандил был упрямым. В детстве он отказывался от подвижных игр, потому что многие бегали, кидали мячики и уворачивались от них лучше его. Но он очень любил заниматься тем, что недоступно детям обычных дворян, например - изучать старинные рукописи и карты.

Данные ему от рождения сила и ловкость, наверное, нисколько не уступали силе и ловкости Гвиндора, но характеры у них были совершенно противоположны. Гвиндор был не упрям, но упорен. В двадцать лет он был средним воином, в тридцать - довольно сильным, а в сорок оказался лучшим. Амандил же усвоил начала воинского искусства только благодаря Гэндалфу. Великий маг понял характер принца и посоветовал королю Инзиладуну обучать юного принца отдельно от других детей. И только те науки, которые хорошо давались Амандилу, он изучал вместе со всеми.

Поэтому дети, а вслед за ними и взрослые, поначалу были весьма высокого мнения о способностях Амандила. Позднее, когда Амандил, как и положено принцу, стал командовать сборным полком, это мнение было поколеблено. Принц не имел опыта тех детских игр, в которых играют не на себя, а на команду, и поэтому не умел понимать своих товарищей с полуслова. Он плохо знал возможности и желания своих сверстников и не умел, а, главное, не стремился разговаривать с людьми.

Однако молодые воины - это уже далеко не дети. Среди них всегда есть те, кто действует ради выгоды, или хотя бы не забывает о свое выгоде. Поэтому принц ни на минуту не ощутил того одиночества, которое чувствовал среди своих сверстников в детстве. Тот самый Мардил, дерзкий и ловкий заводила детских игр, который как никто умел дразнить и подначивать менее ловких, вдруг оказался внимательным и серьезным молодым человеком.

Принцу Амандилу она вначале отказала, и принц, рассерженный, ускакал, но затем, как-то незаметно, она поддалась на уговоры. "Короли Нуменора были и будут величайшими из героев, и никогда не прервется род потомков Берена и Лучиэнь" - говорили сны. Но иногда во сне вдруг возникал ее родственник, ворчливый драконоборец Белег. "Не верь королю, не верь слишком белым и слишком правильным и запомни, что честь - любимое слово подлецов, а честность - любимое слово жуликов" - хрипел старик, но голос его был далек и едва слышен. И она просыпалась и пыталась вспомнить, не эти ли слова говорил ее матери в утро дня Последнего дракона ее невесть откуда взявшийся знаменитый дядька. И мать его от чего-то отговаривала, и Белег в гневе стукнул рукой по столу с такой силой, что перепугал всех домашних. И только маленькая Халет расстроилась и подбежала к двоюродному деду:

- А мне говорили, что ты кулаком можешь стены ломать, а ты даже стол не сломал!

И рассмешила и успокоила деда, который взял ее на руки, посмотрел в глаза и сказал, что есть еще, слава Валарам, в Нуменоре женщины, ради которых стоит идти против дракона. А прощаясь, опустился перед ней на колено, пожал руку (ладошка Халет утонула в его осторожной ладони), поцеловал в лоб и сказал:

- Прощай, жена Героя.

Но все реже снился ей старый дядька, а сны были, как паутина, и женские голоса ахали - "королева Халет", мужские говорили с восторгом - "моя королева", а мудрый голос старого человека доверительно говорил, что сбывается дядькино пророчество, и она станет принцессой, королевой и, естественно, женой героя.

Днем было то же, что и в снах - мать ахала: - Принц Амандил, принцесса, королева, - то же самое повторяли служанки, знакомые раскланивались намного почтительнее прежнего - и Халет согласилась. Будто бы без цели плыла против быстрого течения, устала и повернула по течению.

И подготовку к свадьбе и первые несколько лет жизни во дворце Халет помнила плохо - слишком однообразны они были. Она равнодушно играла роль жены и принцессы. Иногда ей снился старый могучий дядька, что-то укоризненно ей говоривший. И потом она целый день с недоумением, как на чужих людей, смотрела на своего мужа, принца, и на его отца, короля. Принц был все также равнодушен и оживал, кажется, только в библиотеке, за книгами. А однажды Халет вдруг поймала на себе недоуменный взгляд принца и вдруг узнала в нем свое собственное состояние и какое-то подозрение закралось ей в сердце. "Мы оба живем, как во сне" - встревожено подумала она, но тревога эта быстро потонула в привычном равнодушии.

Однажды она зачем-то пошла в библиотеку и встретила недовольный, но гораздо более живой, чем обычно голос принца. Она немного удивилась и сказала, что хотела бы посмотреть рукописи, и принц почему-то обрадовался, и на время у них появилось что-то их сближавшее.

Еще ей запомнилось, как однажды во время семейного обеда ей вдруг показалось, что все окружающие стали неподвижны, как куклы, а король обводит их внимательным взглядом. И - встретив ее удивленные глаза, чего то пугается, а затем наваждение прошло, и обед продолжился, как ни в чем не бывало.

С тех пор король стал ее сторониться, но только намного позднее, когда Глаз дракона перешел к ее мужу, она поняла смысл происходившего.

ВОЗВРАЩЕНИЕ РАДАГАСТА

Приехавший с Фарамиром Радагаст был слаб и истощен. Кикус бросился его встречать, оглядываясь по сторонам. Он знал, что три ученика Радагаста погибли, спасая учителя. Однако ученики исчезли, и он не узнал, кто погиб.

- Я очень благодарен тебе и Фарамиру. Хотя и был удивлен тем, что освобождал меня не ты, а Фарамир, - сказал Радагаст. - Но побудь сегодня со мной. Я чувствую, что или ты, или Фарамир должны быть рядом, пока я слаб.

И Кикус пошел просить у королевы Халет дозволения поселить Радагаста во дворце. Халет, немного бледная и нервная - сказывались и тяжелые события последнего года, и бессонница, согласилась.

- Но у меня нет сил его лечить, - пожаловалась королева. Кикус улыбнулся:

- Никогда не думал, что у кого-то есть силы лечить Радагаста, - сказал он.

- Ты очень изменилась, Халет, - сказал лежащий на кровати Радагаст, когда Халет и Кикус пришли к нему.

- А разве Вы меня когда-нибудь видели?

- Конечно. Маг обязан знать будущую королеву. Наложи на меня руку - но не чтобы лечить, а чтобы понять твой дар.

Халет положила руку на лоб Радагаста.

- Нет, нет, - испугался Радагаст, - Ты начинаешь отдавать мне свои силы даже против воли. Оставь их для сына. Ты - настоящая королева, девочка. Единственное, что я прошу - пусть внимание твоего рыцаря на пару дней будет отдано мне.

Халет в знак согласия наклонила голову.

Кикус и Радагаст долго говорили в тот вечер. Волшебник много расспрашивал и мало говорил. Единственное, что узнал Кикус - имена погибших. Погиб Салмар, знаток рек и речных существ. И пропали двое, окончивших школу волшебника задолго до Кикуса. - Если ты их встретишь - то узнаешь. А имена сейчас лучше не произносить. Дворец, где мы находимся, полон каверз.

На вопросы о Гэндалфе Радагаст ответил:

- Не могу сказать ничего определенного, - и продолжал расспрашивать о делах королевства. В конце концов Кикус все же получил ответ на один из волновавших его вопросов:

- Фарамир рассказывал, что не так далеко на восток от Андуина поселились орки. Или вастаки. Непонятно, к чему это ведет, но нам надо знать историю этого народа.

- Я тоже не знаю, к чему это ведет, - ответил Радагаст. - И я начинаю думать, что никогда ничего не понимал. Я имею в виду - не понимал чего-то самого важного о Средиземье. Я уже говорил, что был только один, кто понимал все, и что это очень странная история.

На второй год нашего Средиземья, когда все люди были неумелы и безумно счастливы, а я был тоже безумно счастлив, и мне не было никакого дела до людей, я ходил в лесах и знакомился с моими зверями и учился говорить с ними.

Хуже всех было оркам и гномам - в каменных пещерах не было пищи, они голодали или крали продовольствие у людей. Я так и не понял из Священных Книг, как же могло жить большое количество гномов или орков в бесплодных пещерах. Первый год орки, как и мы, питались пищей Валаров. Но их запасы иссякли раньше наших, и тогда они стали делать набеги, так, как это описано в Главной Книге, верхом на волках или бегом. В Главной Книге сказано, что орки могут бежать очень долго и быстро - быстрее, чем даже лучшие из героев. Но я не видел тогда ни одного орка, способного бежать с оружием быстрее и дальше Высоких Нуменорцев.

Но они хорошо видели в темноте и крали пищу у людей. Говорят, они действительно питались человечиной. Волки от них быстро ушли, и впоследствии орки враждовали с волками. После первой зимы их женщины и дети, еле передвигавшиеся от голода, ушли в леса и питались ягодами и кореньями. Мужчины охотились и воровали.

Потом я узнал от своих зверей, что у орков появился Великий Гоблин, и что они собираются для набега. Ты знаешь, как то, что узнаешь от зверей, легко можно понять неправильно. Особенно, когда речь идет о вещах, ранее невиданных. И я пошел к Мглистым горам, чтобы увидеть все самому.

Это был самый опасный поход в моей жизни. Но не потому, что были серьезные опасности, а потому что я тогда слишком мало знал и умел. Но и все люди знали и умели очень мало.

Но это был не гоблин. Это был высокий и красивый человек, у него было доброе лицо и он жалел гоблинов. И он много, невероятно много знал. Правда, он далеко не все умел. И у него был Ком - волшебная шкатулка, вмещавшая тысячи Книг Знаний. Нужная ему страница сияла на крышке шкатулки, и этот Ком умел говорить и питался дневным светом. Этот человек постоянно обращался к Кому, например, чтобы узнать, как лечить орков, или как добывать огонь, или как делать колеса.

Но колеса из дерева он сделать так и не смог, и тогда однажды он собрал десяток самых крепких орков и исчез. Я решил, что он отправился грабить роханцев и послал своего ученика предупредить о набеге.

Роханцы напали сами и перебили большую часть орков. Я не хотел этого, да простят меня Валары. Человек вернулся с невиданной мною самоходной телегой, груженной невиданными колесами. Орки, ушедшие с ним, как я понял, остались где-то в лесу. Но он нашел только трупы. В отчаянии он рыдал над трупами, и кричал, что не понимает, зачем нужны эти сказки, и как люди могли до этого дойти. Орков он тоже считал людьми, и я не знал, что мне делать.

Потом этот человек побежал по следам роханцев, и я побежал за ним. Он бегал намного быстрее меня, но по пути он встретил нескольких раненых орков и велел им собраться на месте побоища и похоронить убитых.

Потом он догнал роханцев и потребовал, чтобы они вернули пленных. Но роханцы сказали, что никто и никогда не берет в плен орков.

- Но, - сказали они, - тебя мы в плен возьмем.

Повелитель орков поднял свое странное оружие - никто еще тогда не знал, что это оружие. И лицо его было страшно. Но потом он сказал роханцам, что они убийцы женщин и детей и сказал много чего еще.

Роханцы ответили, что они уничтожали и будут уничтожать орков, но с людьми они сражаются честно.

Вождь роханцев слез с коня и предложил повелителю орков взять оружие и защищаться - но у повелителя орков не было оружия, он просто бросился вперед, и ударом кулака оглушил роханца. Потом взял его меч и сломал о колено.

Роханцы бросились на него, но он поднял свой странный жезл и страшный огонь ослепил роханцев. Потом я узнал, что его жезл мог не только ослеплять, но и сжигать. Повелитель орков жалел людей.

Ослепленные кони метались и топтали повалившихся на землю людей. К счастью, степь широка и кони разбежались, и людей пострадало не так уж и много. И тогда человек закричал, и голос его был подобен грому:

- Те, кого вы называете орками, уходят на восток. И я, властелин молний, повелеваю вам никогда не нападать на орков первыми, но только защищаться.

А ты, старик, пойдешь со мной, - крикнул он мне. Я так и не понял, как он меня обнаружил на краю леса.

И я пошел с ним, и он спрашивал, кто правит Роханом, и кто правит Нуменором, и кто такой Саурон, и кто такие Валары. И часто говорил слова "не понимаю".

А я тогда считал, что понимаю все и объяснял ему все. Я решил, что он - не до конца очнувшийся от колдовства Турин. Или другой герой - ведь Священные Книги рассказывают далеко не о всех. И я уговаривал его не связываться с орками и идти к водам священного озера Иврин, или к другим местам, где сила Ульмо поможет ему восстановить память.

И повелитель орков сказал мне:

- Ты думаешь, твое имя - Радагаст. Возможно, теперь это действительно твое имя. Но раньше тебя звали... - и он произнес имя, которое тут же вылетело у меня из головы. Он внимательно посмотрел на меня:

- Ты не можешь даже повторить свое имя? - Удивленный, я кивнул. Мне не понравилось, что я не могу вспомнить только что произнесенные звуки. Но потом я подумал и сказал ему, что, наверное, такова воля Валаров - Истари не должны знать свое настоящее имя.

Потом он сказал мне:

- Не знаю, какова твоя роль в этом убийстве, но иди к тем, кто называет себя роханцами и уговори их оставить орков в покое. Скажи - пусть защищаются, но не нападают. И срочно принеси мне Священные Книги. Просвети невежественного. Но только не нападайте. Понимаешь... - он навел свой жезл на стоящее рядом с нами дерево, потом вздохнул, будто жалея его, и направил жезл на скалу. Вспышка пламени - и скала разрушилась.

- Я не хотел бы убивать, - сказал он.

Я сделал, как он сказал и даже принес ему пищи Валаров - у роханцев тогда еще оставались немалые запасы. Он поблагодарил, но ему было некогда, он грузил детей и раненых на самодельные телеги, прицепленные к его волшебной телеге. Мы говорили с ним только пять минут - он провожал меня, потому что орки готовы были меня убить.

- Ты не боишься смерти, Радагаст, - сказал он. Я сказал ему, что я бессмертен, но он не поверил.

- Кто ты и как тебя зовут? - еще раз спросил я его.

- Бесполезно, - ответил он. - Наверное, меня нет в Священной Книге, и поэтому вы все не можете запомнить мое имя. Знай только, что еще недавно мы с тобой были добрыми знакомыми и носителями, - он задумался, - сокровенных знаний. Придумайте мне имя сами.

И еще. Прошу тебя, Радагаст. Береги книги и знания. Даже если эти книги и знания кажутся тебе чуждыми и непонятными.

Почему-то я вспомнил эти слова только недавно. Не то, чтобы я их забыл. Но что-то не позволяло мне эти слова вспоминать.

Радагаст замолчал, отдаваясь воспоминаниям, и чувствовалось, что воспоминания эти его удивляли. Как будто бы он удивлялся тому, что понимает сейчас, и тому, чего не понимал раньше.

- Мне нужно еще многое, очень многое переосмыслить, Кикус, - сказал он. - Я столько повидал за тысячу лет. А мозг человека слаб - и мы опираемся в своих мыслях не на факты, а на свою или чужую оценку фактов. Иначе мысль просто застрянет или растечется. А мне надо сейчас переосмыслить факты. Я столько передумал, и теперь мне пора спать. Оценки фактов и событий устанавливаются во сне. Вернее - и во сне тоже. Вернее... впрочем, я слишком мало знаю, а утро вечера мудренее. Возможно, я буду спать долго. Не бойся этого и не торопись меня будить.

- Но ответь, Учитель, что дальше стало с орками и их повелителем? - спросил Кикус.

- Орки Мглистых гор ушли навсегда. А их повелитель вернулся. У него много имен. Его называли Барлогом, Погибелью Гэндалфа и даже Морготом. Еще его называли хозяином черных знаний. Еще - спасителем Нуменора и укротителем драконов. Повелителем ветров и земным воплощением Манве. Еще - Отцом Грома. Самое короткое из его имен - Оерт.

А у орков Мордора есть легенда, что род Сынов Грома происходит от него и от Саурона. И что однажды Сын Грома поведет орков на завоевание Валинора. Раньше я никогда не верил легендам орков и измышлениям Саурона. А Гэндалф говорил, что измышления Саурона всегда содержат долю правды для приманки. И обязательно содержат ловушку.

Последние слова Радагаст проговорил с трудом. Потом он заснул.

- Улеглись ли твои мысли, Учитель, - спросил Кикус, когда Радагаст проснулся. Радагаст встревожено посмотрел на ученика.

- Мои мысли? - Он побледнел и сел на кровати. - Повтори мне мои мысли. У меня такое впечатление, что сон не упорядочил, а украл мои мысли!

Кикус, удивленный, начал пересказывать вчерашний разговор.

- Ты не ощутил колдовства, Кикус? - перебил его Радагаст.

- Нет, но большую часть времени я был занят. Ты был в комнате один.

- Совсем никакого колдовства?

- Никакого. Кроме того, которое всегда было и есть.

- Всегда было и есть?

- Да. Оно заметно слабеет в пещерах. Возможно, сказочная Пещерная болезнь, если она существует, связана с этим колдовством. Но Белег говорил, что прошел множество пещер и не ощутил этой болезни. Еще это волшебство немного слабеет, когда в кольчуге и шлеме лежишь на мокрой земле. Я начал замечать все это только в прошлом году. И еще его почти не было в той тюрьме, где держал тебя Гэндалф.

- Вот как! Тогда дай мне шлем и кольчугу.

- Хорошо, Учитель. Но пока ты был в плену, очень много всего произошло. Я разговаривал с Сауроном. Я понимаю, что это опасно, но я искал тебя. - Кикус осторожно посмотрел в глаза Радагасту.

Радагаст побледнел снова. Второй раз за сегодняшний день. "Возможно" - подумал Кикус - "второй раз за несколько столетий".

- Я прорвался через врата Барад Дура. Ты говорил, это дает дополнительную защиту от колдовства.

- Ты действительно прорвался? Может, это ловушка, и Саурон тебе уступил?

Кикус молча показал ему свои доспехи с наплавившимися на них брызгами металла.

- Тогда все не так плохо, - успокоился Радагаст, - впрочем, околдовать тебя было бы трудно и Саурону. Расскажи все по порядку.

Кикус несогласно покрутил головой:

- Нет. Я был там очень недолго, но рассказывать пришлось бы до вечера. Самое важное. Саурон сказал, что он не хочет, чтобы ты в третий раз умер в клетке. И еще сказал, - Кикус немного засомневался, - извини, я скажу дословно. Он сказал: "Если твой учитель поймет, что клетка добавила ему ума - пусть сделает себе клетку и почаще спит в ней".

Радагаст слабо улыбнулся:

- Не бойся, Кикус. Тому, кто прожил тысячу лет, полезно иногда слышать, что он дурак. Я принимаю совет Саурона. Но пока у меня нет клетки, дай шлем и кольчугу. Сейчас мы будем заниматься тем, что Саурон называет исследованием, а Гэндалф - святотатством.

Поднявшись с земли, Радагаст вытер кольчугу и сказал:

- Кажется, постоянное колдовство действительно есть, но я слишком к нему привык. Но когда я лежал на земле, колдовство осталось, но слова его стали слабее. Оно стало бессмысленно и ни на кого не направлено. А после тишины я слышу сейчас это твое постоянное колдовство. Если не ошибаюсь - какое-то внушение. А теперь, одень доспехи ты и попробуй услышать меня.

- Слышу слабее, - через минуту сказал Кикус.

- Ты понимаешь, что мы сейчас можем сделать? - спросил Радагаст.

- Амулеты от колдовства, - ответил Кикус.

- Тогда иди в кузницу и делай амулеты. Разные и полегче. Потом мы будем их испытывать.

- Учитель! Но я так и не знаю, где Гэндалф. Его надо остерегаться.

- А почему ты направил ко мне Фарамира, а не поехал сам? - спросил Радагаст.

- Это было еще в Осгилиате. Я должен был охранять Халет. И мы собирались в Нуменор, где был тогда Гэндалф. А Фарамир и твои ученики должны были выступить против учеников Гэндалфа.

А когда Гэндалф унесся на своем волшебном коне, я не стал покидать Нуменор. Гэндалф мог выманить меня и вернуться.

- Логично, - сказал Радагаст. - А как ты оцениваешь силы Фарамира?

- У него была некоторая защита от волшебства. Сегодня я видел его мельком. Он ранен и устал. Но мне показалось, что он стал драконоборцем.

- Да. Если Гэндалфа считать драконом. Гэндалф напал на нас, когда мы остались вдвоем, а я был слаб. И Фарамир его убил.

Потом они молчали, поскольку им было, что обдумывать. Потом Радагаст спросил:

- А что у вас произошло с Имрахилем?

- Спор из-за короны. На дворцовой площади, при всем народе. Имрахиль держал скипетр с этим проклятым камнем и утверждал, что раз камень ему подчиняется, он и должен быть королем. По-моему, он владел камнем, но и камень владел им.

Но Халет оказалась сильнее. Халет подняла руку, и Имрахиль замер, и Халет забрала у него скипетр. Со стороны это, наверное, величественно выглядело. Если не знать о делах этого камня. Но, может, камень и правда как меч - не злой и не добрый, а просто оружие хозяина?

А Имрахиль потом ускакал. Боюсь, когда Гэндалф вернется, Имрахиль будет ему служить.

- А кто убил короля?

- Думаю, что Имрахиль. Не надо его в этом винить. Боюсь, этого короля тоже было за что убить.

* * *

Вечером в комнате у Радагаста собрались четверо. Королева Халет, Кикус, Фарамир и сам Радагаст.

- Итак, - сказал Радагаст, - что мы знаем об амулетах?

- Им дает силу сырая земля, - ответил Кикус. - Достаточно тонкой сетки на голове, если эта сетка касается сырой земли. Однако совсем избавиться от колдовства не удается. И я не думаю, что сетка спасет там, где колдовство особенно сильно. Но надо пробовать дальше. По-моему, нужно соединить сетку с железной палкой и втыкать эту палку в землю. Все это не очень удобно, и воевать так было бы трудно.

И еще. Сетка, не касающаяся земли, может давать маленькие искры. И у этих искр запах молнии.

- Хорошо, - сказал Радагаст. - Будем жить в клетках и носить сетки как амулет.

- Жить в клетках?! - возмутилась Халет.

- В золоченых клетках, - улыбнулся Радагаст. - Вдоль стен нескольких комнат незаметно растянем сеть и, если этого будет мало, сделаем решетки. Красивые решетки. Нам это пока не надо. Но, возможно, тебе надо будет укрывать от колдовства маленького короля. И стражников.

Халет нехотя кивнула в знак согласия.

- И еще, - продолжил Радагаст. - Маги бессмертны, и Гэндалф вернется. Не так скоро, как это было с ним в Священной Книге, но вернется. И я боюсь, мы с ним уже никогда не станем друзьями.

Попробуем сделать комнаты, защищенные от колдовства, и амулеты для стражников. И тогда, пусть королева Халет меня извинит, нас ждут дороги. Я могу заверить королеву, что сейчас в Нуменоре нет смертных волшебников, способных справиться с обладательницей Глаза дракона. И что ни Саруман, ни Саурон не будут на нее нападать.

Но обнаруженное нами сегодня колдовство кажется мне слишком опасным. Я его распознал. Но я его распознал только через тысячу лет и только благодаря Кикусу. А Кикус первый из драконоборцев, пришедший учиться. Пока это колдовство существует, люди не могут считать себя свободными.

- Какие же дороги ждут Вас? - спросила королева Радагаста, но глаза ее смотрели на Кикуса.

- Север, Восток и Запад. Но Запад я хорошо знаю, у меня там много учеников, и мне достаточно поставить им задачу.

- Я слышала, на востоке появился неизвестный нам народ. И Фарамир даже встречался с королевой этого народа, - сказала Халет. - Как ты находишь эту королеву, Фарамир?

- Она необычно выглядит, но, - Фарамир замялся, - это благородная, храбрая и красивая девушка. Но она не королева, а только принцесса, и я обещал быть на ее коронации.

- А почему тебя, доблестный Фарамир, пригласили на эту коронацию, - мягко спросила, почти промурлыкала Халет. Радагаст тем временем незаметно, но, как понял Кикус, с острым интересом стал всматриваться в королеву.

- Принцессу преследовали разбойники, она бежала и спряталась в заколдованном замке, - ответил Фарамир, - и... - он снова замялся, - и только мне удалось проникнуть в этот замок.

- Я думаю, - сказала Халет, - Фарамиру надо ехать на восток. Более того, я, как королева, повелеваю Фарамиру, герцогу Итилиенскому, ехать на восток.

- Почему это? - с деланным простодушием спросил Радагаст.

- Если к востоку от моего государства появился воинственный народ, лучше всего установить с ним добрососедские отношения. Посредством брака с царствующей особой, - сказала Халет, и Радагаст расхохотался, но потом насторожился.

- Кстати, Фарамир, что это за заколдованный замок на северо-востоке? Может это и есть то, что мы ищем?

- Учитель! - сказал Кикус - Я еще не понял, что мы ищем. Я искал своего сына. Фарамир и я искали тебя. Но что ищем мы?

ЧТО МЫ ИЩЕМ

"И действительно, что мы ищем?" - спросил себя Кикус. Я искал сына и не нашел. Мы искали Радагаста - и нашли. Еще я искал знаний и справедливости. И я не искал любви. Я не надеялся на любовь. И я ее опять нашел. Я даже не скажу, что я ее очень люблю, как любил в юности и как любил возвратившую меня к жизни Алину. Я ее скорее ценю.

Она редкая женщина. Королева и - не красавица, но королева. Я ведь вообще считал, что с моим лицом надо забыть о женщинах. Даже о тех, кому далеко до королев и красавиц.

Ха! Я, кажется, начал думать о себе. Рано мне еще, рожей не вышел, благородный кузнец-рыцарь. Когда я запрещал себе думать о себе и жалеть себя, было лучше.

Напротив меня Фарамир. Что искал Фарамир? Он искал своего дракона. Искал по всему Средиземью. А дракон ждал дома и драконом этим оказался наш старый учитель. И почти никому нельзя об этом рассказать, потому что этот учитель - наша легенда. Наша добрая старая легенда, в которую все верят. И еще Фарамир нашел свою любовь. Своего дракона и свою любовь. Собственно - он нашел себя.

Справа от меня Халет. Что искала она? Тоже - своего дракона и свою любовь. То есть себя. Или меня. Так. Во-первых, не будем зазнаваться. Вряд ли она искала меня и мою обгорелую физиономию. Во-вторых, не стоит мои рассуждения о Фарамире переносить на Халет. Здесь все и похоже, и непохоже. Еще оба они пытались выбраться из колдовских пут, еще - она королева и искала свое королевство и своего наследника. И свою женскую судьбу, не очень счастливую судьбу. Хорошо, что и то, что у нас случилось, она приняла как дар. А ведь, когда родится сын, она не позволит, чтобы я и дальше был ее любовником. Страдать будет, а не позволит.

Кикус понял, что Халет смотрит на него и слегка наклонил голову ("Я преклоняюсь перед твоей судьбой, моя королева!"). И Халет, пряча нежность, гордо подняла голову.

Теперь она будет искать судьбу для своего королевства и для нашего сына - понял Кикус - она будет любить нашего сына намного больше, чем меня. И это правильно, и я должен ей помогать и не мешать. И поддерживать в ее глазах свою репутацию великого героя - только это спасет меня от того, что губит обитателей дворцов.

И слева от меня мой учитель великий маг Радагаст. Что ищет он? Тоже самого себя? Это очень по-человечески - искать самого себя. Но только себя, как человека, Радагаст нашел столетия назад. Неважно, сколь знающим и могучим он был раньше. Себя, как человека, он нашел. Хотя и не знает своего настоящего имени. Кажется, он пытается понять, что такое наше Средиземье, и кто и почему его таким создал. Радагаст ищет ключи к Средиземью и Валинору - чем бы это Валинор не был.

А я? Я прошел через пламя дракона, я потерял свою молодость, веселье и красоту. И свою любовь или свою первую любовь - не хватало мне думать о таких вещах в моем возрасте и с моими шрамами. Все это потеряно, и для себя я это уже не найду. Только для своих детей. Но это они должны искать сами. Нет. Они могут не найти. Появится Гэндалф, Глаз дракона перейдет к какому-нибудь сластолюбивому ничтожеству - и все начнется сначала. Значит - искать надо для всех. И, похоже, искать надо мне. Не найду - пусть ищут дети. А если я не буду искать - дети, может быть, тоже не будут.

И для всего этого нужны знания. В том числе, о том, что такое наше Средиземье, и кто и почему его таким создал. И есть ли дракон у нашего Средиземья.

- Каждый из нас ищет себя и своего дракона, Учитель, - сказал Кикус. - Но каждый из нас уже нашел своего маленького дракона. Теперь нам надо думать о детях и о Средиземье. Есть ли дракон у Средиземья, Учитель?

- Ты научился хорошо формулировать, Кикус, - сказал Радагаст. - Значит ты можешь стать не только героем, но и вождем. - Волшебник посмотрел на лица своих собеседников. - Но, боюсь, королеве Халет и Фарамиру далеко не все понятно, ведь им известно меньше, чем тебе, - продолжил он, - поэтому я расскажу им то, что ты уже знаешь.

- Я все равно мало, что поняла, - сказала Халет, когда Радагаст кончил рассказывать. - Но я должна думать прежде всего о своем государстве и своем будущем сыне.

Я запрещу уничтожать книги древних, найду лучших учителей для дворян и открою школы для детей ремесленников. Кажется, Гвиндор давно добивался разрешения открыть какую-то школу?

- Гм. Вообще-то он ее открыл. Просто королевский двор был слишком занят, чтобы это заметить, - проворчал Радагаст. - Впрочем, дать разрешение никогда не поздно. Но Вы, Ваше Величество, неплохо поставили меня на место. Действительно, какие бы великие вопросы мы перед собой не ставили, надо не забывать и о текущих делах.

Мне надо объявить о приеме учеников в свою школу. А потом нас ждут долгие годы учения и странствий. Но вначале расскажи нам о заколдованном замке, Фарамир.

ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЗАМОК

- Это трудно назвать замком, - сказал Фарамир, - но другого слова у меня нет. Я видел, как колдовские ветры гонят облака над горами Мордора и над вратами Мории. И я слышал, что такие же колдовские ветры дуют над Дол-Гулдуром и в Мглистых горах. И говорят, никто, или почти никто, не может подойти к источнику этого колдовства.

Мы - я и десять джагитов - скакали по следу разбойников. Вначале мы нашли остатки ограбленного каравана золотоискателей. Было это в пустынных степях между Сумеречным лесом и озером Рон. И среди костей и остатков утвари мы нашли сломанную джагитскую саблю.

Это длинная история, но я постараюсь покороче, только главное. Замок этот далеко на Северо-востоке, в Рудном кряже. Хотя местность после Быстрицы не такая, как на карте в Главной Книге. Это не пустоши, а степи и леса. Река Рудь - не одна. Там несколько рек близкого размера. Если они и сливаются, то южнее. Утренняя заря там разгорается не на востоке, а прямо над головой и немного к югу. А вечерняя заря, как и у нас, на западе, но заметно ниже. Даэрон прав, на востоке тоже есть Завеса Валаров, и по первому и последнему пятну зари действительно можно определять свое местоположение. Нужно только сделать правильные таблицы или рисунки.

Люди там есть, починяются Эсгароту, хотя эсгаротцы там бывают нечасто. Они тоже верят в Валаров и говорят на общем языке, но их говор отличается от нашего. Еще они принимают джагитов за орков и охотятся на них, как на волков. Поэтому у нас было две стычки, и я постоянно играл роль миротворца. В воздухе там висит такое же колдовство, как у нас.

Замок высоко в горах, и к нему ведет дорога, по которой, я думаю, ездили великие колесницы Валаров или Моргота. Или проползли Великие Черви. Хотя наши драконы таких следов не оставили. Но может, там они ползали каждый день.

Замок окружен колдовством дракона. Золайха, спасаясь от погони, проскакала прямо в замок, а ее спутник не смог и упал вместе с конем. Конь Золайхи упал только перед самым замком, но она смогла провести его дальше. Она может разрушать колдовство, но слабо. Слабее меня и намного слабее Кикуса.

Никто из гнавшихся за ней проскакать не смог. Их там упало пятеро, двоих эсгаротцы сумели вытащить. Так они и лежали без сознания, на ровном месте. Когда мы прискакали, Золайха стояла на стене и кричала преследователям, что если они застрелят ее спутника, она застрелит их товарищей. А эсгаротцы спорили, орк она или нет. Они уже целый день так спорили и ничего не могли решить.

Ну, а когда приехали мы, им ничего не оставалось, как согласиться, что она не орк. Что такое колдовство дракона, знал только я, остальные только слышали предания про заколдованный замок. Я достал эсгаротцам их товарищей, после чего мы помирились. Я ведь за эти годы объездил половину Средиземья, и везде люди отвечают добром на добро. А раз мы сделали добро - мы не орки. Эсгаротцы еще хотели платить виру - но я их отправил домой, поставив условие, что они должны всем рассказывать о том, что никаких орков на свете больше нет, и джагитов путать с орками нельзя.

Только Золайха и я могли ходить через колдовскую завесу. И еще Рашид с трудом, но мог пройти с нашей помощью.

Но главное то, что внутри замка. Правда, в замке нас пустили только в один зал и две комнаты. В замке из трубы течет вода. Когда темнеет, зажигается свет. Возможно, это и есть свет Валинора. Четыре раза в день нам давали пищу. Очень вкусную пищу. Там множество волшебных устройств, их разгадывать и разгадывать. Есть два обучающих устройства. От всего этого кружится голова. Маленького принца Золайха привезла на своем коне и, пока она ругалась с Эгладорцами, замок его вылечил. Она не знает как, но принц проснулся здоровым, хотя у него только что был сильный жар и гноились раны.

Я говорю - "нас пустили" или "нам давали пищу" - но я не знаю, кто пустил и кто давал. А на волшебной табличке, или, может, окошке или зеркале, с меняющимися буквами было написано, что это все делают машины, устройства, умные вещи - там были и другие слова, но в нашем языке таких слов нет. Некоторые слова я запомнил, но об этом потом.

- И, - Фарамир развел руками, - стыдно сказать, но больше всего меня поразила уборная. Это маленький принц догадался, что это - уборная. Мы бы не догадались.

В общем, мы там прожили три дня, я пытался хоть чему-то научиться, что-то понять, до головной боли пытался. А все что понял - как умываться, как пользоваться этой уборной, как зажигать волшебный свет - ну и так далее. Ни на одно "почему" я ответа не получил. Обидно чувствовать себя медведем, которого дрессируют.

Принц, пожалуй, мог понять больше, потому что он играл. Но потом он нашел вещи, специально сделанные для детских игр, а жаль. Дети учатся легче, чем мы.

А потом мы поехали на юг, обогнули море Рон с востока и приехали в Золайбад. Там уже построили целый город и даже назвали его в честь принцессы, но ей это не понравилось и она приказала переименовать его в Находку.

Вот вроде и все, основное я сказал, а детали можно рассказывать долго.

- Ты знал про этот замок, Учитель? - спросил Кикус.

- Легенды слышал. Но легенд много, и они не всегда правдивы. А кто, по твоему, мог сделать этот замок, Фарамир? - в голосе Радагаста Кикус разглядел некоторую хитринку. Учитель явно хотел получить ответ не на тот вопрос, который задал.

- Мне кажется, ни эльфы, ни маги не могут сотворить таких чудес, - сказал Фарамир. - То есть, может быть, - Фарамир немного смутился, - может быть, вы, маги, делаете и большие чудеса, но не такие. Мне кажется, это сами...

- Валары? - спросила не утерпевшая Халет.

Фарамир осторожно кивнул. Он, как ясно видел Кикус, не забывал и про Врага, но не хотел произносить его имя и даже упоминать его вскользь.

- Так, - покивал головой Радагаст. - Получается, что я не мог слышать про этот замок. Я никогда не слышал легенд о замках Валаров. - Кикус улыбнулся: верный себе волшебник получил ответ на свой незаданный вопрос.

Так, - еще раз сказал волшебник. - Кое что из этих волшебств я когда-то видел. Перечисли-ка еще раз, какие волшебные вещи ты видел?

- Ну... там нет волшебных вещей, которые можно было бы унести. Вделанное в стену Волшебные окно, показывающее цветные буквы и картинки, и кнопки с буквами. Еще эта ниша, в которую опускается еда. А все остальное - очень красивое и прочное, если стул - то очень легкий и прочный, то же - столы, еще там всегда тепло и приятно, и свежий воздух, и, до нас, было очень чисто и убрано. Мы, правда, тоже за собой убрали. Но пятна крови - остались. И пыль немного. Ее очень трудно убрать. А до нас кто-то убирал.

- А этот, волшебный туалет - что в нем волшебного?

- Туалет, - вдруг быстро проговорила Халет. - А разве... - она округлившимися удивленными глазами посмотрела на Радагаста и замолкла.

Радагаст в свою очередь удивленно посмотрел на нее, потом расхохотался:

- Договаривай, будущая властительница, договаривай. Что ты там хотела спросить? Нужен ли Валарам туалет? И магам тоже?

Халет, слегка покраснев, кивнула, и Кикус только сейчас начал понимать, насколько молода еще королева.

- Ладно. Сознаюсь. Нам, магам нужен, - сказал Радагаст. - Но Валарам? Хороший теологический вопрос, хороший! Надо бы подговорить кого-нибудь задать этот вопрос Гэндалфу. - Радагаст развеселился. - Я люблю смотреть, как он отвечает на такие вопросы. Если у тебя есть враг, подговори его задать этот вопрос Гэндалфу.

Но если серьезно, не знаю. Но если уж Валар перевоплотился в человека, то он, наверное, должен делать все, что делает человек. Хотя, - Радагаст продолжал веселиться, - хотя это ересь и крамола. А Валар в виде стихии? Но я никогда не видел Валара в виде стихии. Дааа, позадаешь себе такие вопросы и перестанешь верить в богов. По крайней мере в богов из Священных Книг.

Ладно. Скажу вам. Думаю, что это - Последний Замок Оерта. Неназываемого и неупоминаемого. Мы, маги, когда-то пообещали Гэндалфу никогда не упоминать об Оерте, чтобы все было, как в Священных Книгах. Саурона и Сарумана он прямо-таки заставил в этом поклясться. А я, дурак, был с ним заодно. Как же! Путь все будет, как в Священных Книгах - тогда, мол, порядку будет больше. Но теперь-то я вправе распоряжаться своими обещаниями Гэндалфу сам.

Но это очень долгая история. Кикус ее немного знает. А вы, если что об Оерте и слышали, то только как об Отце Грома. То есть слышали только половину правды. Или как о Морготе и битвах с ним в начале Эпохи - но это совсем не правда. Об этом тоже лучше рассказать потом. Но я и не надеялся, что где-то еще остались следы Оерта.

МАЛЕНЬКАЯ ОЛЛИ

Когда Олли была маленькой, все ее жалели. Маленькая, стройная и хрупкая, светловолосая, похожая на фею девочка. Слепая девочка.

Олли знала все звуки и запахи деревни, все тропинки и дорожки, знала характер и даже сегодняшнее, даже сиюминутное настроение каждого жителя деревни.

Пока она была маленькой, ее жалела мать, жалела и почти не отпускала от себя своего единственного ребенка. Отец же, сильный и, как говорили, красивый, похожий не на крестьянина, а на рыцаря-нуменорца, погиб в теснине Андуина. Говорят, он и сражался, как настоящий Нуменорец, только ему не хватило или умения, или просто хороших доспехов.

Через год, во время мора, умерла мать. Перед смертью она сказала:

- Жаль. Убили твоего отца. А он от мора не помер бы. Он был настоящий Нуменорец. Меня не убили, но я... - она не договорила и стала рассказывать Олли о ее родственниках, которые могли бы взять себе слепую девочку. Потом умерла.

Соседи долго не подходили к дому Олли и не подпускали ее к себе, хотя девочка два дня ходила и просила похоронить ее мать. Они только клали на скамейку краюху хлеба и наливали молоко в кружку.

По деревне не так давно проехали Высокие Нуменорцы. К знатным рыцарям эта болезнь не приставала и они, не опасаясь, ходили по домам и зачитывали древний Наказ Черного мора. Говорят, во время самого первого мора по деревням ездили маги и герои и зачитывали этот Наказ.

О том, что никто из жителей одного дома не должен подходить к жителям другого дома. Помогать можно и нужно, но нельзя подходить к друг другу ближе пяти метров. О детях, у которых умерли родители, обязательно заботиться и сообщать о них Наместнику, но подходить к таким детям могут только Высокие Нуменорцы или те, кто остался жив после того, как у него два дня назад умерли домочадцы.

Утром третьего дня к Олли подошел живший на другом краю деревни молчаливый дядя Амлах, двоюродный брат ее отца. Амлаха иногда дразнили колдуном.

- Ну, где твоя мама? - спросил он, и Олли заплакала, когда Амлах унес тело ее матери на телегу.

- А соседи как? - спросил он у подошедшей к телеге девочки. Олли, сдерживая слезы, рассказала ему, кто жив и кто умер на их конце деревни.

Вечером Амлах, все такой же молчаливый, только усталый, подъехал к дому Олли и сказал:

- Я у тебя поживу, если не возражаешь? - и Олли, догадавшись, снова заплакала, жалея совсем еще молодую жену и маленьких сыновей Амлаха.

Амлах так и остался жить в доме Олли. Целую неделю он ходил хоронить умерших соседей. Еще к Олли в те дни стала заходить старая Розалия, она прибиралась в доме и готовила еду. А иногда садилась рядом с Олли и начинала разговаривать не то с Олли, не то сама с собой.

- Вот-так-так. Трое нас оказалось в деревне Нуменорской крови. Трое. Одна старая, одна слепая, ну и один мужик. Ничего мужик. Мне б, когда я молода еще была, замуж за такого. А то ведь и сватать не хотели. Больно, мол, ершистая, говорили. А если б этот мор раньше случился, глядишь, меня какой рыцарь сосватал. За выживших, если они красивые, всегда рыцари сватаются. Ну да грех жаловаться. Мой-то тоже неплох был, только раньше мора погиб. И как там мои сейчас?

Старуха озабоченно замолкала, думая о живущей в пригороде Нуменора замужней дочке, внуках и работающем в мастерских Гвиндора сыне. Потом старуха начинала снова:

- А из Высоких-то Нуменорцев, из тех шестерых, что дозором на нашей дороге стали и никого не пускают, двое умерли. Ненастоящие, стало быть, были Нуменорцы, да возродятся их храбрые души. Ну да их, сердечных, всегда на мор посылают. Зато кто выжил, могут брать себе красавицу из выживших, а выжившие - они часто красивые. И король за таких еще приданное дает. Чтобы не переводились, значит, Нуменорцы. Эх, не будь ты слепая, и тебя бы за рыцаря выдали. Ну да ничего, зато сейчас на твое воспитание денег дадут. В Наказе же не написано, что слепым не давать. Кто ж думал, что можно и слепым родиться, и Нуменорцем. Давать мол, и все. А Наказ есть Наказ.

А Амлаха-то заберут в солдаты. Заберут, как пить дать. Тоже, глядишь, рыцарем станет. Или в ученье какое отдадут. Может и на вдове какой богатой женят. Нет, не женят, - старуха прислушалась к хрупкой деревенской тишине, будто желая услышать мнение души Амлаха. - Он после своей долго ни на ком не женится.

Через неделю мор кончился. Деревня на две трети опустела. В городах же мор так и не начался. Древний Наказ помог остановить поветрие еще в пограничных предгорьях.

Амлах действительно уехал учиться, а Олли осталась с Розалией, и ей действительно стали платить деньги на воспитание, на эти деньги они со старухой и жили.

Соседи, к облегчению Олли, перестали ее жалеть. Зачем жалеть выжившего? Не так много выжило. Трое ставших одиночками и десяток раньше других запершихся семей.

Олли стало легче. Жалость и сдерживаемая неприязнь к уроду уже не забивали другие чувства, и Олли стала понимать людей. Ей очень хотелось быть полезной.

- А вашу корову не украли, - сказала она хлопотливым Раббитсам, бестолково пытающимся восстановить свое прежнее относительное благополучие. - Она там вон ходит и мычит, больно ей, кажется. - И с детской непосредственностью продолжала: - А вы расскажете мне, что там, в той стороне? Или возьмите как-нибудь, я сама узнать хочу.

Корова нашлась. А старуха Розалинда целый день, смущая Олли, пристально в нее вглядывалась.

- Вот оно что, - наконец сказала старуха. - Фея ты, а не Нуменорка. У меня ведь у самой способности к волшебству хорошие были, да только не развивала я их, ни к чему. Я ведь тоже эту корову видела. Или слышала. Только понять не могла. Дура я значит была. Это ж сколько я всего увидеть и найти могла б за свою жизнь, если б понимала?

Пропавших животных и заблудившихся детей Олли находила безошибочно.

- Это как в реке. Вы же чувствуете, как кто-то рядом плывет и от него волны расходятся, - объясняла девочка и взрослые покачивали головами. Но магия в Средиземье была не в диковинку и волны, расходящиеся от живых существ, ощущали многие. Хотя так точно, как Олли, видеть их никто не мог.

Розалинда, как ни странно, стала учиться у Олли и время от времени садилась на свою любимую лавочку и, закрывая глаза, начинала куда-то всматриваться.

- Идет что ли кто, - говорила она, и Олли говорила, кто идет, и как этого человека отличить от других.

Соседи теперь нередко прибегали к Олли за помощью. Некоторых Розалинда гнала:

- Нечего в эти глупости ребенка втягивать. Нечего из него шпиона делать. - Или: - Сама, сама догадаться можешь, где твой засиделся. Где пиво есть, там и засиделся.

Олли, которой и правда не хотелось смотреть на эти глупости, была благодарна старухе. Старуха эту благодарность чувствовала. Кажется, они могли бы с Розалиндой разговаривать без слов, но старуха противилась.

- Не надо, не надо деточка друг другу далеко в душу лазить, добром не кончится. И ни к кому никогда не лезь в душу, разве только чтоб выручить, и то выдумай что-нибудь, чтоб он не догадался.

Соседям Розалинда строго наказала, чтобы они о способностях девочки помалкивали.

- Помогает она вам? Помогает. Ну и помалкиваете. Может она вас когда еще и спасет. А будут все про нее знать - украдет ее кто-нибудь. Знаете, как лихие люди такие способности использовать будут? И нас порешат, чтобы никто не догадался.

Соседи поклялись молчать, а клятвы в Средиземье не нарушали. Тем более, что плату за помощь Олли просила одну и ту же. На выходной вывезти ее и Розалинду в какое-нибудь новое место. В лес, в горы, в соседние деревни или город.

К тринадцати годам, когда вернулся Амлах, у Олли и Розалинды было уже немало заслуг перед односельчанами. Они не дали какому-то безжалостному вору увести деревенских лошадей. И наоборот, помогли избежать кровопролития, когда односельчане пытались задержать удравших из столичной тюрьмы заключенных.

- Они не злые. Они несчастные, дайте им хлеба и старую теплую одежду, они не хотят ни грабить, ни убивать, - сказала тогда Олли.

Были у Олли заслуги и перед соседними селами. Правда, в этих селах доброй колдуньей считали Розалинду. Олли же считали ее внучкой или ученицей.

- Так будет лучше, - говорила старуха, но девочка и сама это чувствовала.

Когда вернулся Амлах, Олли замерла в восхищении. - Как много ты теперь знаешь! - сказала она ему еще с порога, и пораженный Амлах стал всматриваться в ее лицо. Он действительно кое-чему научился, и способности девочки его удивили.

Прошло еще два года. Амлах привез из Осгилиата жену, у них родился ребенок, а потом в Нуменоре началась борьба за трон, и Белый Маг Гэндалф попытался взять в плен мешавшего ему Карего Мага Радагаста. Амлах, ученик Карего Мага, помог своему учителю и был за это убит учениками Белого Мага.

Возможно, Олли лучше всех жителей Средиземья чувствовала причины и знала ход этой войны. Участвовавшие в ней волшебники представлялись ей окрашенными в цвета их чувств вихрями, бороздящими раскинувшееся в Средиземье магическое море.

Сама она в этой борьбе почти не участвовала. Она только помогла Амлаху, чувствовавшему, что его учитель в беде, найти Радагаста. Потом она просила Амлаха бежать, но не веривший в злодейство Белых сил Амлах ее не послушался, и его убили. А потом в Нуменор прискакал воин, и опутывавшее людей Белое безумие стало сгорать при соприкосновении с его раскаленной яростью, но паутины было много и опутанных ею тоже, а ученики Белого Мага были окутаны этой паутиной навечно, воин это чувствовал и убивал их, едва не погиб, с огромным трудом вырвался и ускакал, и Олли стала просить за этого воина и пытаться ему помочь, и воин, вроде бы, ее услышал и поскакал к ней, но потом исчез из ее зрения. Укротил свои чувства своей волей и исчез.

Потом Олли догадалась, что это был драконоборец. Она не знала, что в Нуменоре еще есть драконоборцы. Хотя почему бы им не быть? Она слышала, что иногда драконоборцы рождаются и в незнатных семьях.

Ночью, когда хмурые и не понимающие, что происходит, односельчане разошлись по домам, и только молодая вдова не могла уснуть в новом доме Амлаха, Олли услышала крик совы. Она поняла, что это просит о помощи один из неизвестных ей друзей Амлаха, тоже ученик Радагаста. Олли взяла хлеб и кувшин с молоком и, стараясь не разбудить Розалинду, пошла к раненому.

Она так и не смогла увидеть этого человека. Амлаха, если он этого не хотел, увидеть было очень трудно. Этот ученик Радагаста был или сильнее, или умелее. Когда он сказал, что убил трех жрецов Манве, Олли вначале не поверила. Так не похож был этот наглухо закрытый человек на то открытое бушующее пламя, что видела она недавно своим, ей самой непонятным, зрением. Потом поняла, что надо поверить, что даже магическое зрение надо проверять своим разумом. Она ведь так мало знает и умеет.

Маг Радагаст победил. Ему помогли два драконоборца и маленькая, только что появившаяся на свет женщина-дракон. Так это виделось магическому зрению маленькой Олли. Олли была маленькой для своих 15 лет.

В Нуменоре стала править королева Халет, у нее родился сын - Олли удалось рассмотреть, что мальчик обещает стать драконоборцем. Иногда ей удавалось рассмотреть слабые вспышки, возникающие, когда драконоборец уничтожает колдовство. Олли уже знала, что это за вспышки, знала имена двух драконоборцев и знала, что женщина-дракон и есть королева Халет.

Женщина-дракон любила одного из драконоборцев, а этот драконоборец оберегал женщину-дракона. Но женщина не подпускала к себе драконоборца. Королева охраняла свою власть, а маленький дракон охранял свое колдовство. Могучий драконоборец мог нечаянно разрушить и то, и другое.

Олли улыбнулась. Королевский дворец полон интриг, но только слепая, живущая вдали от столицы девушка знает главную интригу королевства.

В семнадцать лет деньги на воспитание платить переставали. Истинный Нуменорец к этому времени уже должен был определить свою судьбу. Но к дому Олли подошел неизвестный, пахнущий лесом и рекой прохожий, тихое сердце которого Олли рассмотреть не удалось, и она поняла, что это ученик Радагаста, и поняла, кто помогает вдове Амлаха.

- Великий маг Радагаст предлагает тебе стать его ученицей, - сказал странник. Он провел в доме Олли вечер, поговорил с Розалиндой, рассказал о Школе и утром ушел, оставив для Олли и Розалинды деньги. Столько же, сколько давало им раньше королевское казначейство.

ПОДРУГИ

Их было семеро. Две ученицы и пять учеников волшебника Радагаста. Беладонна Тук стала подругой Олли. Судьбы их были похожи. Родители Беладонны и все, кто знал ее родителей, погибли во время морового поветрия. Беладонну подобрали Высокие Нуменорцы и отдали на воспитание осгилиатскому ремесленнику, жена которого так и не родила ему детей. Маленькая Беладонна, играя, любила кричать: "тук-тук", и поэтому ей дали эту знаменитую и довольно распространенную среди простонародья фамилию. И дали имя самой большой непоседы из женщин Хоббитании. Настоящей ее фамилии никто не знал.

Хоббитовское имя, которое очень подходило маленькой шаловливой Беладонне, совершенно не шло высокой, стройной и сильной красавице. Не будь она так азартна и взбалмошна и не люби она так покрутить охмуренными ею мужчинами, ей подошло бы имя воительницы и красавицы Йовин.

Идеальная внешность для жены Высокого Нуменорца. И чистая, превозмогшая моровое поветрие, нуменорская кровь. Но Беладонна отвергла не одного сватавшегося к ней рыцаря, в том числе и того, кто ей нравился. Бедный рыцарь, идеал свой видевший в той легендарной Йовин и в Фарамире (и в легендарном, и в похожем на него нынешнем знаменитом воеводе), пустился в путешествие к Концам Земли на поиски пропавшего Серебряного Мага Корвина. (Фарамир Путешественник тревожился за Корвина.) А обладающая внешностью Йовин юная насмешница подалась в ученицы Радагаста.

И произвела на Радагаста огромное впечатление своей внешностью и характером. Кого-то она напоминала невесть сколько повидавшему на своем веку волшебнику, и волшебник взялся ее опекать. Поняла это только Олли, но и Беладонна, азартно игравшая своим женским обаянием, что-то почувствовала.

- Не лучше ли тебе стать женой рыцаря, красавица? - спросил на приемных испытаниях Радагаст.

- Наследственного рыцаря? - томно спросила Беладонна. - Лучше уж наследственного героя. - "Наследственный герой" - было ее любимым словцом, ставившим на место тех, кто считал знатность рода достаточным основанием для сватовства.

Волшебник тогда довольно кивнул, как будто Беладонна только что подтвердила какое-то его предположение и без дальнейших расспросов зачислил ее в школу. Беладонна даже расстроилась.

Однажды, на третий год обучения, она сердито спросила у Олли:

- Он что, думает, что он меня насквозь видит?

- Не совсем тебя, - ответила Олли. - Но он знает, что ты можешь выкинуть что-нибудь такое, что его очень удивит, так что не старайся.

- Все видят насквозь бедную Белладонну! - деланно запричитала красавица-колдунья, к тому времени уже не сомневавшаяся, что кто-кто, а ее слепая подруга видит насквозь и ее, и великого мага. - А почему это ты сказала "Не совсем тебя"?

- Ты ведь не первая в своем роду. Ты думаешь, у тебя прабабушек не было?

- Так я наследная волшебница? Немедленно выхожу замуж за наследного героя! - Чем хорошо было с Белладонной, так это тем, что она раз и навсегда решила никогда не говорить о себе самой более одной серьезной фразы. Все люди сами к себе относятся очень серьезно. Когда это и внутри, и снаружи, когда не только видишь внутри, но и слышишь, как человек украшает сам себя словами - для Видящей такое соседство было бы слишком тяжелым. Мало, кто может быть для Видящей хорошим соседом.

- Так кто ж моя прабабушка? - не выдержала, наконец, Беладонна. - Опять ты видишь и скрываешь!

- Легенды, легенды слушай. Я же только догадываюсь, а не знаю.

- Ой! - вдруг сказала Беладонна. - А ведь все сходится. - Она подошла к стене и стала изучать свое лицо в осколке старинного, эльфийского еще, зеркала, драгоценном осколке, который сам Радагаст повесил в комнате девушек. - Так я не сирота. - Но даже и сейчас она не захотела становиться серьезной. - Я не безродная сирота, - высокопарно сказала она, - я самая знатная из смертных людей, ибо я потомок Майя и великой смертной волшебницы, которые среди людей носили имена... Ладно. Обойдетесь вы без моего родового имени. И я обойдусь. Тоже мне Наследная колдунья.

* * *

Все пять учеников школы волшебников были увлечены Белладонной. И Олли только диву давалась, как Беладонна умудряется не дать ни кому из них увлечься слишком всерьез.

- Шутливое соперничество - и не больше, - сказала как-то Беладонна. - Ломайте в честь меня копья на диспутах, грызите в честь меня гранит науки. Но я вам не жена и не невеста, я ваш самый задорный однокашник.

Последнюю фразу, как показалось Олли, она у кого-то позаимствовала. Никто из учеников до сих пор не слышал этого слова - "однокашник". Но после нескольких повторов слово прижилось.

* * *

На второй год обучения из странствий вернулся знаменитый кузнец Кикус, создатель висевшего в комнате для занятий маленького щита, украшенного девизом "Не устаю учиться".

Радагаст специально для него изменил порядок занятий, и сейчас изучались те уроки, что были пропущены Кикусом в прошлом десятилетии.

А молодые ученики собирали потихоньку сведения о Кикусе, обсуждали их и удивлялись.

* * *

Когда Кикус вошел в первый раз, Олли вся обмерла. Раньше мужчины ее почти не интересовали, и она даже не представляла себе, что такое возможно. А когда Кикус поздоровался с ней и сказал, что он рад ее видеть в этой школе, Олли едва нашла в себе силы ответить.

- Он очень красивый, да? - спросила она вечером у Беладонны.

- Кто? - изумилась Беладонна, долго на нее смотрела и рассмеялась. - Боже ты мой! Олли! В первый раз вижу тебя насквозь. Ну ты же знаешь все, что о нем говорят. Легенды, легенды слушай, - мстительно повторила она давние слова подруги.

- А может, и был красивым, - сказала она после раздумья. - Сейчас это уже и не представишь себе.

- Красивый, некрасивый - какая разница? Сильный и умный, - продолжила она через некоторое время.

- Эх девки, девки! - сказала Беладонна чуть позднее. - И ты влипла.

А Олли отрешенно молчала и вспоминала все, что слышала о Кикусе.

- Так это у тебя истинное зрение! Как у Перворожденных Эльфов. И Кикус там - прекрасный могучий Витязь, - сказала Беладонна позднее. - Надо же, а я Книгам не верила.

- Так у него сына украли? Это он его разыскивать ездил? - теперь Олли принимала участие во всех ученических посиделках и слушала разговоры о Кикусе.

Олли стала чаще всматриваться в разлитое вокруг колдовское море и искать искорки, высекаемые в борьбе с колдовством маленьким, похожим на Кикуса, драконоборцем. Не было в Нуменоре таких искорок. А за горами...

Мало ли, что искрится за горами, на которых сияют невыносимо яркие, излучающие колдовство факелы. Однажды Олли подошла к Ингольду, самому старательному и искусному из учеников волшебника, и попросила сделать для нее карту Средиземья. Ингольд быстро вылепил ей карту из глины, и теперь Олли подолгу сидела над картой и изучала ее. Ингольд часто помогал, брал ее за ладошку, подводил тонкие пальцы Видящей к какому-либо месту и рассказывал об этом месте.

Иногда Олли казалось, что она начинает видеть карту глазами Ингольда. Однажды Ингольд даже испугался:

- Ты видишь моими глазами и даже пытаешься ими управлять! - возмущенно сказал он.

- Извини - я не хотела. Я же не знаю, как управлять глазами. Но это так необычно для меня - видеть.

Ингольд смутился.

- Прости, - сказал он. - Действительно, на несколько-то минут я могу тебе это подарить. Только ты недолго, я от этого очень устаю.

Однажды, через много лет, Олли отдала Ингольду свой долг, дав ему на время свое волшебное зрение. Это действительно было тяжело, зато Ингольд сумел спасти своих близких.

Потом Олли обнаружила, что иногда может смотреть на мир глазами других людей. Очень недолго, но может. Но ей было очень сложно понять, что она видит. Иногда, правда, сами мысли человека подсказывали ей, что она видит. То есть она видела в этом случае не просто картинку, а обдуманную картинку.

Но она очень боялась посмотреть чужими глазами на себя или на Кикуса.

Кикус относился к ней, как к старой знакомой, и она, пользуясь этим, стала иногда с ним разговаривать. Однажды она осмелилась напроситься к Кикусу в его строящиеся новые мастерские. Кикус все-таки большую часть времени работал, а не сидел в Колдовском Доме. Еще он часто ездил в Нуменор к королеве, у которой был в числе основных советников. Но от регулярного участия в государственных делах Кикус отказывался.

Олли стала бывать в мастерских регулярно, стараясь, как и в детстве, принести пользу. К ее удивлению, в мастерских Кикуса не было обычных забот с пьянством, нерадивостью или мелким воровством работников. Кикус умел видеть людей не хуже ее самой. То есть видеть все-таки хуже, но кроме, собственно, зрения есть еще и жизненный опыт.

Тайное зрение Олли пригодилось, когда Кикус стал изучать привезенные из волшебных замков вещи, среди которых были не только железные, но и полуживые. В некоторые дни Кикус стал ее специально приглашать или наоборот, приезжать к ней. Они часто виделись, и Олли была счастлива.

- Что-то ты вся изнутри светишься, - подозрительно сказала Беладонна. - Смотри у меня со своими девичьими тайнами!

Олли не стала спорить. А ночью Беладонна проснулась от того, что Олли плакала и металась во сне. Беладонна с трудом разбудила подругу, но Олли только сказала:

- Спасибо. - Потом добавила: - Не мешай, - и, подойдя к окну, стала всматриваться на север незрячими голубыми глазами.

Беладонна, понявшая, что на севере происходит что-то страшное, потихоньку принесла стул, усадила Олли и закутала ее в одеяло. А потом сама села рядом, обняла Видящую и стала пытаться передать ей свои силы - этому Радагаст уже успел их обучить. Беладонна даже сумела понять, что все это как-то связано с Кикусом.

А на севере, где-то далеко-далеко за слепящими факелами колдовства, боролся с укутанными паутиной врагами очень, очень похожий на Кикуса яростный клубок драконоборческого огня. Но врагов было много, а клубок огня был совсем юный, далекий от могучего мужского возраста Кикуса. И он был почти один - только кто-то еще, слабый, но хитрый, ловкий и непокорный, горячо сочувствовал борьбе маленького драконоборца и мало чем мог помочь.

Потом яркий клубок погас и Олли потянулась к тому слабому и быстрому и вдруг увидела его полными ужаса глазами окровавленного, пригвожденного к земле копьем мальчишку. Только у мальчишки постоянно менялось два облика, то он был очень, очень стройным и красивым, с чистым и открытым лицом - то злым, ощетинившимся и покрытым шрамами.

Олли еще раз в отчаянии потянулась и к мальчишке, и к этому прячущемуся в кустах изворотливому человеку, у которого она не имела права красть силы своим подглядыванием. Она увидела удаляющихся с поля, увозящих своих убитых и раненых, Следопытов и еще двух Следопытов, охраняющих тело пригвожденного к земле мальчика. Они даже сейчас опасались этого мальчика.

Олли вдруг ощутила чужую, ей самой не свойственную ярость, и слабый и усталый человек (или это была она, Олли?) вдруг вскочил, держа в тонких руках большой, сверкающий голубыми искрами меч, бросился на Следопытов и, к собственному изумлению, убил их в короткой схватке. Затем он тонкими своими руками сломал пронзающее тело мальчика копье, поднял тело, следя за тем, чтобы нижняя часть копья аккуратно выходила из раны, потом грубо вскинул истекающего кровью мальчика себе на плечи и побежал с немыслимой для его слабых сил скоростью.

Олли поняла, что она не отнимает, а отдает силы этому странному человеку и попыталась отдать их до конца.

Когда она очнулась, рядом сидела Беладонна, бледная и уставшая.

- Кому мы помогали? - спросила она. - Я несла какого-то мальчишку, не то урода, не то красавца. И двигала уставшими костями какого-то бедолаги. Никогда не слышала о таком колдовстве.

- Беллочка! Ну конечно, Беллочка! Только ты могла бежать с драконоборцем на плечах. Хоть и маленьким, но драконоборцем.

- Ну знаешь, делать мне больше нечего, кроме как с драконоборцами на плечах бегать. С драконоборцами, говорят, целоваться хорошо. Ты, может, в следующий раз этим лучше займешься?

- Не надо, Беллочка, не надо. Это все взаправду было. Может, мы его все-таки спасли. Ты его лицо не запомнила?

- Век не забуду - весь в шрамах, кривой и битый, как твой Кикус. - Тут Беладонна ахнула и замолчала, вспоминая то уродливое, то красивое мальчишеское лицо. Она вспомнила, где видела такое красивое лицо. На картине. Юноша, скачущий навстречу дракону.

В комнату постучали.

- Откройте, если можно, - раздался голос Радагаста. Войдя, волшебник с тревогой стал рассматривать лица девушек.

- Вы научились играть с немалыми силами, - сказал он. - Что стряслось?

- Только не говорите Кикусу, ладно? - попросила Олли.

- Я почти все понял, - раздался запыхавшийся голос входящего в дверь Кикуса. - Они убили моего сына. А я думал, он давно мертв. - Он замолчал, потом несвязно сказал: - А ведь я хотел дать тебе это раньше. - В руках у тяжело дышащего кузнеца был какой-то камень на цепочке, и он одел цепочку на шею Олли. Потом кузнец вышел и долго еще ходил, меряя двор своими неровными шагами, а перед глазами Олли горело драконоборческое пламя и сведенное болью мужественное лицо, красоту которого только усугубляли прорезавшие его морщины.

* * *

В волнующемся на Севере колдовском море продолжали возникать искры. Через несколько дней Олли увидела, что на Севере появился новый драконоборческий огонь, горящий неярко, ровно и спокойно. И этот ровный огонь стал съедать затянутые в паутину белые фигурки, убивая их поодиночке, холодно и безжалостно. И звал, звал в холодном гневе великого Белого Мага, именуя того подлецом и детоубийцей. Но маг не появлялся, а мечущиеся стаи белых фигурок пытались его поймать в кольцо и не могли. А потом вдруг появился большой и безжалостный Белый Маг, и сила его была велика, и с ним появилось множество крохотных белых точек и драконоборческий огонь вспыхнул, наконец, во всю силу, но быстро угас.

Через два месяца там же вспыхнул на один день уже родной для нее огонь Кикуса и целая стая белых фигурок как бабочки сгорели в этом огне. Потом все стихло, ни Кикуса, ни Белого Мага видно не было. И только тепло талисмана говорило, что Кикус жив.

Еще через два месяца Кикус вернулся, и рассказал, что на Севере ходят разговоры о боях между Белым и Черным Страйдером, и о том, что Белый победил.

- Хотя я тоже убил какого-то Страйдера, обычный жрец Манве и не больше. Заколдованный, оплетенный и потому тупой и неповоротливый. Такой не мог справиться с Черным Страйдером. Если это тот человек, о котором я думаю. А сына нигде нет, и его спасителя тоже.

- Черного Страйдера убил Гэндалф, - сказала Олли. - Мне надо было ехать с тобой.

- Тогда мы ездили бы целый год, или вообще погибли бы.

- А ты не слышал, как там, на Севере, какой-то волшебный меч зовет Сына Грома?

- Так это был меч! - охнул Кикус. - Я ведь очень плохо его знаю, наш семейный меч. Всего один бой. Значит, он зовет моего сына. Но сына, если ему помогает желтоглазый, не найду ни я, ни Гэндалф. А сыну меч нужнее.

* * *

Прошло три года.

- Я так и не увидела твоего сына, Талион, - сказала Олли, - но меч успокоился, словно они нашли друг друга.

Талион кивнул.

- Когда мальчик войдет в силу, мы услышим. Жаль только, что он не учится.

Когда ученичество окончилось, фея Олли Видящая осталась в Осгилиате и родила кузнецу-рыцарю Кикусу дочь, а затем сына.

* * *

Белладонна Тук так и не стала великой волшебницей. Ее подруга Олли продолжала вглядываться в Север. Однажды, когда ученичество уже подходило к концу, Олли рассмотрела там трепещущуюся в беде слабую искорку. Подруги попытались помочь гибнущему в борьбе с морской стихией герою. Герой уцелел и даже сумел спасти свое главное сокровище, сделанную Серебряным Магом Корвином карту, где был нарисован морской, а затем волшебный путь к Аману, который Серебряный Маг Корвин почему-то называл Амбером, и на поиски которого потратил большую часть своих жизней.

Герой выбрался на берег и упал в забытьи, и ему привиделось, что отвергнувшая его когда-то Беладонна Тук любит и ждет его. Он, уже две недели изнемогавший от нечеловеческой усталости, проснулся полный сил и пошел на восток. В ближайшем городке он продал добытые им на волшебных островах алмазы и помчался домой. Когда, обгоняя курьеров и не жалея денег на сменных лошадей, он прискакал в Осгилиат, Беладонна Тук стояла у городских ворот.

Герой соскочил с коня и хотел было приветствовать девушку, но имевшая самый беззаботный и независимый вид Беладонна спросила его вместо приветствия:

- Ну и зачем ты так рисковал ради этой карты, Хальдан? - а стоявшая рядом с ней хрупкая светловолосая девушка тихо засмеялась, потом, будто что-то увидев, звонко и торжественно произнесла:

- Вы будете жить долго и счастливо, и у вас родится драконоборец.

Пыльный и усталый Хальдан некоторое время стоял, как оглушенный. В чувство его привел шепот в окружившей их толпе: "Фея предсказала, фея предсказала". Предсказания положено принимать, и Хальдан поклонился незнакомой ему фее. Потом выпрямился, немного подумал и обнял подавшуюся к нему Беладонну Тук.

УРОКИ МУДРОСТИ

Завершалось второе десятилетие царствия Халет Великой. Нуменор вступал в пору своего расцвета, мир и спокойствие царили на его территории. Изгнанный из Нуменора Гэндалф обосновался на Севере и пытался восстановить величие Фороста, Серебристых Гаваней и других знаменитых городов древности. Иногда ходили неясные слухи, что он ведет неравную борьбу с чудовищами тьмы, орками и другими забытыми в Нуменоре существами. При дворе королевы Халет эти слухи отрицали.

Королева холодно заявляла, что ее разведчики никаких чудовищ тьмы не обнаруживают. А имеющиеся на Севере сказочные существа сами на человека не нападают, хотя некоторые из них умеют неплохо защищаться. Гэндалф же, по ее сведениям, сумел поссориться даже с орлами и совами Манве, и только большой орел Торондор пока еще сохраняет Гэндалфу верность.

Замечания королевы о событиях на Севере производили большое впечатление на иностранных посланников, нуменорцы же, увлеченные строительством мастерских и созданием и освоением новых, невиданных инструментов и механизмов, мало интересовались этими событиями. Нуменорские купцы, выслушав рассказ о том, как Следопытам Севера удалось подстрелить одного из разноцветных Назгулов, вежливо кивали и начинали спрашивать о состоянии дорог на Севере, и о том, действительно ли в Железном Кряже большие месторождения железа, и хватает ли дров на его выплавку.

Дрова, дрова были главной заботой Нуменора. Десять лет назад Радагаст, встревоженный быстрой вырубкой лесов, упросил королеву взять леса под охрану. Этим он вызвал сильное негодование купцов и промышленников. Но волшебник сумел убедить Гвиндора, а за ним и других, в необходимости беречь леса для завтрашнего дня. И теперь, пусть небольшие, но регулярные поставки из Королевских лесов обеспечивали столь же небольшую, но регулярную выплавку железа.

А разбогатевшие за эти десять лет Вольные промышленники, выплавлявшие железо в лесах Западного Гондора, вырубили половину деревьев и, призадумавшись о недалеком будущем, начали перенимать придуманную Гвиндором и Радагастом систему выращивания лесов.

Радагаст основал школу лесоводов и, вместе с вызванными из глухих лесных уголков учениками, пытался понять, как надо выращивать леса.

По великой реке Андуин с Севера плыли плоты, сообразительные роханцы ввели пошлину - за каждый пропущенный ими плот требовалось платить или золотом, или изделиями из железа.

А в тавернах Нуменора недовольные рыцари ворчали, что следующая война непременно будет из-за дров.

* * *

Первую после долгого перерыва встречу волшебников назначили в новом, расположенном в лесах Итилиена, имении Гвиндора. Места эти только начали осваиваться.

- Я не волшебник, - сказал Кикус. - Зачем же мне это приглашение?

- Ну, это не всегда называлось встречей волшебников. - ответил Радагаст. - Иногда говорили - Совет Светлых Сил, иногда - Совещание Правителей. Сейчас это ближе к Совещанию Правителей. Но, мне кажется, получится просто встреча друзей. Гэндалф неизвестно где. Саруман приедет позднее. Корвин опять куда-то пропал. Зато приглашены ты, Фарамир с супругой и Гвиндор. Мы напрасно забросили эту традицию - ежегодно встречаться.

- А Саурон? - поинтересовался Кикус.

- Саурон прибудет тайно. Понятно, какой шум поднимет Гэндалф и его светлые, если узнают, что мы встречаемся с Сауроном.

Кикус кивнул. Предрассудки живучи.

- Поэтому и встречаемся мы в Итилиене, - продолжил Радагаст, - чтобы Саурон мог добраться незамеченным. А встречу организует Гвиндор. И у него, похоже, есть свои причины для этой встречи.

И, кстати, Олли тоже приглашена. Как сильнейшая из смертных волшебников. А Эвелин будет там на правах хозяйки дома. И королева. Так что смотри, не запутайся в своих женщинах, - улыбнулся Радагаст.

Кикус покрутил головой и посмотрел на себя в зеркало. Пожалуй, он уже не был столь уродлив, как десять, тем более двадцать лет назад. Ожоги, еще недавно казавшиеся ужасными, загладились, и лицо больше походило на обветренное лицо сильно пьющего, но еще крепкого моряка. Шрамы от ударов когтей дракона стали похожи на шрамы от обычных сабель. Кикус больше не казался горбатым, только плечи остались немного кривыми - но у широкоплечих мужчин плечи нередко кажутся кривоватыми. В общем, Кикус стал нравиться женщинам - пусть не самым молодым, но, как правило, красивым, понимавшим в мужчинах и имевшим у них успех. И это стало предметом веселья его друзей , помнивших, что еще не так давно им приходилось прилагать немало усилий, чтобы избежать неприятных ситуаций, когда незнакомые с Кикусом люди пугались его внешности. А теперь могучий и умный Кикус на их глазах учился разговаривать с женщинами и неумело отвечал на их шутки.

- Хорошо, что ты хоть что-то не умеешь, - сказал как-то Радагаст. - Людям трудно быть рядом с тем, кто не имеет слабостей.

- Очень мало я видел людей, на которых раны заживают как на первых Нуменорцах, - голос Радагаста вернул мысли Кикуса в прежнее русло. - Кровь истинного Нуменорца значит многое, - продолжил маг. - Думаю, ты можешь прожить не меньше короля Арагорна.

- Ну, наверное, жить счастливо важнее, чем жить долго, - пожал плечами Кикус, - и удивился тому, с какой тревогой волшебник стал всматриваться в его лицо. Кикус нахмурился.

- В чем дело? - спросил он. - Учитель, я не люблю неясностей.

Радагаст немного помолчал.

- Как ты учился в школе, Кикус? - неожиданно спросил он.

- В школе? - удивился Кикус. - Какое это имеет значение? Нормально учился. Как все. Особенно не старался - рыцари, знаешь ли, отличников не уважают. Но и в дураках не ходил. Задачки старался решать быстрее всех. Но много ли их было, этих задачек? - Кикус понял, что волшебник относится к заданному вопросу серьезно и начал отвечать подробнее.

- Эти, - Кикус не сразу смог вспомнить нужное слово, - способности к математике, ну и память тоже, у меня были, наверное, неплохими. По крайней мере, уроки я никогда дома не делал, но хуже других не учился.

Радагаст кивнул.

- Вообще-то я интересуюсь такими вопросами, потому что ими всегда интересовался Саурон. Когда-то давным-давно я был страшно потрясен, когда понял, что чуть ли самое важное занятие шпионов Саурона - узнать, кто из учеников как учится и какие у кого способности.

Радагаст внимательно посмотрел на Кикуса и тот кивнул: "Важность сообщения воспринимаю".

- Так вот, - продолжил маг, - еще больше я понял в замке Оерта. Да и с Сауроном в последнее время мы часто переписываемся. Саурон считает, что Средиземье в опасности. Валары, по его мнению, покинули наш мир. Кстати, почти то же самое уже несколько столетий говорит Гэндалф. Оба они великие маги и владеют силами, недоступными для других. Только у Гэндалфа магия и знания почти одно и то же, а Саурон магию и знания противопоставляет.

Но Гэндалф считает, что Валары просто наблюдают за нами и ни во что не вмешиваются. А Саурон считает, что Валары улетели в другие миры - он говорит именно улетели, а не ушли. А Средиземьем, по его мнению, управляют машины. - Маг вопросительно посмотрел на Кикуса.

- То есть подчиняющаяся Саурону черная туча управляется машиной. И он обобщил это на все Средиземье, - подумав, ответил Кикус. Он давно воспринял эту манеру вести разговор, когда Радагаст останавливался и предлагал собеседнику сделать вывод из полученных сведений. "Тот кто догадался, понял больше, чем тот, кто услышал" - усвоил Кикус в школе волшебника.

Радагаст кивнул, продолжая внимательно смотреть на собеседника, и Кикус понял, что пришло время вопросов. "Правильно поставленный вопрос - половина решения".

- Таких машин много? - спросил он.

Радагаст кивнул:

- В Мордоре, на вершине Карадраса, на вершине Заветри, в замке Оерта. Я догадываюсь еще о нескольких. Но, наверное, прав Даэрон, который говорит, что эти машины должны стоять по всему Средиземью, на примерно одинаковом расстоянии друг от друга.

- Но от Мордора до Карадраса не будет и трехсот километров! Это же сотни машин только на суше! - воскликнул Кикус. Волшебник с интересом взглянул на Кикуса и ответил:

- Возможно, они стоят только в тех краях, что описаны в Священных Книгах. Чтобы там был нужный климат. Тот, что описан в Книге. По крайней мере, так считает Даэрон. А на Карадрасе и в Мордоре - самые сильные машины. Остальные слабее.

- А где сейчас Даэрон, Учитель?

- Где же ему быть, как не у Саурона? - усмехнулся Радагаст. - Гэндалф не терпит тех, кто думает сам, а не по Книгам. А Саурон таких собирает.

- Интересно, почему Даэрон не похож на других учеников Гэндалфа? - спросил Кикус. - Они все такие одинаковые.

- Он мой ученик, - ответил волшебник. - Когда-то было решено, что в Школе должны преподавать ученики всех волшебников, кроме Саурона, конечно. Но эльфы ушли, а я в Книгах фигура второстепенная. Саруман непостоянен. И постепенно Гэндалф решил, что это его школа.

А Даэрон был самый непослушный, - волшебник призадумался, - и самый лучший. Видишь ли, в начале каждой своей жизни я похож на Гэндалфа - слишком верю в Священные Книги. Когда Даэрон стал путешествовать, он, возвращаясь, рассказывал мне о своих наблюдениях, я рассказывал ему то, что помнил о прошлом, и мы долго и интересно обсуждали им увиденное. А потом он стал делать странные выводы из своих наблюдений. Когда я его слушал, у меня начинала болеть голова, и мне казалось, что я не могу вспомнить что-то очень важное. Я страшно раздражался и еле себя сдерживал. Ночами мне снились мучительные сны, в которых я видел себя и неизвестных мне людей. Мы были одеты в странные, но очень удобные одежды, жили в домах с прозрачными стенами, и ходили под совершенно другим небом, на котором сиял обжигающий глаза и греющий лицо свет.

Там я тоже был волшебником. Хотя там это называлось по-другому. Но, проснувшись, я не мог вспомнить ни одного заклинания.

- Так ты видишь в снах Валинор? - спросил Кикус.

- Валинор я видел и наяву - в Палантирах. Я даже разговаривал с Манве - в первом и во втором своем воплощении. Валинор в точности такой, как описан в Священных Книгах. Так что ничего нового я тебе не расскажу.

- А Манве - какой он?

- Как в Книгах. Ну вот, понимаешь - Гэндалф - он точно такой, как в Книге, и Манве - как в Книге. Раньше меня это потрясало, но в этой своей жизни я прошел слишком далеко. Ты ведь в детстве, наверное, обожал Гэндалфа?

Кикус кивнул.

- Так что о Манве я расскажу в другой раз. Манве мудр, и то, что он говорил мне, я выполнял, и это было очень важно. Но это было важно в ту эпоху. А сейчас важны другие вещи. И если мы поймем эти другие вещи, мы пройдем действительно далеко.

Однажды Даэрон рассказал мне, что попал в странное место - что-то вроде замка Оерта. Кое-что из его рассказов напоминало мир моих снов. И у меня снова заболела голова. И я решил, что все это - козни Саурона. Неизвестное мне колдовство. Я проделал все, что знал для защиты от колдовства, и это помогло. И мне, и Даэрону. Даэрон перестал интересоваться тем заколдованным местом.

Но он нашел что-то еще. Однажды он спросил меня, что означают некоторые слова - и я узнал заклинания из мира моих снов. И у меня опять стала болеть голова, и я поссорился с Даэроном, потому что в этот раз он отказался принять от меня очищающие заклинания.

Мне эти заклятья тоже не помогли, и я обратился за помощью к Гэндалфу. Правда, я не стал рассказывать Гэндалфу о находках Даэрона. Меня остановили слова Даэрона: "Учитель! Эти заклинания были написаны твоей рукой! Ты нашел это давно, но на тебя наложили заклятье, и ты забыл!" У магов сложные отношения между собой. Каждому из нас не раз приходилось умирать вне Пещеры Возрождения, и мы не можем знать, что мы узнали, и что погубило нас в конце той жизни.

В честности Даэрона я был уверен. Он мог попасть в ловушку Врага - я тогда еще говорил "Враг" с большой буквы. Но сознательно обманывать Даэрон не стал бы. А как обманывает Гэндалф - или в интересах победы сил Света, или искренне веруя в то, что Священные Книги неизменно правы до последней буквы - я знал. Тогда я думал, что Гэндалф просто иногда не понимает разницы между духом и буквой Священных Книг.

- А что ты думаешь сейчас? - не удержался и спросил Кикус.

- Не знаю. Не знаю что и думать. И мне часто становится жаль Гэндалфа. Понимаешь, Оерт как-то сказал: мысль направленная в ложную сторону, опаснее врага.

- Но это и Гэндалф говорит. Только он имеет в виду, что это Саурон направляет нашу мысль в ложную сторону, - снова не утерпел Кикус.

- Но уж Гэндалф-то направляет свою мысль сам, - покачал головой маг. - Но мы все отвлекаемся. Пусть и на важные темы, но отвлекаемся. Это значит, что нам надо собраться и очень многое обсудить. Наверное, в замке Оерта мы проглотили столько знаний, что не можем их переварить, - маг снова замолчал, испытующе глядя на Кикуса.

- Говори, учитель. Я готов выслушать, - сказал Кикус, понимая, что сейчас волшебник будет говорить о нем.

Волшебник некоторое время сосредоточенно молчал. Потом, наконец, начал:

- За эти несколько лет для меня приоткрылось мое прошлое. Чуть-чуть, но приоткрылось. Но оно настолько сложное, что известными мне и тебе словами его не выразить. Однако, если ты будешь работать со мной, ты меня поймешь. Но речь не обо мне, а о тебе.

Понимаешь, Кикус. Ты не только самый быстрый и сильный воин Средиземья, ты еще, как бы это сказать, если не самый умный, то самый быстрый разумом человек Средиземья.

Кикус удивленно посмотрел на волшебника.

- Да, да, - сказал тот. - Просто ты - рыцарь по рождению и придаешь значение совсем другим доблестям. Да и обстоятельства не дали тебе много общаться с людьми. А о силе твоего ума я говорю не только потому, что знаю тебя, а еще и потому, что знал твоих родственников. Тех, в ком с большей или меньшей силой пробуждалась кровь первых Нуменорцев. В Гвиндоре, Халет, Фарамире, даже в Олли - во всех них видна кровь первых Нуменорцев. В Эвелин, кстати, тоже. Ты общаешься с самыми умными людьми Средиземья, вот и не замечаешь этой своей силы.

Но суть не в этом. Ответь мне, что ты собираешься делать дальше?

- Ну... - сказал Кикус. - Может быть. Ну... мне нравится изучать эти диковинки из замка Оерта. Нравится быть кузнецом. Но я все-таки рыцарь, и это главное. Я, слава Валарам, излечиваюсь от своих болячек и могу выйти на поле боя как рыцарь. Смогу наказать тех, кто убил моего сына. А может, смогу еще раз спасти свою страну. Ведь было же сказано: "не раз спасет свою страну".

- То-то и оно, - сказал Волшебник. - Как я и боялся, ты стал идти легкими путями, рыцарь Талион.

- Легкими путями?! Я?! - Кикус даже вскочил, впервые за много лет теряя спокойствие в разговоре.

- Ты собираешься идти обычными рыцарскими путями, - настойчиво сказал Радагаст. - Ты один из лучших рыцарей Пятой эпохи. И можешь стать лучшим. Но Средиземье в опасности, и не рыцарю суждено его спасти.

- А кому, хоббиту? - сердито спросил Кикус. - Хорошо, идем искать хоббитов! - он хотел добавить еще несколько слов, но остановился, обдумывая собственные чувства.

"Кажется, я горячусь. Я излечиваюсь от уродства и во мне ожили мальчишеские мечты о рыцарской жизни" - сказал себе Кикус. - "А ведь еще недавно я планировал учиться, а не возвращаться в рыцари".

Да. А ведь волшебник сказал пророчество. И, кажется, важное. Кикус повторил про себя слова пророчества и встал.

- Какая опасность грозит Средиземью? - спросил он.

- Погодой Средиземья управляют машины, - сказал волшебник. - А машины могут ломаться. Народ джагитов едва не погиб из-за того, что сломалась одна из таких машин. Надо научиться их чинить. Или - прорываться в Валинор.

- Чтобы чинить - нужен кузнец. Чтобы прорываться - рыцарь. Но это могут быть два разных человека.

Радагаст отрицательно покрутил головой.

- Нет, Кикус. И для того, и для другого нужны знания Валаров. Или, хотя бы, знания Оерта. Хотя и Оерт страдал от того, что мало знает. Он записал для нас не только свои, но и чужие знания, те, которые сам понимал не до конца. Я только сейчас начинаю понимать некоторые его слова о частичном знании и о излишнем знании.

Он жаловался, что большая часть его великих знаний имеют смысл только тогда, когда есть многие миллионы людей, обладающих знанием и умелостью, лежащими внизу пирамиды знаний. "И, в то же время" - говорил он - "крупинки моих знаний лежат в основе других пирамид". По его словам, в моей первой жизни я был на вершине одной из таких пирамид.

Волшебник остановился, удивленно глядя на Кикуса. Самый быстрый по его мнению разум Средиземья явно не успел переварить сказанное.

- Прости, Учитель, я прослушал. Вернемся. Он сказал - "Многие миллионы людей"?

Волшебник тоже задумался.

- Действительно, он так и сказал. Когда-то это тоже казалось мне важным, потом важным стало казаться другое...

- Тогда Валинор больше Средиземья. У нас нет многих миллионов людей. - сказал Кикус. - Или Эа устроена еще сложнее. Хотя в Книге Начал сказано, что Тулкас ведь явился из каких-то дальних пределов Эа. Хотя об этом и так можно догадаться - ведь завеса Валаров окружает нас со всех сторон. Странно устроены наши головы. Мы не задумываемся об очевидных вещах. Или это тихое всеобщее волшебство мешает нам думать?

- Вот видишь, у тебя действительно необычная голова - до похожих вещей додумался только Даэрон, - сказал маг. - Но я с ним не говорил на эту тему. В этой своей жизни я слишком долго жил по Книгам.

Но мы отвлекаемся. Додумай эти вещи без меня, или со мной, но позже. Давай говорить о главном.

Мы с Сауроном много встречались и много говорили в последние годы. Средиземье в опасности, рыцарь Талион! И спасти его может только мудрец, воин и долгожитель.

Мудрец - потому что здесь нужны великие знания. Воин - потому что люди Средиземья пойдут только за великим воином. И долгожитель - потому что очень много времени потребуется на усвоение этих знаний.

Беседа шла за столом. Друзья - кузнец и волшебник, как бы они не называли друг друга, уже много лет были друзьями - сидели в удобных равендельских креслах. Правда Кикус уже несколько секунд как стоял - Радагаст говорил о своих и Саурона размышлениях, но Кикус уже понял, что эти размышления и есть главное в его жизни пророчество. Сколь бы не была насыщенной пророчествами и событиями его прошлая жизнь.

- Садись, - сказал Радагаст. - Это то пророчество, которое ты должен сто раз перепроверить в своей голове.

Кикус вздохнул и покачал головой.

- Спрашивай, - сказал Радагаст.

- Воин, мудрец и долгожитель в одном лице? - начал Кикус.

- Да, - кивнул маг.

УРОКИ МУДРОСТИ - 2

- Во мне слишком мало крови Нуменора, я старею, - сказал Гвиндор. За столом воцарилось тягостное молчание. Гвиндор, седовласый и подтянутый, выглядел под стать Радагасту - умудренное возрастом, внушающее уважение лицо, уверенные движения, гордая осанка. И не казался моложе Радагаста.

- Не знаю, почему Валары создали людей столь разными, - сказал Гвиндор. - Но я уйду за Гремящие моря раньше вас. И я собрал вас в моем доме, чтобы сказать об этом.

Очень жаль, мне еще столько хотелось бы сделать. Понять, как устроен этот мир. Понять, как устроены эти дивные вещи из дома Оерта. Увидеть внуков и увидеть Валинор. Мне кажется, вы откроете дорогу за Завесу Валаров.

И я горжусь, что я один из первых, кто пошел по этой дороге. Меня хватит еще на десять лет работы. За эти десять лет я передам, все что знаю, Эвелин и нашим детям. И я прошу, чтобы эти наши встречи стали постоянными, и чтобы в них участвовали наши дети. Им надо учиться.

- Встречи могут быть и чаще, - сказала Халет. - Во дворце. С участием наследника, которому тоже надо учиться. Хотя я с огромным удовольствием буду выезжать из Нуменора. Тем более, что пока еще немыслимо приглашать во дворец Саурона или Сарумана.

Все согласились и начали оживленное обсуждение. "Слишком оживленное" - подумал Кикус. - "Никто не хочет отвечать ему прямо, все хотят спрятаться от слов Гвиндора. И, надо же, опять разговоры о том, что надо учиться. Что ж, буду учиться. Не самое тяжелое занятие. Но - беда. Беда что он стареет" - Кикус посмотрел на застывшую Эвелин. Еще никогда она не была так похожа на оставшуюся от прошлых эпох скульптуру божественной Элберет.

- Планы, планы, - вмешался волшебник. - Все любят их принимать, и мало кто любит выполнять. Вы что, не помните, как мы в прошлый раз собирались регулярно встречаться?

Собравшиеся замолчали и только Олли заулыбалась - той самой улыбкой, которая появлялась у нее, когда она "видела вперед". Что ж, я не ясновидящий, но тоже, кажется, догадываюсь.

- Не такие простые люди здесь собрались, Учитель, - сказал Кикус, - никто не спросит: "Когда это в прошлый раз?"

- Да? - спросил волшебник. - Жалко, значит я не смогу ответить: "Вот видишь, уже даже и не помнишь, когда". Но половина из вас раз по десять говорили, что хорошо бы собраться. А мы собрались вот так в первый раз лет за двадцать. Значит, трудно ожидать, что мы сможем встречаться регулярно.

- Но если собирать будет королева... - спросила Халет.

- Хм... Это одна из тех вещей, которые хорошо получаются именно у царствующих особ, - улыбнулся волшебник. - Если только... - Радагаст в своей обычной манере демонстративно начал паузу.

- Если только на эти встречи не будет собираться слишком много народу, и они не превратятся в церемониальный прием, - кивнула королева.

Присутствующие улыбнулись. Королева, никогда не числившаяся в ученицах Радагаста, с удовольствием поддерживала разговор в духе Старого Дома.

- И расскажи мне о магических числах, Радагаст. Мне полезно услышать это от тебя самого, - попросила королева.

- Хм... Мне кажется, Ваше Величество, Вы все это прекрасно знаете, и просто любите, когда ограничения исходят не от Вас, а от причин магических. Или, правильнее, природных. Что ж, возможно, не все это знают.

Первое число - восемь. Люди могут поддерживать связный разговор, если их не больше восьми. Если они собрались просто, чтобы поговорить, кампания просто развалится на две. Если же это - военный или государственный совет, нужно вводить правила, согласно которым каждый получает слово, и надо, чтобы кто-то вел совет.

Нас, - волшебник осмотрел собравшихся. Халет, королева Гондора. Золайха, королева Джагистана. Леди Эвелин Отважная. Олли, Фея которая видит. Фарамир, герцог Итилиенский. Гвиндор, победитель Черного меча. Кикус, кузнец-рыцарь. И Радагаст, Карий Маг. - Восемь человек, как раз, чтобы вести дружескую беседу.

Я думаю, королева просто хочет сказать, что, если мы расширим наш круг, он станет другим, и ей было бы жалко терять именно этот круг друзей, придворных у нее хватает.

Королева кивнула.

- Второе число - двадцать, - продолжил Радагаст. - Если на совете будет больше двадцати человек - не все смогут высказаться. Лучше выделить малый совет - и принимать решения на нем. А большой совет собирать, чтобы на нем утверждать или объяснять принятый план. Или для того, чтобы заслушать важные сообщения. Главное, если собирается больше восьми человек и надо обсудить какую-то проблему, нужен порядок и нужен глава собрания.

- Разве наши дети могут помешать нам? Они умные молодые люди, они бы сидели, слушали и не вмешивались, - сказала Олли.

- До тех пор, пока они не будут вмешиваться, они не помешают. Когда я говорю - восемь человек, я имею ввиду восемь равных, - ответил волшебник. - Несколько молодых людей действительно не помешают - если они будут обсуждать услышанное между собой. Но молодые растут быстро. И не всегда в согласии со старшими.

- Все равно им нужно учиться. А нам надо учиться их учить, и мне жаль, что мои дети гостят в Нуменоре, а не здесь, где ты, Радагаст, даешь нам настоящие уроки мудрости. - Золайха говорила со степным акцентом, и слова ее были излишне правильны, поскольку Общий язык не был ее родным языком. Слушали ее внимательно, далеко не всем присутствующим доводилось слышать голос королевы степного народа в узком кругу.

Кикус посмотрел на Олли - она почувствовала его ожидание и, улыбаясь, кивнула. Кивок означал "доверяй полностью". Слепая фея никогда не ошибалась в оценке людей. Потом Олли улыбнулась еще раз - значение ее кивка понял не только ее муж. Вторая улыбка означала "я доверяю вам всем". Потом она кивнула еще раз - теперь уже для Эвелин.

Эвелин, в ответ тоже улыбнулась: "Теперь я понимаю, что вы нашли в своем браке". Но улыбка самой красивой женщины Средиземья была грустной, а рука ее легла на руку напряженно сидящего Гвиндора.

- Нет, если речь пошла об уроках мудрости, пора подавать эль, - сказал волшебник. - Да и зовите детей, в конце концов. А то скоро приедут ужасные Саурон и Саруман, и бедные дети будут чувствовать себя не в своей тарелке. Что там сейчас говорят в школах о Сауроне и Сарумане, о покровители просвещения?

- Нам нужны новые книги, - сказала Халет и Кикус увидел, что все, кроме него и Олли, дружно кивнули. Шестеро из восьми собравшихся числили Просвещение своей главной задачей. Это было новостью для кузнеца-одиночки, и он, не одобряя сам себя, покачал головой.

- Мы живем слишком замкнуто, - согласилась с ним Олли.

Гвиндор пошел распоряжаться по поводу ужина, а волшебник тем временем стал перечислять детей собравшихся.

- Таак. Самая старшая - Эльвинг. Если не ошибаюсь, ее зовут прекрасной, дразнят ученой и сплетничают, что она слишком засиделась в девках. Но она слишком взрослая, умная и самостоятельная и сюда за родителями не поехала. - Радагаст посмотрел на Гвиндора и Эвелин, и те, все еще держась за руки, кивнули. Гвиндор слабо улыбнулся.

Следующий по возрасту - Эарендиль, принц Нуменорский, по прозвищу Быстрый. Его здесь нет, но, надеюсь, он занят государственными делами?

- Конечно, - сказала королева. - Ведь в нашем дворце гостят наследник престола и две принцессы Джагистана. И принц Эарендиль следит за тем, чтобы их пребывание во дворце было приятным. Чем не государственное дело?

- Прекрасно, когда государственные дела совпадают с личными пристрастиями, - согласился волшебник. Роман между упрямым принцем Эарендилем и не менее упрямой Фатимой, дочерью Фарамира и Золайхи уже год, как давал почву для шуток и пересудов. Присутствующие заулыбались, вспоминая детали романа и роль, сыгранную в нем Радагастом.

ЭАРЕНДИЛЬ И ФАТИМА

Принца Эарендиля никак нельзя было назвать неприятелем женского общества, но придворных жеманниц он явно побаивался и избегал. И упорно не желал поддаваться людской молве, обязывавшей его, как и легендарного Эарендиля, жениться на девушке по имени Эльвинг. Тем более, что совершенно не стремившаяся замуж Эльвинг была почти на десять лет его старше и, в свою очередь, совершенно не помышляла о браке, тем более с принцем, которого ей когда-то доводилось носить на руках.

- Моя жена должна выйти замуж за меня, а не за мой титул, - говорил он, и, с тех пор как ему исполнилось 14 лет, Халет ни разу не удалось заставить его проговорить больше пяти минут с кем-либо из фрейлин.

Ровно такие же убеждения исповедала Фатима. Радагаст, узнав о возникших в дружественных королевствах проблемах с традиционными династическими браками, долго смеялся и потом сказал:

- От судьбы не уйдешь.

Что он имел ввиду, выяснилось позднее, когда некий молодой нуменорский рыцарь встретил в торговом городе Дейл светловолосую чужестранку, грациозно гарцующую на великолепном роханском скакуне. И он, и она приехали в Дейл, чтобы принять участие в состязаниях лучников. Во время состязаний молодые рыцари выступают под выдуманными именами, такова традиция. Знатность имени не должна влиять на судей. И знатный молодой человек может не стесняться, что выступит слабее, чем обязывает слава его имени. А честолюбивый, но не имеющий знатных предков, юноша тоже может не опасаться, что к нему отнесутся хуже, чем к его знатным соперникам.

Чужестранка называла себя Нифредиль, по имени сказочного белого цветка, но название своего родного края сообщить отказалась. А ее яркое и странно красивое лицо, с немного раскосыми изумрудными глазами и азартными ямочками на немного широких скулах, совершенно не походило на лица женщин других народов Средиземья.

Молодой нуменорец называл себя распространенным именем Торин. В знатных родах не принято называть девушек именами цветов, как это делали хоббиты. Не приняты в знатных семьях и имена гномов. Хотя - кто придает значения именам во время состязаний в Дейле? Разве что те, кто этого хочет. На тысячу километров вокруг была только одна девушка, не слушавшая рассказов о том, что у великой королевы Халет растет сын, разумом, силой и красотой напоминающий своего легендарного предка Элессара. И один-единственный юноша, не слушавший рассказов о том, что у знаменитого Фарамира и смуглой королевы Джагистана выросла дочь-воительница, в которой возродилась красота и сила духа Йовин, жены легендарного Фарамира. Многие радовались этим известиям. Некоторые же говорили - это знак. Знак того, что счастливые десятилетия подходят к концу, и Средиземье ждут новые испытания. И как бы не пришлось и этой прекрасной воительнице выйти на смертельный бой с королем-призраком, а прекрасному принцу Эарендилю - прорывать Завесу Валаров с мольбой о помощи.

А двое молодых ничего не видели, ничего не слышали и в каком-то счастливом полусне побеждали своих и молодых, и опытных соперников. Нифредиль победила всех, в том числе и мужчин, в стрельбе со скачущего коня и была первой среди женщин в половине видов программы. А Торин победил в остальных видах стрельбы, в беге и метании копья, а в борьбе и фехтовании оказался среди сильнейших - для победы, по мнению знатоков, ему не хватило опыта и знания приемов.

К тому времени, когда пришла пора получать награды, а значит и открывать свои истинные имена, никто в Дейле не сомневался в том, как зовут юных героев состязаний. Вот только сами герои, когда имена были открыты, неожиданно обиделись друг на друга. И тем самым почему-то очень развеселили мудрого волшебника Радагаста, который, в сопровождении своего прославленного ученика, рыцаря-кузнеца Кикуса, в кои веки почтил своим присутствием знаменитые Дейлские турниры.

- Ну вот и я, как раньше Гэндалф, стал устраивать династические браки, - сказал тогда Радагаст. - Но Гэндалф доустраивался до того, что почти извел в Нуменоре драконоборцев. Надеюсь, у меня получится удачнее. Нет, ты посмотри на них - их же можно прямо сейчас пускать против дракона!

Кикус, еще помнивший наивность и недальновидную прямоту своих юношеских заблуждений, был настроен более настороженно:

- Боюсь, ты рано радуешься, Учитель. Тебе еще придется тратить силы на их примирение. Эарендиль слишком похож на меня, он даже наивнее, чем я был в его годы. - Кикус, почувствовав неожиданно острую реакцию собеседника, остановился.

- Похож на тебя?! - волшебник некоторое время смотрел на Кикуса широко раскрытыми глазами, а затем расхохотался. - Да она же тебя и близко никогда не подпускала! О королевы! О женщины! Да, много я тогда пропустил, пока выздоравливал!

Кикус кивнул.

- И что, она сразу узнала, кто ты?

Кикус задумался, вспоминая.

- Минут через пять. Но там все непросто было. Наверное, во время ритуала. Ну, когда она меня посвящала в рыцари.

- Да уж наслышан, наслышан. Нет, Халет молодец, людей видит. Вот уж, действительно, от судьбы не уйдешь, - волшебник призадумался. - Вообще-то я только говорю так - от судьбы не уйдешь - на деле все гораздо сложнее. Это когда у человека одна какая-то черта слишком выпячена - смелость, трусость, честность, подлость, ну, или там любовь к пиву или сладким пирогам - тогда его судьба понятна.

Или когда человеку много дано от природы. Тоже можно все предсказать - но только соотнеся с обстоятельствами. Тебе, кузнец-рыцарь, больше всех было дано в этом поколении. Нетрудно было предсказать, что ты станешь великим героем. Нетрудно было понять, что к моменту нападения дракона ты еще будешь слабоват - вот и появилось это пророчество, как там?

- Не раз спасет свою страну, если... Надо же, я тоже забыл, - усмехнулся Кикус. - В общем, если не суну шею в петлю раньше времени.

- А вот кто бы смог предсказать, что ты станешь прятаться, станешь кузнецом-рыцарем?

Кикус согласно кивнул и Радагаст продолжил:

- То что Гвиндор преуспеет в купеческом деле - предсказать было легко, но только кто бы стал это предсказывать? А вот что он станет героем? Ну разве что дня за два до битвы на Андуине. До этого я мог бы только сказать, что этот человек не подведет ни при каких обстоятельствах. Это если бы я на него обратил внимание. Только, при обычном течении жизни, не обратил бы. Хотя тут есть другое пророчество: если время требует героев, они находятся.

Ну да ладно. Что-то я сегодня разговорился. Вернемся к тому, с чего начали. Мы, маги, часто подталкиваем судьбу. И не знаю, как другие, но я всегда задумываюсь - а стоило ли? Действительно ли от судьбы не уйдешь, или же ее нужно подталкивать, хватать за гриву и не упускать?

А тут еще - твой сын. Если бы я знал, что Эарендиль - твой сын, я, пожалуй, не рискнул бы вмешиваться в его судьбу. В судьбу Эарендиля, сына короля Имандила - пожалуйста, но не в судьбу Сыновей Грома.

- Почему? - удивился Кикус. - Не люблю я, когда кого-то выделяют, даже если это ты сам и твой род.

- Тут есть давнее пророчество. Или завет. Дети Грома должны сами выбирать себе спутников жизни.

- Снова Оерт? - спросил Кикус.

Радагаст кивнул.

- Недавно мне удалось узнать еще кое-что из моей второй жизни. Например то, что половину ее я прожил рядом с Оертом. Но это очень долгая история.

- И там сказано, что ты не имеешь права вмешиваться в судьбы моего рода и можешь вмешиваться в судьбы остальных людей?

- Опять не совсем так, - сокрушенно вздохнул Радагаст. - Нам не хватает знаний и слов, которыми эти знания выражаются. Это так, если говорить теми словами, что мы с тобой знаем. На деле все сложнее. Но я могу сказать, зачем это все. Когда пятая эпоха подойдет к концу, судьба Средиземья будет зависеть от того, сколько в нем найдется драконоборцев, а также тех, в ком не угасли дух и кровь первых Нуменорцев. И важно еще, чтобы эти люди стояли во главе государств Средиземья.

- А когда придет конец пятой эпохе?

- Этого не знает никто, - сказал Радагаст, - сказано только, что мы должны это понять сами.

- Должны в смысле "Придет время - поймем и так" или в смысле "Должны стараться понять"?

- Не знаю, - ответил волшебник, - но... - он сделал паузу.

- Понятно, - сказал Кикус. - Поскольку не знаем, придется стараться.

Кикус, тряхнул головой, вышел из мира своих воспоминаний и посмотрел на собеседников. Все улыбались и у каждого был наготове свой маленький рассказ о самой известной в Средиземье паре влюбленных. Дети, родившиеся после десяти лет тревог и испытаний. Нападение дракона, землетрясение и война с Роханом - в Нуменоре. Страшная засуха, великое кочевье и приход на новые земли - у джагитов. И после этого - двадцать лет счастливой и мирной жизни. Принц и принцесса родились в самом начале этих двадцати лет. И стали символом этой счастливой жизни и символом надежд на будущее.

- Но мы, кажется, отвлеклись, - раздался, наконец, голос Радагаста. И Кикус понял, что многоопытный маг воспользовался паузой, чтобы изучить лица присутствовавших. Понять, как они относятся к будущим правителям Средиземья. "А я вот - не воспользовался, и рылся в собственных воспоминаниях. А это лучше делать, когда останешься один. Хотя" - Кикус оглядел присутствовавших - "и так ясно, что относятся хорошо".

- А теперь - о младших. Юная Илли, дочь феи Олли и кузнеца-рыцаря Кикуса, и юный Гэльмир, сын Эвелин и Гвиндора, находятся здесь. Им, если не ошибаюсь, двенадцать лет, и родились они почти в один день. Сейчас они... - волшебник прислушался, пытаясь уловить, где находятся дети.

Недавний урок, пусть его никто и не заметил, не прошел даром. Кикус сделал вид, что углубляется в свои чувства, и стал наблюдать за окружающими. Вначале он уловил предназначенное ему подмигивание Радагаста (Учишься? Учись!). Олли сидела спокойно - она-то детей не упускала из виду ни на секунду. Впрочем, уследить за детьми было нетрудно. Дочь унаследовала доброту и способности Олли, и от нее так и веяло теплом. Конечно, ей никогда не стать столь же сильной Видящей, такие способности, как у Олли, развиваются только у слепых. А Гэльмир обещал стать драконоборцем, и его способность ломать колдовство ощущалась издалека. Здесь он, правда, эту способность не включал и воспринимался как отражение Илли. Он как бы грелся в излучаемом Илли тепле и отвечал тем же.

Первая, чье волшебство удалось уловить Кикусу, была королева Халет. Королева посмотрела в свой знаменитый камень и, после некоторого напряжения, обнаружила детей. Потом некоторое время внимательно на них смотрела, запоминая. Так она смотрела на тех, кто мог о сыграть заметную роль в последующих событиях.

Гвиндор сидел спокойно - способностей к волшебству, как и волшебной брони драконоборца, у него не было. Фарамир напрягся, но, скорее всего, ощутил только работу Глаза дракона. Потом, когда королева перестала смотреть на камень, и колдовство его остыло, Фарамиру удалось определить направление, по которому находились дети. Олли улыбнулась - и Кикус ее понял. Двенадцатилетний драконоборец, ощутив присутствие Глаза дракона, испугался, но, ломая свой страх и сокрушая вокруг себя все виды волшебства, медленно шел к дому, держась за рукоять юношеского меча и заслоняя собой Илли. Он не понимал, что происходит, и ему было трудно.

Но теперь его видели все - и Эвелин, и Фарамир и, к удивлению Кикуса, Золайха. Значит, в джагитах тоже течет кровь Первых Нуменорцев! По крайней мере - в королевском роду джагитов. Басни об орках оказались еще более лживы, чем он думал.

Но вот и Гвиндор что-то увидел, и в глазах его засветился огонек понимания. Гвиндор нечасто бывал среди действующих волшебников, и теперь в нем разгорался всегда удивлявший Кикуса жар исследователя. Кажется, он впервые почувствовал в себе способности волшебника или драконоборца. Или в нем больше Нуменорской крови, чем он думает, или это сказался его короткий визит в замок Оерта. Надо, пока он действительно не постарел, попробовать привести его в замок на больший срок. Да, срочно надо. Глаза одного из самых образованных людей Средиземья могут увидеть многое. И - это его наверняка оживит и отвлечет от мрачных мыслей.

А вот Эвелин. Как много увидела она? Кикус уловил косой взгляд королевы в сторону Эвелин и с трудом сдержал свое изумление. Эвелин тоже могла управлять Глазом дракона! Менее умело, чем королева, но все-таки могла. Вот почему ее побаивались короли Инзиладун и Имандил. Уж не пытался ли кто-то из них домогаться и ее? А ведь Желтоглазый намекал на что-то такое. Кикус помрачнел и сжал зубы, вспоминая короля Инзиладуна . Бесстыдного короля, которого он, Кикус, тайно убил. Убил не мечом, как рыцаря, а камнем, как змею.

А Эвелин? Никто никогда не сомневался в том, что она истинная дочь Первых Нуменорцев. А значит и в том, что теми или иными волшебными способностями она обладает.

Кикус посмотрел на Радагаста. "Как много мы узнали!" - говорил взгляд мага. Кикус, в знак согласия, прикрыл на секунду глаза. "Я столько узнала!" - сжала его руку Олли. "И я" - ответили его пальцы. Но тут в зал вбежали встревоженные Илли и Гэльмир и, одновременно, подали наконец обед и кувшины с элем.

Обед проходил шумно. Обе королевы, под общее одобрение, послали гонцов с грамотой, призывающей их детей срочно явиться в Дальнее - так вдруг решили назвать новое имение Гвиндора. Много говорили и пили. По меркам таверны Морской Змей пили немного. Только Фарамир в годы своей придворной молодости, да королева Халет и купец-рыцарь Гвиндор по долгу службы были хорошо знакомы с веселящими напитками.

- Кампания трезвенников, - расхохотался тоже весьма малопьющий Радагаст. Радагаст был в ударе. Шутки его были умны. Назидания - веселы. Рассказанные истории - интересны и поучительны.

Королева Халет наслаждалась. Королева Золайха смотрела круглыми глазами и впитывала каждое слово. Пиры кочевников веселы, но простодушны. С такой игрой умов и с таким остроумием она столкнулась впервые. Гвиндора и Эвелин покинуло, наконец, их тревожное напряжение. Дети затихли и только иногда перешептывались, объясняя друг другу слова взрослых. Олли сидела молча, но лицо ее светилось еще сильнее обычного.

Ближе к концу вечера Фарамир не выдержал и в лучшей манере Нуменорских рыцарей произнес тост в честь Радагаста, "истинного мага, который преподнес нам сегодня немало уроков истинной мудрости. Мудрости веков."

Радагаст неожиданно развеселился еще больше.

- Уроков мудрости? Ну конечно же уроков мудрости! Каждый раз, когда доходит дело до уроков мудрости, если я не поберегусь, со мной происходит одна и та же вещь. Не было такого столетия, чтобы она не происходила! - волшебник почему-то потер рукой лоб. - И я ее уже видел сегодня, эту вещь. Где-то недалеко!

Волшебник, оставив и хозяев, и гостей в легком недоумении, вышел из залы. Через пару минут он с торжественным видом вернулся, неся в руке какой-то длинный предмет.

- Вот они! Вот они, мои уроки мудрости, - торжественно провозгласил он. Длинный предмет оказался обычными садовыми граблями. - Вы мне не поверите, но как только речь заходит об уроках мудрости... Особенно, если я сам всерьез думаю, что это уроки мудрости... В общем, они тут как тут, и я на них наступаю! И вот тогда я действительно умнею!

- Так что же, история о мудреце, наступившем на грабли - это правда? И она о тебе? - поинтересовалась королева Халет.

- Конечно, правда! Святая правда, - ответил маг. - Только почему обязательно обо мне? За что вы меня так обижаете? Она обо всех. Сколько было на свете магов и мудрецов - и все когда-нибудь наступали на грабли. И в прямом, и переносном смысле наступали. И если не были дураками - то умнели.

Так что, будь у меня герб, я включил бы их в него. Грабли - это символ умнеющего человечества! Я их поставлю в почетное место, если не возражаете. Если бы на этом столе не было эля - я обошелся бы и без них. Но если дело дошло до эля - напоминание не лишне. - И волшебник водрузил напротив себя, зацепив их за потолочную балку. Грабли зашатались и вознамерились упасть. Волшебник тоже слегка пошатывался.

- Хм. До чего ж коварна природа этого предмета! Хотя сверху они на меня еще не нападали. Наверное это знак. Вот только чего? - Радагаст поднял жезл. - Висеть! - приказал он. Громыхнуло, в воздухе проскочили искры, и грабли, мелко и жалобно задрожав, уперлись в потолок и угол стены и повисли. Как будто они стояли на потолке как на полу.

- Еще одна причина, по которой мне не стоит часто пить эль, - сказал Радагаст. - Я начинаю весь громыхать и искриться. И не чувствую в этом меры. А они теперь будут до утра висеть и не шевелиться. И сам Саурон их не снимет. А утром упадут. Подложите под них что-нибудь мягкое. Утром они упадут. Все-таки - символ. Почти герб. А сейчас повеселитесь немного без меня. Я погуляю по воздуху. А то в последние годы жизнь была спокойна, я почти не пил и почти не колдовал, и сейчас меня распирает.

Жезл Радагаста засветился нестерпимо ярко, он с некоторым трудом заставил его светить потише и вышел. Кикус давно привык к волшебным штучкам. Правда, таким он Радагаста еще не видел. Присутствующие были удивлены куда больше его. Дети были в восторге. Королева Золайха, кажется думала, что такие фокусы у нуменорцев в порядке вещей и изо всех сил сохраняла невозмутимость, хотя глаза ее искрились, как и у детей. Остальные были заметно удивлены, но сдерживались и посматривали на Кикуса, как будто спрашивая: "И часто он так?"

- При нас это впервые, - ответила Олли, всегда остро чувствовавшая безмолвные вопросы. - Но он впервые так долго сдерживал свое волшебство. Но нам, наверное, стоит выйти на улицу и посмотреть.

На улице громыхало. Среди безоблачного темного неба вспыхивали зарницы, носились цветные светящиеся шары и беспорядочно расцветали длинные, быстро пропадающие букеты искр. Илли восторженно взвизгнула, а Гэльмир поднял свой меч, подумал, и закричал:

- Ура!

Фарамир и Кикус переглянулись и рявкнули боевой клич Нуменора. Когда они остановились, в доме за стеной позвякивали стекла, а эхо каталось по невысоким предгорьям.

- Истинно нуменорские голоса, - сказала королева Халет. - Любой враг испугается. - Сдержанный Гвиндор одобрительно покручивал головой. Глаза женщин блестели.

Подошел слегка запыхавшийся Радагаст.

- А это - для дам, - сказал он и четыре огромных искрящихся букета расцвели в воздухе, потом превратились в светящихся бабочек и, подлетев к женщинам, замерли на плече и превратились в слабо светящиеся брошки. - Жалко, но они исчезнут, когда вы войдете в дом, - сказал Радагаст. - Придется мне вам позднее подарить настоящие брошки. Я знаю несколько древних кладов.

А это - для детей, - и над головой Илли и Гэльмира повисли два маленьких светящихся дракончика. - Вы можете поупражняться в волшебстве, подзывая или прогоняя их.

Кикус и раньше видел такой фокус. Дракончики следовали за детьми на расстоянии пяти метров. Усилием воли можно было отогнать дракончика метров на десять - или подозвать его на расстояние одного метра. Если о дракончике не думать, он оставался на одном и том же расстоянии. Радагаст явно проверял детей.

Результат получился именно такой, как ожидал Кикус. Девочка сумела подозвать дракончика, причем очень близко, отогнать же его вдаль ей не удавалось. Мальчик же легко отгонял, но почти не мог приблизить. Фея и драконоборец. Как Олли и он.

- Ну все, - сказал Радагаст детям. - Час цветов и драконов проходит. - И продукты его волшебства стали потихоньку таять, хотя Илли закапризничала и сумела сама еще целую минуту держать живым своего дракончика. Халет и Эвелин дружно захлопали в ладоши, поддерживая девочку. Олли и Золайха с некоторым опозданием к ним присоединились.

- А теперь - детям пора отдыхать. Для вас это было непростой работой, - сказал Радагаст. Дети немного поупрямились, но, придя обратно в залу и выпив по кружке душистого мятного чая, ушли спать.

Взрослые сидели некоторое время молча.

- После всего этого волшебства хочется есть, - сказал Радагаст. Есть хотели все - Радагаст за этот вечер сумел испытать волшебные силы каждого. И, даже если эти силы были совсем крохотные, как у Золайхи, напряжение - Кикус это знал - было немаленьким.

Эвелин ушла на кухню, собравшиеся некоторое время сидели, почти не разговаривая. Потом Эвелин вернулась с большим кувшином, наполненным золотистым напитком - по вкусу немного напоминавшим напиток Энтов и, кажется, тоже восстанавливающим силы. По тому, как пробовала напиток Олли, Кикус понял, что мысль о волшебстве пришла и ей. Потом она качнула головой - волшебства не было. Чуть позже она одобрительно кивнула - напиток был целебным. Кикус посмотрел на Радагаста, и тот, улыбнувшись, кивнул.

- Этот напиток восстанавливает силы, - сказала Эвелин.

Потом слуги принесли ужин. Эля не было, но собравшиеся постепенно опять развеселились. Кикусу вдруг вспомнилось детство - когда он был еще совсем маленький, отец и мать были живы, и у них собирались друзья. Ему даже удалось вспомнить лица родителей. Наверное потому, что впервые в его взрослой жизни он попал в обстановку, напоминавшую обстановку его родного дома.

"А я ведь совсем не знаю, что такое дружеский пир" - подумал он. - "И Олли тоже не знает". Он положил руку ей на ладонь и ощутил ответное пожатие: "Я с тобой согласна".

Этот напиток надо разлить в кубки для вина, - сказал вдруг Гвиндор. Он сам обошел стол, наполняя кубки, потом поднял свой кубок вверх и сказал:

- Это не вино. Но здесь нет любителей вина. Но я хочу поднять тост за то, чтобы нам никогда не надо было пить для того, чтобы нам было весело.

Тост, конечно, поддержали. А Кикуса кольнула странная мысль. Гвиндор, которого купцы называли хитрым и тайным трезвенником, кажется считает, что его предки утратили Нуменорскую кровь из-за любви к вину. Может быть, может быть. Надо бы разобраться, что же это такое - Нуменорская кровь. За этими сказками из Книг часто скрывается что-то реальное. И плохо, если этот тост возник из-за того, что Гвиндор борется с собственной тягой к вину.

А пока что за столом царило удивительно приятное веселье. Радость здоровых и умных людей, встретивших равных себе собеседников. Сейчас разговором заправляли две королевы. Рассказы о дворцовых интригах. Вид с высоты трона. Халет демонстрировала великолепный нуменорский язык и знаменитый сдержанный юмор, в котором, как говорили некоторые, силы больше, чем в крепостных стенах. Золайха говорила с милым акцентом, и Фарамир добродушно подсказывал ей некоторые нуменорские слова. На редкость живое и выразительное лицо, и на редкость метко передразненные придворные интонации. Некоторые фразы она говорила по-джагитски, Фарамир переводил - и нуменорцы со смехом узнавали знакомые и для них ситуации.

Тема, да и действующие лица, были Кикусу незнакомы и малоинтересны. Хотя реплика Радагаста заставила задуматься.

- В первый раз за тысячу лет вижу, как эту картину описывают в таком ракурсе, - сказал волшебник. - Обычно дают не вид сверху, а вид снизу. Кажется, для ваших стран настало неплохое время.

Кикус почувствовал, как Олли насторожилась. Она тоже поняла, что волшебник готовится призвать их к чему-то. Редкое благополучное сочетание обстоятельств. Народы и государства богатеют. Правители и народы довольны друг другом. Любители побряцать мечами ушли в дальние походы - и не во имя завоеваний, а для защиты от Следопытов и во имя исследования границ Средиземья. К чему призывает волшебник? К походу на Валинор?

На стол подали сказочный напиток Энтов. Хотя - не такой уж и сказочный, Радагаст иногда угощал им своих учеников, а некоторым, отправляющимся в особо далекое путешествие, даже давал снадобья для его приготовления. Кикус с удивлением посмотрел на хозяев дома.

- Меня научил этому Радагаст, - улыбнулась Эвелин, а Радагаст кивнул, внимательно посмотрел на Кикуса, показав рукой "два значения". Олли тоже кивнула, и Кикус в очередной раз удивился ее чувствительности. Маг и его лучшая ученица могли, без всяких талисманов, мысленно обмениваться знаками. Не словами, которыми можно не только описать неизвестный предмет, но и создать новое понятие. А только знаками - "важно", "опасно", "внимание". Кикус задумался об этой их способности, о том, могут ли они обмениваться знаками незаметно для него, на каком расстоянии они слышат друг друга, и могут ли их услышать другие волшебники. Нуменор сильно расширился за последнее время, и гонцы на быстроногих роханских конях уже не справлялись с передачей сообщений.

Мысли его прервало касание руки Олли (Не витай в облаках!). Действительно, он же не обдумал этот знак - "два значения". Так. Первое значение - собравшимся предстоит непростая работа, и Радагаст желает укрепить их силы волшебным напитком. Второе - Радагаст дал снадобья Эвелин, чтобы укрепить здоровье Гвиндора. Вроде бы правильно - и Кикус тихонько кивнул Радагасту, уже начавшему подавать знак "я недоволен". Язык знаков требовал обязательного ответа.

БОЛЬШОЕ СОВЕЩАНИЕ

Потом Кикус ощутил, что Олли что-то увидела и подала знак Радагасту. Волшебник прислушался к темноте за окнами дома.

- Наверное, это Саурон, - сказал он.

Гвиндор вышел встречать гостя. Саурон в своем длинном черном плаще казался даже высоким. Хотя Кикус и знал, что это не так. Но, в любом случае, вид у Черного Мага был мрачным и зловещим, и в глазах его проскакивали багровые искорки. А когда Саурон заметил прижавшиеся к потолку грабли, в них проскочила настоящая молния. Когда Саурон говорил слова приветствия, Кикус ощутил, как волна холода прокатилась по комнате. Слуги, уносившие обед, в ужасе замерли.

Кикус улыбнулся, он давно уже не боялся Черного Мага. Холод шел не от него, а от его амулетов. Наверное, неплохо было бы сейчас рассердится и разрушить исходящее от злодейских амулетов волшебство. Но сердиться не хотелось. Пусть и другие, кто впервые видит Саурона, привыкают к его черным амулетам. Ведь привыкли же они к Глазу дракона.

Радагаст коротко приветствовал Саурона, тот также коротко ответил и посмотрел на Кикуса - единственное знакомое ему лицо. Кикус встал, поднял руку в дружественном приветствии и улыбнулся как можно более дружественно. Волна холода начала таять. И тут Кикус с великим удивлением ощутил холод и ужас внутри самого Саурона. Не тающие и почти не слабеющие - только удаляющиеся вглубь его непонятной души.

Олли, прижавшаяся плечом к Кикусу, недоуменно всматривалась - как зрячие всматриваются в мрак бездонной пропасти. Потом она вздрогнула от сочувствия. Та, что Видит рассмотрела разницу между магом и его амулетами. Саурон перевел взгляд на нее - и Олли склонила голову в молчаливом приветствии. Холод отступил еще немного.

Радагаст начал представлять присутствовавших. Кажется, он специально сделал паузу в церемонии представления, чтобы люди и маг смогли оценить друг друга еще до того, как слова исказят чувства.

Первой была представлена королева Халет. Королева, ища поддержки, перевела взгляд с Черного Мага на Кикуса, кузнеца-рыцаря, Разрубающего Путы. Кикус посмотрел ей в глаза, напоминая прозвучавшие когда-то между ними слова о том, что Тьма и Зло, Холод и Зло - вещи разные, и еще раз улыбнулся. Тогда королева произнесла подобающие слова приветствия и добавила, что она с большим интересом видит на земле Нуменора своего великого соседа, с которым ее страна живет в мире уже многие десятилетия.

Глаза королевы Золайхи, как и глаза Халет, вначале искали поддержки, и Фарамир эту поддержку дал. К словам своего приветствия Золайха добавила, что ее народ никогда не забудет ту помощь, которую оказал ему в трудную минуту народ Мордора.

Теперь Кикус ощутил в воздухе недоумение. Он оглядел присутствующих. Слуги. В комнате остались двое слуг, с ужасом глядящих на Саурона. И явно никогда не слышавших о том, что в Империи Зла живет какой-то народ, и что этот народ когда-то кому-то помогал.

Вначале их сковывал ужас, и они вовремя не ушли из комнаты. А теперь ужас немного вытесняется любопытством, обязанности же забыты полностью. Кикус еще раз оглядел сидящих за столом. Странно, но Эвелин тоже не знает истории спасения джагитов. А Халет и Гвиндор ее почти не помнят. А слуги никогда и не слушали. То самое, о чем говорил Саурон. Что репутация сильнее фактов, и сколько бы он ни делал добрых дел, их не запомнят. Надо это обдумать и обсудить с Радагастом. И еще - раз не знают слуги, не знает и народ. А я опять перестал обращать внимание на людей. Не помню имен слуг и вообще их не вижу, совсем как обычный Высокий Нуменорец. Опять отрываюсь от жизни.

Кикус повернулся к слугам и, когда те послушно перевели глаза на него, наклонил, а потом поднял голову. Подтверждающий жест "так-то вот". Радагаст одобрительно кивнул - он всегда призывал своих учеников не зазнаваться и обращать внимание на малых мира сего, в частности на слуг, через которых и попадают в народ сведения о том, что делают правители.

Остальные представленные Саурону ограничились чем-то вроде - "Приветствую великого мага", и только Олли, представленная последней, грациозно и доброжелательно наклонила голову и сказала: "Приветствую сердечно". Было в ее улыбке, а может быть - в посланной Саурону мысли что-то еще, что-то такое, что умели понимать только великие маги и Олли. В глазах Саурона блеснуло удивление, багровые огоньки погасли, а колдовские амулеты перестали источать холод. Он даже попытался улыбнуться - не только лицом, но и глазами. И в последующей беседе взгляд его нередко останавливался на лице Олли.

В комнате потеплело. У Олли тоже была репутация - волшебницы, от которой невозможно скрыть правду. Черный Маг сел за стол рядом с Радагастом, и Гвиндор распорядился было подать ужин, но Олли подняла руку, Карий Маг прислушался и сказал:

- Саруман.

Гвиндор пошел встречать нового гостя, а Саурон еще раз внимательно посмотрел на Олли, сумевшую почувствовать то, что не чувствовали маги, и Олли кивнула, повторяя недавний жест Кикуса "так-то вот". Только выражение лица у нее было более лукавым.

Саурон перевел глаза на Кикуса. Маг и кузнец-рыцарь улыбнулись друг другу. В жизни Кикуса было лет десять, в течение которых он не улыбался. Но сколько таких лет было у Саурона?

Многоцветный Маг в этот раз выглядел менее раздерганным, чем десять с лишним лет назад, когда Кикус, в поисках Радагаста, вломился в его замок. Но и не таким уверенным и безупречным, как на выпускном балу в школе волшебников. Сейчас он казался угрюмым, постаревшим и каким-то забитым. Состояние человека, который ждет помощи и в то же время знает, что никто ему не поможет.

Как и Саурон, Саруман начал с мысленного прощупывания волшебных предметов и потому прижавшиеся к потолку грабли заметил сразу. И, к удивлению Кикуса, отреагировал крайне болезненно, лицо его перекосилось, а во взгляде появилось неприязненное выражение. Конечно, обычный человек вряд ли мог это увидеть. Но в зале сидели люди не совсем обычные.

Потом Саруман вздрогнул, как будто запоздало спохватился, сжал посох и начал поднимать вокруг себя магическую защиту, а затем, снова спохватившись, эту защиту убрал.

Радагаст покачал головой, Саурон же немного поднял одну бровь и презрительно перекосил рот. Кажется, на устах его вертелась какая-то ехидная реплика. Остальные, как люди, не имеющие опыта встреч с магами, настороженно молчали. Хотя Кикус знал, что внезапно выставить магическую защиту - почти то же самое, что внезапно выхватить меч.

Радагаст, как и при встрече Саурона, затягивал паузу, а Саруман судорожно продолжал прощупывать магические предметы и магические способности собравшихся.

"Кажется, он слишком отвлекся на эти грабли, а потом решил, что его с помощью этих граблей отвлекают от чего-то важного" - понял Кикус. Но почему многоопытный маг реагирует на шутки, как зеленый новобранец?

Черный Маг при виде внешне напыщенного, а по сути дела растерянного, Многоцветного Мага, не преминул воспользоваться паузой и с добродушной простотой пояснил, указывая рукой в потолок:

- Многомудрый Радагаст подумывает, не взять ли их вместо герба или волшебного посоха, - а затем с еще более ласковым видом осмотрел собравшихся.

Не так много на свете вещей, способных смутить сильнее, чем ласковый вид Черного Мага. Невозмутимыми остались только Кикус, хорошо знающий Саурона, и Олли, умеющая читать истинные намерения. Олли даже не отвлеклась от попытки мысленно успокоить Сарумана сочувствием. Но Радагаст, в планы которого вовсе не входило позволять Черному Магу играть в кошки-мышки с собравшимися, заторопился и начал наконец ритуал знакомства. А Многоцветный Маг, наоборот, почувствовав, что многие здесь смущены куда сильнее его, немного успокоился. Саурон довольно улыбнулся. А Олли, наоборот, что-то увидела и очень сильно удивилась, и Кикус почувствовал, как она переключает свое внимание с одного мага на другого.

Позднее она объяснила мужу, что в этот момент она поняла, что Саурон удивительно далеко просчитывает шаги и каждым своим шагом преследует несколько целей. Здесь же главных целей было две. Одна - помочь Саруману придти в себя, вторая же - проверить себя, насколько он может предсказывать окружающих и, если потребуется, манипулировать ими. Плюс мелкие цели - слегка поставить на место Радагаста, затягивавшего ритуал представления, понять взаимоотношения собравшихся друг с другом и так далее.

Заинтересованный Кикус попросил ее объяснить подробнее, и она перечислила: все семейные пары как бы прижались друг к другу, бедная Халет (она так и сказала - бедная) застыла в привычном одиночестве, Радагаст бросился всех выручать, он, Кикус, не смутился, но тоже в первую очередь смотрел на жену, пытаясь понять, что она видит.

Про себя она, как всегда умолчала. Но тут Кикус заметил сам. Олли была единственной, чье поведение Саурон предсказать не смог. Вначале это его удивило, но не рассердило. И весь вечер он наблюдал за Олли больше, чем за кем-либо другим. В конце концов Кикусу стало казаться, что он улавливает на лице Саурона отблеск восхищения. Черный Маг восхищался тем же, чем и он сам - трогательной прямотой и умением понимать и сочувствовать.

Но главное, что заинтересовало Кикуса - это способность Саурона внушать страх окружающим. Даже самыми простыми словами и даже не используя амулеты. Может быть люди пугались не Саурона, а его темной славы? Слуги явно испугались не самого Саурона, а его славы. Но в происшествии за столом могло быть и колдовство. Но тут Олли не смогла добавить к размышлениям Кикуса почти ничего нового. Только сказала, что роль черной славы удивительно велика, и что она будет к Саурону особенно внимательна. Она никогда не говорила: "Я буду следить за ним". Про очень плохих людей она говорила: "Постараюсь не упускать его из виду". Про больных или нуждающихся в помощи - "Я буду внимательна". Кикус покачал головой - его хрупкая слепая жена взялась опекать двух могучих магов.

А пока что продолжался удивительно длинный первый день Большого Совещания. Главным формальным поводом совещания был вопрос о лесах - единственном источнике топлива для кузниц и солеварен. Проект договора, подготовленный Радагастом, имел два главных пункта:

1) вырубка лесов в пределах страны. Запрещается за один год вырубать больше одной двадцатой площади лесов и за десять лет - более одной четверти лесов;

2) те же правила должны соблюдаться и в осваиваемых землях после вырубки двух десятых площади лесов.

Саурон и Золайха, знавшие подоплеку договора, подписали его немедленно. Затворник Саруман, для которого такая забота о лесах была внове, поинтересовался, из каких это соображений Нуменор сам предлагает подписать невыгодный для себя договор. Или Нуменору угрожают Энты?

Королева Халет в ответ рассказала, как быстро могут вольные кузнецы и лесопромышленники превратить цветущий край в пустыню. А Саурон мрачно добавил, что, по его мнению, люди вполне способны вырубить все леса Средиземья и остаться не только без дров, но и без воздуха.

- Воздух для дыхания рождается растеньями и уничтожается людьми, - сказал он.

Саруман задумался.

- Я готов подписать этот договор, если вы мне докажете, что воздух рождается растениями. Ведь не Йованна же вам это рассказала?

"Саруман болезненно падок до новых знаний" - вспомнил Кикус слова учителя. - "Он готов их менять, покупать и добывать с помощью шпионов. И не только потому, что знания дают власть и силу. Просто Саруман так устроен".

- Узнаем Многоцветного Мага, - сказал Радагаст, переглянувшись с Сауроном. Тот кивнул:

- Не бойся, не Йованна. Обещаем тебе все рассказать.

- Так ты, Радагаст, опять решил добывать знания из опыта? - спросил Саруман, пристально всматриваясь в Радагаста, и Кикус ощутил, что слово "опять" не на шутку взволновало учителя. По-видимому, Саруман намекнул, что знает что-то важное об одной из его пропавших жизней. И предлагает поторговаться.

Радагаст молча кивнул и предложил перейти к обсуждению второстепенных пунктов договора - созданию эталонов распространенных единиц измерения, прежде всего метра и килограмма, а также организации совместных картографических экспедиций.

Эти пункты Саруман всецело одобрил и подписал, не задумываясь. Не забыв, правда, посетовать на свою относительную бедность и добиться обещания, что более богатые соседи возьмут на себя большую часть денежных расходов. Снова пили эль, разговаривали и даже шумели и веселились. Радагаст подробно объяснил нервничавшему Саруману, что граблями посох не заменишь, но чудесными свойствами этот предмет все-таки обладает. Поскольку напоминает о том, что на ошибках надо учиться. И что неприятности начинаются именно тогда, когда забываешь о мелочах или начинаешь слишком много значения придавать своей значимости. И что, если бы он не боялся расхожих мнений и глумливых насмешников, он действительно включил бы грабли в свой герб.

Кикус, наблюдая за магами, удивился как красноречию, так и непривычному многословию Карего Мага. Черный и Многоцветный Маги внимательно его слушали. Выражение лица и редкие кивки Саурона говорили что-то вроде: "Неглупо, неглупо". Многоцветный Маг, вроде бы, понемногу успокаивался. И Кикус еле успел заметить, как Саурон и Саруман обменялись мимолетными взглядами.

- А так, - сказал Радагаст, - пусть они висят здесь всегда и будут для нас напоминанием о том, что ошибиться может каждый. - В этот момент грабли начали стремительно падать на голову Карего Мага. Это маги злодейской репутации совместными усилиями внезапно преодолели волшебство Радагаста, неосмотрительно оказавшегося прямо под обсуждаемым волшебным предметом.

Воздух зазвенел от заклинаний. Кикус рванулся было на помощь учителю, но вовремя остановился. Единственное волшебство, которым он владел, разрушало любые заклинания, но в этом случае грабли упали бы наверняка. А так Радагаст должен успеть справиться сам, и он справился.

Маги посмотрели друг на друга и расхохотались. Оказывается, Саруман уже не нервничал, а только притворялся. И непонятно было, нервничал ли он вообще.

Потом Саурон повернулся и недовольно посмотрел на Кикуса:

- Что же ты, Кикус, не пришел на помощь своему учителю?

Радагаст хлопнул себя рукой по лбу:

- Силы небесные! Ну ты хитер! Я же чувствовал, что у тебя в запасе что-то есть и никак не мог догадаться. Хорошо что Кикус быстро соображает.

И маги снова расхохотались. А Кикус тем временем перебирал в уме пословицы. "Услужливый дурак опаснее врага". "Не оказывай другу медвежью услугу". "Поспешишь - людей насмешишь". Радагаст и не подозревает, насколько Кикус был близок к оказанию медвежьей услуги.

Потом маги, наконец, остановились. Пообещали больше не пользоваться волшебством. Радагаст извинился за то, что, заколдовав грабли, первым нарушил запрет на применение волшебства во время Встреч Магов.

Саруман махнул рукой:

- Ладно. Ведь нашего зануды, слава Валарам, пока нет.

- И не будет, - сказал Радагаст, становясь серьезным. - Гэндалф теперь страшнее, чем просто зануда.

СЛУХИ О ТУРАМБАРЕ

На следующий день, когда маги остались втроем, Саруман потихоньку опять вспомнил Гэндалфа:

- Любимец Валинора набирает войско Следопытов. Что-то я не пойму. Войско - это одно. Следопыты - это другое. А "страйдер" теперь не прозвище, а должность.

- Ты ничего не путаешь? - спросил Радагаст.

- Слухи. Так что, может, кто-то и путает. Лет двадцать назад прошел слух, что Гэндалф сказал пророчество, о каком-то мальчишке. Что он вырастет и станет Страйдером, а потом - королем Нуменора. А королевой будет Арвен. Потом прошел слух, что этот мальчишка сбежал и увел юных Следопытов. Потом прошел слух, что какой-то мальчишка возглавил банду юных разбойников, досаждает Ширу, убивает Следопытов и называет себя Турамбаром.

Потом мальчишку поймали и посадили в подземелья дворца Эльронда, потом он сбежал, потом рассказывали, что разбойники Турамбара пойманы и казнены, а самого Турамбара, пятнадцатилетнего подростка, Страйдер копьем пригвоздил к земле и оставил умирать в назидание окрестным жителям. Турамбар воскрес и стал мстить за своих товарищей. Его поймали и снова целый год держали в подземелье, но какой-то Горлум сумел обмануть стражу, открыть замки и освободить пленника. Еще этот Горлум сочиняет песни, которые поют на Севере. Горлума поймали и держат в подземелье.

Потом Турамбар, вооруженный волшебным мечом, сражался с Гэндалфом и уцелел. Потом была сожжена помогавшая Турамбару юная ведьма Арвен.

Потом Турамбар убил Страйдера и освободил Горлума. И тут оказалось, что страйдер - это должность, и Гэндалф назначил нового страйдера. А Следопытами называют расквартированное в городах войско. Говорят, если бы не Турамбар, Следопыты уже вышли бы в поход, но никто не знает, куда. А сейчас все ищут волшебный меч.

- Полная мешанина. Как в мозгах у Гэндалфа, - сказал Саурон. - Ты знаешь какую-нибудь песню этого Горлума? - Саруман зажмурился, вспоминая, потом продекламировал (петь он не любил, но и без пения его точный в интонациях голос значил немало):

Познать добро и зло
Ему не довелось.
И знаешь отчего? -
Добро с ним разошлось.

Так вырос он один,
Угрюм и нелюдим.
И бесконечно смерть
Охотилась за ним.

Саруман остановился:

- Больше я не знаю.

- Впечатляет, но это не конкретно, - сказал Саурон.

- У Кикуса когда-то похитили меч. А намного позже похитили сына. У кого хранился меч, я знаю. Я даже подозреваю, откуда у этого человека право на такой меч. А в похищении сына был замешан король, а, возможно, и Гэндалф. То что ты рассказал, похоже на продолжение этой истории, - мрачно произнес Радагаст.

- Да скажешь ты мне, наконец, кто такой ваш Кикус?

- Мог бы догадаться сам, - буркнул Саурон, а Радагаст промолчал. Маги затихли и только Саруман некоторое время хмуро покачивал головой.

- Как выглядит этот мальчик, Турамбар? - наконец спросил Радагаст.

- Как сын твоего Кикуса - кривой, хромой, кривоплечий и весь в шрамах, - ответил Саруман. - Дальше догадывайся сам.

- Как выглядит волшебный меч? - спросил Саурон.

- Не черный. Иначе бы все болтали про Турамбара с черным мечом.

- А этот, Горлум?

- Уродливый, верткий и почему-то желтоглазый.

- Все сходится, - сказал Радагаст. - Кикусу надо отправляться на Север. Дашь ему свою подорожную, Саруман?

- Дам, конечно. Хотя раньше он до Изенгарда и так добирался.

- А если он умеет прятаться от сов Манве, я дам пару адресов, где можно укрыться, - сказал Саурон.

- Так вы тоже видели сов? Но тогда их стало больше! - изумился Саруман. Собеседники хмуро кивнули. Совы Манве всегда были союзниками и разведчиками Гэндалфа.

ГИБЕЛЬ РОХАНА

Кикусу не довелось отправиться на поиски сына. В Нуменоре, когда он уже совсем приготовился к походу, его вдруг охватило тревожное предчувствие. Кто-то волновался и звал его.

- Что-то случилось, - сказала вошедшая к нему Олли, - но я не знаю, хорошо это или плохо.

Кикус задумался, прислушиваясь к своим ощущениям.

- Да, сказал он. - Постоянное колдовство изменилось. Я тоже мог бы заметить, но, знаешь, когда всю жизнь стараешься не зависеть от собственного настроения... А это колдовство, может, оно меняется как погода.

- Его стало меньше, - сказала Олли. - И оно никогда раньше не менялось. И потом, я чувствую чей-то ужас. Кто-то зовет нас на помощь. Скачи к Радагасту. И пусть никто ко мне не подходит. Прогони всех, даже со двора. Я попробую увидеть. Может быть, чтобы увидеть, мне придется подняться в горы.

Кикус, отдав распоряжения по дому, уже собирался вскочить в седло, когда услышал цокот копыт приближающегося всадника. Сапар. Первый из джагитов, ставший учеником Радагаста. И, естественно, лучший среди учеников наездник.

Кикус поспешил выбежать за ворота.

- Говорить будем здесь, - сказал он, вскидывая руку в приветственном жесте. - Почему ты, а не голубиная почта?

- Я выехал ночью. Что-то случилось на севере. Радагаст приказал отдать тебе вот это. И он просит никогда с ним не расставаться. - В руке у Сапара был обломок Палантира. Палантира, к которому после гибели Алины и безуспешных поисков сына Кикус почти не прикасался.

На черной, плоской поверхности неправдоподобно ровными красными буквами было написано: "Скачите к воротам Мордора или к вершине Красного Рога. Срочно!!!". Кикус недоуменно посмотрел на Сапара.

- Что это? Это писал Радагаст?

- Нет. Радагаст сам не понимает, откуда взялись эти буквы. Он говорит, что на Севере что-то случилось, и он не спал, пытаясь понять, что произошло. И услышал, что камень ожил. И еще ему кажется, что камень начал оживать после того, как побывал в Восточном замке Оерта. - Сапар говорил, с явным благоговением глядя на Палантир.

- И еще Радагаст сказал, что выедет к тебе в карете и скоро будет здесь, или вы встретитесь на дороге.

Кикус кивнул. До Красного Рога путь неблизкий. И непонятно, кто и кого звал с помощью волшебства Палантиров. Возможно, надо собирать дружину. Кикус внимательно посмотрел на всадника. Конь взмылен, но паренек выглядит бодрым.

- Скачи к Гвиндору, затем - к королеве. Именно в таком порядке, потому что королева тебя задержит, а потом передаст с тобой распоряжения. Расскажи им все. Но только им, и еще, - Кикус задумался, - Эвелин, если Гвиндора нет дома. Если их нет, проси передать, что у Радагаста к ним важное известие.

Из дома вышла Олли и, как она стала делать после того, как побывала в замках Оерта, вытянула руку вперед и немного вниз и пошла к говорившим, как будто видела землю ладонью руки. Светло-голубые незрячие глаза смотрели прямо на Кикуса.

Сапар, пораженный ее хрупкой красотой, замер. Он в первый раз видел Слепую Фею.

Олли подошла и замерла в ожидании.

- Это Сапар, ученик Радагаста, - сказал Кикус. Сапар соскочил с коня и опустился перед Олли на одно колено. Олли медленно провела тонкой ладонью вблизи его вспыхнувшего лица и улыбнулась.

- Твой путь прям, юный джагит. Не сворачивай, - сказала она и вопросительно посмотрела на Кикуса.

- Говори, - сказал Кикус.

- Где-то на севере погибло волшебство. Саурон поднял над Мордором Черные тучи и погнал их на север. Он страшно зол, и считает, что Средиземью грозит гибель. И зовет всех на помощь. Саруман сидит в своем замке и колдует, пытаясь понять, что случилось. В Дол-Гулдуре ожили Девять Черных и куда-то скачут по велению Саурона. И по всему Средиземью скачут гонцы.

Олли замолчала, обернувшись в сторону дома. Кикус ощутил почти неслышимый трепет крыльев. Волшебная сова Манве. Существо из невиданного металла и не горящих перьев. Такая же, как та, что попалась в ловушку хитроумного Гвиндора.

- Нас кто-то слушает, - сказала Олли.

- Волшебная сова Манве, - сказал Кикус. - От нее спрячешься разве что под землей. Но я не знаю, надо ли от нее прятаться.

Большие темные глаза Сапара округлились еще больше. Юноша, оказавшийся в центре волшебных событий. Кикус посмотрел на него, улыбнулся и пренебрежительно махнул кистью руки. "Будь я, как все, я бы ему подмигнул" - подумал он. - "Интересно, на что похоже мое подмигивание? Надо все-таки преодолеть себя и смотреться в зеркало. Я последнее время постоянно с людьми. И с самыми разными людьми. И кстати, а как теперь Олли относится к Палантиру? Я ведь оставил его Радагасту только потому, что она не любила этот камень".

- А что ты скажешь о Палантире, Олли? - спросил Кикус. - Палантир ожил и Радагаст велел мне его носить.

- О Палантире? - Олли явно удивилось. - Это... Ах, это то, что у тебя в руке. - Она протянула руку и взяла камень. Кикус всегда удивлялся, как она легко находит предметы. Но так уверенно она находила только живое - лицо, руку, котенка. Даже муравья или бабочку.

- Он живой, - сказала Олли. - Не так как мы, но живой, - она задумалась. - Но ведь раньше он был у тебя в кармане, и был мертв, как камень. Потом он стал оживать, и ему было больно, а я думала что больно тебе... Или что тебя пытаются околдовать...

Правильно, это было в замке Оерта. Наверное, там и еще были живые вещи, я только недавно поняла, как много там живых вещей, и что эти вещи даже разговаривают друг с другом.

"Вот как" - усмехнулся про себя Кикус. - "А я думал, что она знает, что такое Палантир и ревнует к памяти Алины. Почему я и оставил Палантир у Радагаста. Наверное, с прямыми людьми надо не стесняться спрашивать прямо. Да и глупо узнавать столько нового о доме Оерта через год после того, как уехал оттуда".

- Хорошо, - сказал Кикус. - Время идет, а мы разговариваем. Что будем делать?

- Разговоры затеял ты, - рассердилась Олли. - У тебя живой камень, который, может быть, видит дальше меня, а ты разговариваешь. Здесь же написано - она медленно провела рукой по буквам.

Сапар даже подпрыгнул. Слепая фея умеет читать! Кикус, впрочем, удивился не меньше.

Олли, ощущавшая чувства окружающих лучше зрячих, гордо улыбнулась:

- Я всегда хотела научиться читать, а в замке Оерта была машина, которая научила меня этому. Жалко, машина сказала мне, что ее нельзя оттуда выносить.

Кикус только головой качнул, чувствуя себя полным дураком. Вот и не допускай женщин к технике. Вот и отправляй хрупкую больную женщину отдыхать. Она там с машинами разговаривала, а мы мучались, разгадывая загадки, продвигались вперед медленнее черепахи и еще страшно этим гордились. И мало что рассказывали Олли - чтобы она не очень нам завидовала и не страдала из-за того, что не может всего этого увидеть.

- Ну вот, - сказала Олли. - Я его попросила и он рассказывает дальше. Ой нет - это я не попросила - это я нажала на вот этот выступ. - На Палантире было написано "Ввод сообщения", а затем появилась надпись "Ошибка коммуникатора".

- Ему больно, - сказала Олли, - он что-то хочет сделать и не может. - Она снова нажала на выступ. Буквы на Палантире потухли. - Он болен и устал. Ему надо отдохнуть, - продолжила она. - Теперь я поняла. Дом Оерта лечит не только людей, но и волшебные вещи. Надо еще раз отвезти его в дом Оерта. Но это потом. Сейчас отвези меня в горы, здесь много людей, и мне мешают.

Через два часа, когда до вершины Серой Сопки было еще неблизко, Олли сказала:

- Следопыты вышли в поход, я слышу как они поют Песнь Войны, - и Кикус понял, что нужно увидеть в Палантире. Камень, кажется, отдохнул. И та кнопка, что ожила первой, выглядела совсем здоровой. Кажется, скоро у него вырастут еще несколько кнопок. Кикус сосредоточился, пытаясь отдать свои силы Палантиру - как когда-то давно он отдавал их Гвиндору, и через минуту сказал:

- Мой Палантир показывает идущих на юго-восток воинов. Кажется, они опять будут собираться в Тарбаде.

- А я слышу, что они идут мстить Баранзибару.

- Кому, кому? - поразился Кикус.

- Баранзибару и Карадрасу. Но это ведь горы, да?

- Даже одна гора, тот самый Красный Рог. Это ее названия на древних языках. Это возле врат Мории.

- Ах, да. Теперь вспомнила.

- Там действительно обитает какое-то волшебство, - сказал Кикус. - И стоит одна из тех волшебных башен, в которые мы не можем попасть. Но это волшебство не Белое и не Черное. Башни просто усиливают общее волшебство Средиземья.

- Может, они хотят напасть на Дол-Гулдур? - спросила Олли.

- Зачем? Дол-Гулдур почти необитаем. Но роханцев надо предупредить. Надо послать гонца, да и сам я тогда поеду через Рохан.

- Мне кажется, я теперь смогу говорить с тобой через твой камень, - сказала Олли.

КРАСНЫЙ РОГ

У подножия Красного Рога Кикус, наконец, обнаружил следы короля Тингула и его сотни разведчиков. К вечеру на крутых лугах предгорий он нашел лагерь роханцев.

В лагере были только коневоды и сотня коней.

- Мы чем-то отравились, или же нам вреден воздух этих гор, - сказали роханцы. Кикус же чувствовал только, что вокруг него ослабело волшебство. То же самое чувство он испытывал в самых глубоких пещерах, в замке Оерта и в закрытых от волшебства комнатах, которые они с Радагастом и Фарамиром делили, оберегая ждущую рождения сына королеву Халет.

- Если ты полон сил, иди за королем в горы. Мы боимся, что король тоже отравлен, - сказал бледный роханский десятник, утирая со лба испарину.

- Завари это в кипятке и выпей, - протянул ему Кикус найденные им в тенистых лесах предгорий корни гензена. - Вы не отравились, просто вокруг пропало волшебство, к которому вы привыкли. Большинство из вас скоро привыкнет. Но некоторые заболеют сильнее. Они будут капризничать, как дети, пугаться, как женщины, и злиться, как змеи. Ты слышал про болезнь пещер?

- Слышал, но я не знал, что ею могут заболеть воины.

- Могут, и не стыдись этого. Из ста человек этой болезнью болеют девяносто девять. А двадцать-тридцать человек не выздоровеют, пока не вернутся ближе к дому. Срочно отправь гонца, пусть расскажет о том, что случилось в Эдорасе, и пусть срочно известят Радагаста, Сарумана и королеву Золайху. Это очень важно. Гонец пусть не боится. Через день пути ему станет лучше. А я переночую и пойду по следам короля.

- А почему не болеешь ты? - недоверчиво спросил десятник.

- Я ученик волшебника и Оберегатель королевы. Еще этой болезнью не страдают прошедшие огонь дракона, - ответил Кикус.

Кикус приготовил себе ужин, поел, а затем отошел в сторонку и попробовал смотреть в Палантир. Камень молчал, но Кикусу показалось, что ему просто не хватает умения. На молодые, неокрепшие пока еще кнопки он нажимать не рисковал.

Надо учиться. Может, именно при отсутствии внешнего, помогающего волшебства, надо учиться работать с Палантиром? Но камень, сколько не всматривался в него Кикус, не помог ему связаться с Олли. Хотя какой-то отклик от камня все-таки был.

На рассвете, оставив коня, Кикус пошел в горы. С собой он взял только несколько испеченных роханцами лепешек, меч, лук и джагитскую бурку. На высоте воздух становится разреженнее, и вещи становятся тяжелее.

После полудня Кикус встретил плетущихся вниз, бледных и больных воинов Тингула. Король, бодрый и сердитый, ругался и, буквально, пинками подгонял своих воинов. Иногда, правда, помогая самым слабым в трудных местах.

- Ну вот! - воскликнул король. - А я уж решил, что в этом чертовом краю всего двое мужчин - я и этот проклятый жеребец Гэндалфа!

- Жеребец Гэндалф? - удивился подзапыхавшийся от быстрого подъема Кикус. - Но он никогда...

- Гэндалф никакой не жеребец, и даже не мерин, а такой же еле ходячий мешок с навозом, как и все эти бабы! - король гневно обвел рукой вокруг себя. - Битва ползучих воинств! Натянул лук, выстрелил на пятьдесят метров и все, надорвался. Ползком, ползком, и за камень. Живот у него схватило. И так они все! И мои, и Гэндалфовские. И всех тошнит, как салаг в шторм. И портки не успевают расстегивать. Загадили Карадрас, Кикус! Весь Баранзибар загадили! Не Красный это теперь Рог, а сказал бы я тебе, какой это теперь Рог!

Да я бы один и левой рукой перерезал бы им всем глотки, и этому белобородому, не умеющему колдовать чучелу в первую очередь. Но конь у него! Какой конь! Так и не подпустил меня к этим ползункам и вонючкам! Еле я сам от этого коня убрался, даром, что вмазал ему пару раз так, что он должен был бы уже с отрезанными копытами валяться, а он, видишь ли, только хвостом машет, звенит, что твой меч, а мой меч от него отскакивает!

Ну что за жизнь пошла - только думал всласть повоевать за правое дело, и на тебе! Баранзибар и Карадрас!

Отведя душу, король вздохнул, с некоторым удовлетворением прислушиваясь, как раскатистые древние имена отражаются многократным эхом от скалистых исполинов. Кикус, еще раз оглядев осторожно ступающих и потупившихся, как школьниц, бравых усатых разведчиков, с трудом сдержал смешок.

Потом, тоном ниже, король рассказал наконец, что произошло:

- Гэндалф приперся на Карадрас со своими фейерверками, будто с малыми хоббитами играть. Десять возов одних фейерверков. Ну и мы чуть позже поднялись. И только мы наладились их атаковать и вообще размять кости, эти фейерверки как бабахнут! Ну, и все доблестные воины с обеих сторон как обгадились, так до сих пор и остановиться не могут!

То есть я бы их еще понял, если бы они сразу обгадились. Бабахнуло так, что башню разнесло, горы затряслись, и лавины посыпались, да и у меня самого ноги подкосились.

Так ведь я, как порядочный человек, целую ночь ждал, пока этот весь сволочной дым и вся эта чертова снежная пыль рассеются. А утром приказал атаковать и перерезать глотки этим кошкодавам и их главному фокуснику, фейерверки там у него или не фейерверки. И тут все эти бараньи головы обгадились, включая Главу Белых сил. Глава Белых вонючек он, и не больше! Да его навоз нельзя за собственным конем пускать убирать. Я с ним воевать хотел, а не глядеть, как он у всех на глазах Баранзибар загаживает!

Король Тингул, наконец, выдохся.

- А вообще-то это как, серьезное колдовство? Ты его, это, разрушить не сможешь?

- Нет больше волшебства на Карадрасе, король Тингул, - сказал Кикус. - Также, как его нет в глубоких пещерах и в самых дальних морях. Это у них пещерная болезнь. В сочетании с горной. Внизу им станет полегче. Три четверти людей выздоровеет, а четверти станет хуже. Увези их, хоть на конях, хоть на волокушах километров на сто к югу, и они выздоровеют. Пошли гонца, рассказать о том, что случилось, в Нуменор, Джагистан и к Саруману. А если не постесняешься, то и в Мордор. А я пойду посмотрю на остатки башни. Если там есть что интересное, задержусь до завтра.

Кстати, если верить Саурону, теперь здесь изменится погода.

- Лучше верить Саурону, чем магу, который, вместо того, чтобы драться, блюет на Карадрасе, - убежденно сказал непреклонный воин король Тингул.

Интересного возле башни Кикус нашел мало. Не больше, чем в пещерах Утомно. Железо, провода и прочий материал, который пригодился бы в опытных мастерских. И устройства, в которых невозможно разобраться. Еще он понял, что Гэндалф взорвал не столько башню, сколько склон под ней, и башня рухнула. Кикус еще успел догнать спускающихся роханцев и даже подлечить двух самых слабых, влив в них некоторую часть своих сил.

Переночевав и переговорив с королем о возможных последствиях странных действий Гэндалфа, Кикус поскакал на юг, в Изенгард.

На второй день ему удалось связаться с Олли, а на третий - с Сауроном. Теперь он пользовался выздоравливающим волшебным камнем намного увереннее.

- Я боюсь вести свое войско, - сказал Черный Маг. - Мои бестолковые кольценосцы пропали у Красного Рога. Их ведь питает это колдовство. А воинов я вести боюсь. Опять на нас все накинутся. Возьму человек десять и поеду под видом купца. У меня свои фейерверки. И куда этот сумасшедший ударит в следующий раз, я догадываюсь.

- Но зачем он сделал это? - спросил Кикус.

- Ты еще не понял?

- Нет.

- А ты подумай, подумай. Учись понимать белые и чистые души. Ведь нас, черных и грешных, ты понимаешь. Конец связи.

На следующий день Саурон вызвал его сам. Сообщил, что выехал и подъезжает к переправе. Кикус в ответ рассказал, что подъезжает к берегам Энтовой Купели.

- Так ты еще не понял белую душу?

- Нет, - сознался Кикус.

- Даа, нам, слугам Зла, изначально непонятны благородные деяния. Этот знаток душ подсмотрел или подслушал, что больше всего на свете я боюсь разрушения башен. Что плохо Врагу - хорошо Светлым Силам.

- Нда, - только и нашел, что сказать Кикус. - Встретишь короля Тингула, спроси его, как он воевал на Карадрасе.

- Пещерная болезнь плюс горная? Помню, помню. А ты проверь, сможет ли Саруман проникнуть в светлые мысли.

В Новом Эдорасе Кикус услышал, что в горах над Изенгардом жрецы Манве и Следопыты повредили колдовской замок Черных Сил, а затем погибли сами, сраженные напущенной Врагом болезнью. А потом и в Вестфолде разразилось моровое поветрие, но умерших мало.

Вздохнув, Кикус свернул с Изенгардской дороги и помчался к королевскому дворцу - рассказать о пещерной болезни и просить выслать отряды на защиту колдовских башен в Белых горах.

Во дворце он, не снимая дорожной одежды, пообедал с вторым маршалом Марки Эркенбрандом и обсудил положение. Ситуация выглядела плохо. Гэндалф на своем волшебном коне без труда успевал к расположенной над Хельмовой Падью колдовской башне, а Следопытов и груз он мог отправить заранее.

Эркенбранд выделил пять конных десятков и подписал Конную Грамоту, обязывающую подданных короля предоставлять отряду своих коней. Западный склон неба еще только начало зеленеть, когда Кикус и Эркенбранд выехали из Нового Эдораса. Эркенбранд, получивший известие о том, что король через несколько дней будет в столице, решил поехать сам.

- Со мной отряд уж точно получит лучших коней. А то знаю я этих жмотов, у ваших, кстати, купцов взяли манеру гнилой товар подсовывать, - сказал Эркенбранд Кикусу.

- С жалобами на купцов обращайся к канцлеру, - улыбнулся Кикус, который догадывался, что Эркенбранд на самом деле просто-напросто удрал, чтобы не попасть под горячую руку королю Тингулу. Ну и, конечно, чтобы лишний раз поскакать по степям. Маршалы Рохана были под стать своему королю.

Вечером Кикус связался с Олли и узнал, что Саруман, по ее мнению, ушел на север разбираться со взорванной башней. Пока потухло только два факела (таинственному зрению слепой феи ближние магические башни представлялись, как факелы). И вокруг них мрак, Саруман там утратит свою магию и заболеет. Он сделал ошибку.

Потом Кикус услышал Саурона:

- Мы тут притворяемся купцами, лошади устали, новых продают неохотно - кляч подсовывают, хоть заколдовывай этих жмотов, но я, со своей славой, побаиваюсь - узнают.

- Мы вас завтра догоним - со мной Эркенбранд, он лошадей достанет. Но, может быть, тебе придется притворяться учеником Радагаста.

- Я маг скромный, согласен и на это, - ответил Саурон.

Кикус пошел к костру, обдумывая, как половчее выяснить, как Эркенбранд относится к Черному Магу.

Эркенбранд, истинный роханец, был прям и незадумчив. Кикус спросил у него о Назгулах.

- Я так мало о них знаю, хотя, когда мы с вами воевали, я и столкнулся с Ангбадцем.

- Придурки и недоумки эти Назгулы, будь они хоть трижды колдуны и призраки. - Маршалы Марки, стоило им оказаться за пределами дворца, свято придерживались того же разговорного стиля, что и король Тингул. - Только Ангбадец чего-то и стоит. Не иначе как в эти их капюшоны влезает только половина головы. И не та половина, которой думают, а та, которой жрут и сопли пускают. И еле-еле душа в теле. То есть не в теле, а что там у них под плащами. Если их не бояться, они и не страшные.

- А моргульские клинки?

- Что мы, других гадостей не видели? Мажут какой-то отравой, и все колдовство.

- А как ими Саурон командует?

- Да ни черта он ими не командует. Разве что не выпускать старается, чтоб не высовывались и его не позорили. Вы, мол, ребята, сидите и сил набирайтесь. А они - мы, мол, сильны и зловещи и тебя еще заколдуем. И удрали от него. Нам вообще болтали невесть что и на Саурона жаловались, так что Ангбадец их спровадил на другую сторону Андуина, ну их при переправе и смыло, только тряпки остались.

А Ангбадец, - он посерьезнее, но если б Тингулу самому со скуки подраться не хотелось, он бы его не охмурил.

- А вы, маршалы?

- А что мы? Мы тоже подраться любим. Турниры, что ли устраивать? Пусть этим в Дэйле занимаются. А вот сейчас, раз Гэндалф чокнулся, мы свое наверстаем. Баранзибар, говоришь, загадил? Отличный повод.

- А к Саурону вы как относитесь?

- А никак. Он же никогда таких мерзостей, как Гэндалф на Баранзибаре не делал. Так чего мы должны верить сказкам про Белых и Черных?

Вопрос с Сауроном решился. В две шедшие с ним повозки запрягли цугом по восемь лошадей, и маленький отряд Саурона помчался с той же скоростью, что и роханцы.

Вблизи Хельмовой Пади им встретился отряд из Изенгарда. Отряд разыскивал северных купцов, с десятью большими возами едущих в Нуменор. Саруману, вернувшемуся с Мглистых Гор, эти недавно проехавшие купцы показались подозрительны. Эркенбранд, выслушав доклад командира изенгардцев Гришняка посмотрел на своих спутников.

- Это они, - сказал Саурон, а Кикус молча кивнул.

Тогда Эркенбранд приказал двоим скакать в Изенгард, а остальным присоединиться к отряду.

В крепости Поющего Горна отряд остановился на обед. Эркенбранд выслал вперед гонца с приказом - загнать коня, но опередить отряд на время, достаточное, чтобы в крепости успели приготовить для них обед и снарядить пони и носильщиков.

Начальник гарнизона доложил, что никаких купцов с Севера они не видели, но один из дозорных утверждает, что видел на склоне горы Белого Всадника.

- Обычная лошадь там не пройдет, думаю, это был призрак.

- Надо выходить даже на ночь глядя, - сказал Кикус и вопросительно поглядел на Саурона.

- Иди первым, налегке, - сказал Саурон. - Я пойду с носильщиками. Без этого груза я мало чего стою.

Первыми вышли полсотни человек во главе с Кикусом. Эркенбранд остался отдавать распоряжения и должен был выйти на полчаса позднее, одновременно с распределявшим поклажу Сауроном. Шли быстро и к началу ночи вышли на тянущуюся к снегам каменистую осыпь. Дальше можно было идти и в темноте. Дальше пошли только Кикус, Гришняк с изенгардцами, два горных разведчика и десяток прискакавших из столицы роханцев. Более привычные к горам солдаты гарнизона по ходу подъема оставались для того, чтобы натянуть веревки и организовать подъем грузов.

К счастью, шла неделя светлых ночей, и небо было безоблачным. Роханцы, уставшие за три дня бешеной скачки, выдохлись первыми, затем начали отставать изенгардцы, и Кикус с одним из разведчиков и неутомимым Гришняком ушел вперед. Уже к часу ночи они вышли на перевал и рассмотрели невдалеке силуэт магической башни, а хорошо видящий в темноте Кикус рассмотрел даже копошащихся людей и силуэт груженого поклажей коня.

- Кто из вас хорошо видит в темноте? - спросил Кикус. - Конь, два десятка северян и волшебник, - сказал Гришняк. Остальные на фоне темных скал мало что могли различить.

- Отдай нам стрелы и организуй лагерь, атакуем на рассвете, - сказал Кикус молчаливому разведчику. - Мы будем им мешать сейчас.

Исходившее от башни могучее колдовство будоражило и мешало думать. Начала болеть голова, но Кикус, хотя и с трудом, взял себя в руки. Гришняка, кажется, тоже слегка мутило.

Башня располагалась на самой высокой из вершин трехглавой горы. Кикус и Гришняк прокрались на вторую по высоте вершинку. С первого же выстрела они, даже стреляя снизу вверх, сняли двух северян, но Гэндалф, силы которого возле источника волшебства были очень велики, поднял над заснеженными гребнями волшебные огни и северяне ответили стрелами.

"Надо было не экономить, а стрелять навскидку" - запоздало догадался Кикус, укрывшись за растущей из склона скалой. Проводники называли такие скалы стражниками. Гришняк от колдовства ослабел и, отступая слишком медленно, получил стрелу в плечо.

Северяне сунулись было атаковать, но, тоже вялые от колдовства, выдохлись, и Кикус ранил еще двоих, остальным пришлось прыгать вбок и катиться по заснеженному склону, а потом обходить свою вершинку и долго на нее карабкаться. Тогда Гэндалф снял колдовство, чтобы облегчить им подъем.

Дальше бой продолжаться не мог. Северяне, удовольствовавшись тем, что им удалось загнать Кикуса в неудобное для стрельбы место, стали готовиться к обороне, выставляя вокруг вершины набитые снегом и камнями тюки. Горная болезнь еще не начала сказываться, и они действовали довольно сноровисто. Потом Гэндалф снял и освещение, и северяне стали двигаться медленно. По склону снова поднялся нагруженный двумя тюками конь, опустился на снег, и северяне вшестером с трудом сняли с него эти тюки. Конь прекрасно видел в темноте.

"Единственный среди них мужчина" - вспомнил Кикус слова короля Тингула. Кажется, в отличие от Гэндалфа, этот конь не убивает людей. Может быть, он еще и больший маг, чем Гэндалф?

Все, что теперь мог сделать Кикус - это, пользуясь преимуществом в зрении, оторваться от северян и атаковать коня с тюками. Хотя для этого надо было проделать немалый путь по крутому склону в обход вершин. Он объяснил свой план прерывисто дышащему Гришняку.

- Иди, - сказал Гришняк. - Ведь если мы их не остановим, моровое поветрие поразит и Изенгард? Изенгард дороже потомка орков.

- Жди, кто-нибудь придет по нашим следам. Если что - прыгай вниз и катись по снегу.

Гришняк в ответ только оскалил скуластое лицо.

- Я приказываю тебе не драться, а спастись! - сказал Кикус.

- Ты мне не командир, - ответил изенгардец.

- Тогда прошу как друга, - сказал Кикус и, стараясь не скрипеть подошвами, пошел в обход. Через час он вышел на гребень, ниже которого шла протоптанная Следопытами тропа.

Проклятый конь, груженный не меньше чем двумястами килограммами, шел вверх, как ни в чем не бывало. Далеко от него отстав, снизу брело подкрепление - десятка два северян. Теперь Гэндалф, сидя на вершине, отобьется даже и от двух сотен нападающих, особенно, если у него будет достаточно стрел или камней.

Кикус, прячась от зорких глаз коня за гребнем горы, побежал вниз, надеясь отыскать камень, который можно было бы сбросить на коня. Вот он. Полсотни килограмм. Хватит? Стрелы не берут, мечи и копья не берут? А полсотни килограмм с семиметровой высоты? Только бы успеть! При каждом шаге вверх Кикус съезжал вниз на полшага. Вот и скала-стражник. По твердому камню идти стало легче. Кикус стараясь не шуметь, замер, прислушиваясь к скрипу снега под копытами. Пот струился по лицу, заливая глаза и смерзаясь на отросшей за эти дни бороде. Дышать тихо было неимоверно тяжело, сил не хватало. Так, вот и конь.

Кикус толкнул камень от себя и, выглянув со скалы, с любопытством стал следить за полетом камня. "Промазал! Не в хребет попал, а в тюк, разиня" - обругал он себя.

Очнулся Кикус на рассвете, в глубоком сугробе. Долго тряс головой, пытаясь что-нибудь понять. Ощупывал тело. Цел. Один глаз видит, второй - нет. Нет, все-таки видит, но плохо. Ничего вроде бы не отморозил. Странно. Но что-то не так. Что? Ах да. Я слышу только колдовство. Слышу голос Олли. А ушами не слышу ничего. Что же случилось?

- Жив я, жив, Оллинька, - сказал Кикус, - не мешай, потом, потом. - С трудом встал. Как я сюда попал? Снег нетронут, следов нет. Летать научился? Нет, метров на пятьдесят выше мои следы. Кажется, вспоминаю.

Кикус с трудом влез на гребень и пошел по своим следам на скалу-стражника. Кажется, раньше скала был побольше. Под скалой в снегу зияла странно круглая яма и суетились несколько северян. Коня и след простыл.

Увидев Кикуса, северяне стали махать руками, потом, что-то сообразив, схватились за луки. Кикус спрятался. Огляделся: ни меча, ни лука. Взял несколько камней и наугад бросил их вниз. Что они там делают? Ничего не слышу. Бросив еще несколько камней, Кикус взял в руки два самых удобных и побрел вверх. "Главное - оставаться выше этих" - подумал он. В голове постепенно прояснялось. Нет, опять какая-то чертовщина мерещится. Перед Кикусом лежало что-то непонятное, не то поблескивающий металлом меч, не то кусок странного, завернутого в лошадиную шкуру мяса. Бред. Нет не бред. Масть знакомая. Знакомая лошадиная масть.

Что же это? Железный конь - вдребезги, скала треснула и обвалилась, а благородный кузнец-рыцарь полетал немного по воздуху, полежал немного в сугробе и дальше идет?

Кикус обернулся. За ним, спотыкаясь и падая, бежало трое с луками. Ничего, пока догонят, вспотеют. Кикус прибавил шагу. Незнакомые с горами северяне бежали по снегу вместо того, чтобы идти по каменистому гребню. "Отстанут" - понял Кикус и вдруг, ступив на снежный козырек, плавно съехал влево вниз. Чертыхнулся и решил бежать вниз и выйти на противоположный склон. "Все равно - мне влево в обход, а им - прямо вверх" - подумал он. И пошел, держа на плече нелепую палицу - легкую металлическую кость, окруженную волшебным фиолетовым мясом.

Наверху трехглавой горы шла вялая перестрелка. Под горой люди Эркенбранда вязали трех пленных. Вокруг них валялись трупы северян. Так, подкрепление северян не дошло. Гэндалф стоял на вершине и часто посматривал вниз. "Ждет коня" - понял Кикус. - "Не дождется".

Саурон готовил свое волшебство, прячась за той же скалой, что и они с Гришняком. В снежной седловине несколько тел роханских лучников. Полезли в перестрелку? Зря.

А над горой летает невесть откуда здесь взявшаяся сова Манве. Простые совы, вроде бы, на такой высоте не летают. Даже орлы не летают. Кикус подошел к Саурону и сел рядом с ним прямо на снег. Вокруг суетились роханцы, что-то ему говорили, но Кикус не слышал. Ему подложили меховой тулуп, и Кикус с наслаждением лег. Его подняли, отряхнули от снега, снова уложили на тулуп и накрыли еще одним тулупом.

Саурон, временами отвлекаясь на обмен магическими ударами с Гэндалфом, готовил свое главное волшебство - какую-то длинную трубу, закрытую с одной стороны. Напихал туда какого-то порошка и металлических шариков и, наконец, произнес заклинание. Труба дернулась, а на вершине горы упало сразу два северянина, но не Гэндалф. Роханцы вокруг Саурона, почему-то схватились за уши. У Саурона же на голове была странная, закрывающая уши шапка.

Саурон, наконец, оглянулся на Кикуса.

- Как ты? - услышал Кикус его мысли. Вблизи от магической башни они звучали, как крик.

- Я убил коня, - показал Кикус на валяющуюся рядом с ним ногу. - Сам не знаю как.

- Ну это-то я понимаю, как, - усмехнулся Саурон, но тут в их разговор вмешался пронзительный и бессвязный не то визг, не то крик Гэндалфа. Белый Маг сыпал неимоверными проклятиями и кричал, что теперь они погибнут вместе, он погибнет вместе с ними, но не отступит.

- Смотрите все, как умрет очередной смертью Белый Маг Гэндалф, - прокричал он. Кажется, то же самое он прокричал и обычным голосом. Северяне застыли вокруг мага, а тот, воздев к небу жезл, начал произносить заклинание. И прямо над его головой летала сова Манве. И вдруг сова совершила круг, залетела за спину магу, набрала скорость, потом сложила крылья и рухнула на голову Белого Мага. И даже со второй вершины было видно, как разлетелась от удара голова мага.

И тут Саурон произнес какое-то страшное заклинание, и северяне в ужасе покатились с горы. Роханцы попятились, а Саурон в одиночку побежал вверх, на гору. Кикус, подумав, встал, взял чей-то меч и щит и пошел наверх. Опережая его, на гору полезли двое - Эркенбранд и Гришняк. Потом еще пятеро - воины из Мордора - понял Кикус. Остальные, не в силах сдвинутся от страха, ждали.

Наверху лежало несколько убитых и двое раненых. Раненый и бледный жрец Манве пытался что-то поджечь, Саурон показал на него рукой, и жрец, обездвиженный, упал.

Саурон обошел стены башни, остановился, подозвал остальных. В скале под башней были пробиты углубления, в которые был засыпан незнакомый Кикусу порошок и куски похожего на твердый жир вещества, к углублениям змеилась пропитанная маслом веревка.

Все это Саурон велел вынуть, отнести подальше и сжечь маленькими порциями. Десять ведер порошка он велел отнести в лагерь и держать подальше от огня.

Северян, почти всех, взяли в плен. Даже жрецов Манве, в ужасе взирающих на убитого священной совой волшебника.

Потом Саурон, к ужасу и восторгу собравшихся, самолично кипятил котлы на отнятом у северян, горящем колдовским пламенем порошке. На том же порошке он велел сжечь убитых Следопытов и сову Манве.

- Не надо брать ее с собой, - пояснил он Кикусу. - Понять в ней ничего не поймешь, а вот она, даже и мертвая, может быть чужим шпионом.

Потом они еще обсудили, почему сова Манве оказалась на их стороне и пришли к выводу, что сова старалась сохранить магию Средиземья.

Эркенбранд доставил пленных вниз. Там он вернул им все вещи, кроме оружия, и выдал грамоты на выезд через Роханский проход на Север. И заставил поклясться, что каждый из них посетит пять городов и десять деревень на Севере, и расскажет то, что видел. И всегда будет рассказывать только то, что видел, а не то, что слышал или читал.

* * *

Саурон страшно торопился, но, когда в Хорн прискакал Саруман, решил на некоторое время задержаться. Маги и Эркенбранд устроили совет. Кикус на этом совете присутствовал, насколько позволяла ему это головная боль и глухота.

- В Рохане может измениться погода, - сказал Саурон. - Посмотрите карту. Влагу Средиземью дают моря, но Рохан загорожен от моря с северо-востока и юго-запада. Эти башни гнали в Рохан влажные ветры. Оставшаяся башня может не справиться. Над Роханом будет ясное небо, будут жаркие дни и холодные ночи, а те облака, что гонит третья башня, могут не долететь до Рохана.

Думаю, доблестный Эркенбранд помнит сказание о великом море и великой засухе. А мы с Саруманом знаем то, о чем в этом сказании не говорится. Тогда пропала магия только одной башни, но потом магия восстановилась. Я боюсь и за Рохан, и за Мордор. Эх, если бы Белые горы не были самыми высокими в Средиземье!

Боюсь, Рохан станет подобен Мордору. Но мы в Мордоре потратили века на создание системы арыков, и сейчас в Мордоре можно жить. У вас нет этого времени. Скажи королю, если в Рохане начнется засуха - пусть уводит людей.

Изенгарду будет легче. По странной прихоти Валаров в Изенгард текут воды с тающих снегов западного склона. И по еще более странной прихоти образовавшаяся река течет потом не на восток, а на запад. Я бы посоветовал королю Тингулу пустить реку в обратном направлении, пусть для этого даже придется сменить мечи на лопаты.

Саруман поддержал Черного Мага, но Кикус видел, что Эркенбранд не поверил магам.

- Эркенбранд! - Кикус посмотрел на маршала Марки. - Ты можешь не верить, но ты должен уговорить короля хотя бы подготовится к строительству канала и плотины. Знания, полученные мною у моего учителя, говорят то же самое. Радагаст пришлет к вам гонца, а может быть приедет и сам.

Саурон очень торопился, и Кикус предпочел ехать с ним в повозке. Эркенбранд с десятком конников проводил их до Старого Эдораса. По пути он расспрашивал подробности о том, как именно влияют магические башни на погоду, но Саурон мало что мог сказать:

- Те, кто создавал Средиземье, знали бесконечно больше чем я, - объяснил он.

Говорят, что вскоре после гибели Гэндалфа девять кольценосцев тайно перешли Андуин и направились на Север. И там в результате их страшного колдовства пробудился багровый огонь глубин, уничтоживший созданные магом Гэндалфом мастерские и сильно повредивший город.

А потом гнев небесный пал на Рохан, который не помог светлому магу Гэндалфу в его борьбе с силами зла.

Другие же говорят, что мастерские были сожжены небесным огнем вместе с людьми, готовившими колдовское зелье, уничтожившее магию Рохана. Город же, как и храм Манве не пострадали. А вот Рохан погиб вслед за своей магией, и виновник тому - возомнивший себя непогрешимым Белый Маг Гэндалф.

Храбрый воин, но не очень старательный правитель король Тингул не внял совету трех магов (Радагаст немедленно прислал письмо с предложением помочь в проведении канала, а королева Халет даже обещала прислать землемеров).

Вместо этого Тингул направился в поход на Тарбад - требовать виру за уничтожение башен и осквернение священной горы Красный рог (хотя эта гора никогда не была священной и никогда не принадлежала Рохану).

Тарбад был взят ценой гибели четверти войска и никакая добыча этой цены не оправдывала. Войско вернулось в Рохан весной, с началом засухи, привезя бесполезные в период бедствий золотые украшения. Король, раненый во время похода, был вне себя от ярости и решил все-таки рыть канал, но поставку продовольствия организовал кое-как и не сумел уговорить воинов своего поредевшего войска положить все силы на рытье непонятного им канала.

Погиб Тингул, отражая ответный набег тарбадцев и пришедших им на помощь Следопытов. Набег этот был совсем уж бессмысленным, потому что тарбадцы не могли бы зайти вглубь ныне безводного Рохана дальше, чем на два дневных перехода. Но Тингул, которого его блестяще поставленная разведка своевременно предупредила о набеге, обрадовался возможности отвлечься от занудных земляных работ и встретил неприятеля по всем правилам благородного рыцарского боя. Его всадники, кони которых были утомлены переходами в условиях небывалой жары, атаковали относительно свежего, пришедшего из цветущего края противника.

Несравненное мастерство роханских конников и ярость людей, защищающих свою землю, все-таки сыграло свою роль и роханцы победили. Подвигов было совершено немало, но роханцы потеряли еще одну четверть своего войска.

Нуменорский принц Эарендиль Быстрый, примчавшийся с небольшим отрядом на помощь роханцам, только развел руками, узнав о битве. И поскакал просить совета у Сарумана, стоявшего с небольшим, но отменно подготовленным отрядом у южной границы своих земель. Еще через два дня там появился отряд джагитов во главе с Фарамиром и третьим маршалом Марки Эостаром, единственным из роханцев, пожелавшим услышать мнение мудреца.

Саруман был страшно раздражен действиями нуменорцев, но свой дар красноречия использовал только для того, чтобы облечь горькие и обидные для роханцев слова в мягкую форму. И он был раздосадован появлением у него сильных вооруженных отрядов:

- В Рохане скоро начнется борьба за власть, и наша встреча похожа на заговор, потому что силы наших небольших отрядов, к сожалению, уже не уступают силе всадников, готовых встать за второго маршала Марки. Ты, Эостар, симпатичен мне, как один из самых грамотных воинов Рохана. Но означает ли твое появление здесь, что ты просишь помочь тебе в борьбе за власть?

- Если погода не изменится, Рохан станет пустыней. Кому нужна власть над пустыней? Мне нужен мудрый совет, а не военная сила, - ответил роханец.

- Воину нужна не военная сила, а мудрый совет. Как меняются времена! - все еще недовольно сказал Саруман. - Так слушайте мудрый совет. Многие решат, что мы вступили в заговор. И теперь все забудут, что нуменорцы и джагиты примчались сюда с лучшими намерениями. Вам лучше не возвращаться прямым путем через Рохан. В восточном Рохане с вами в лучшем случае не будут делиться водой, а в худшем - вам придется сражаться.

После непродолжительных споров Эарендиль решил двигаться на Запад, в обход Белых гор. Это давало ему возможность самолично ознакомится с западными пределами Нуменора и навести там некоторый порядок среди вольных промышленников, начавших помышлять о создании собственного княжества.

Фарамир, подумав, тоже решил не рисковать и отправить большую часть своего отряда с Эарендилем.

- Чем больше будет твое войско, тем мирнее кончится твое путешествие, - сказал он.

- И за это Нуменор будет кормить твоих воинов, - рассмеялся Эарендиль. - Но обмен взаимовыгодный. И, говорят, мирные походы способствуют взаимопониманию.

- До чего ж я не привык, когда так легко следуют моим советам, - сказал Саруман. - Может времена и правда меняются?

- Но какой совет ты дашь Эостару? - спросил Фарамир, видя, как сжал зубы при их разговоре гордый роханец.

- Держаться ближе к воде, не бороться за власть над Роханом и слать разведчиков в поисках новых земель, как это сделал отец твоей жены хан Димур.

- Горький совет, - сказал Эостар.

- Год назад я давал более сладкий - рыть канал, - сказал Саруман.

- Рохану сейчас нужны все уцелевшие мужчины, - сказал Фарамир. - Разведку возьму на себя я. Я же все-таки Фарамир Путешественник. Кто из вас знает среднее течение Изена?

- Никто, - сказал Саруман. - Климат должен измениться и там. Но вода там будет.

- Спасибо, - сказал Эостар. - Но несколько роханцев, если не возражаешь, поедут с тобой.

- И трое нуменорских землемеров, - сказал Эарендиль. - Я только сейчас понял, зачем моя мать навязала мне землемеров.

- Предусмотрительность для правителя важнее доблести, - сказал Саруман. - Халет будут звать Великой не только при собственном дворе.

Тингул не оставил наследника, он даже, полагая себя удалым воином, не удосужился жениться. Начавшийся в Рохане разброд и борьба за власть усугубили положение. Роханцы в первый год засухи так и не предприняли никаких решительных действий, и все, что они смогли на следующий год - это вспомнить свое кочевое прошлое и разбрестись в разные стороны.

Эркенбранд, второй маршал Марки, ушел на северо-восток, уведя с собой жителей Нордфолда, недавно заселенной и малолюдной провинции Рохана. В конце концов он осел в нижнем течении Быстрицы, в землях, указанных ему королевой Золайхой и Фарамиром. Однако излишне горячий Эркенбранд погиб в затеянной им из удальства войне с Эсгаротом.

Жители Вестфолда ушли главным образом в низовья Изена, где, под крылом Сарумана, основали Новый Рохан. Возглавлял их благоразумный Эостар. Часть роханцев ушла и в густонаселенный Нуменор. Королева Халет впоследствии направила их на запад, и они в конце концов прижились на юго-западе Средиземья, южнее Нового Рохана, однако остались подданными Нуменора.

Слух возвратился к Кикусу только через год после второй гибели Гэндалфа. За время своей вынужденной глухоты он научился владеть мысленной речью почти столь же хорошо, как Олли, и даже, вынужденный часто пользоваться своим Палантиром, начал обнаруживать в себе не только драконоборческие, но и магические способности.

СУДЬБЫ САРУМАНА

Почти половину из тридцати пяти лет правления Халет Великой в Средиземье шла война. Нуменор, сильный своими мастерскими и невиданным ранее оружием, продолжал расширяться на Запад. И раз в несколько лет отражал очередной священный поход Сил Света. Отражал без особого труда, потому что Гэндалф, уповавший на поддержку Валаров и правоту своего дела, все меньше и меньше уделял внимания стратегии и тактике.

Третьей силой, которая могла бы изменить установившееся равновесие сил, был Саруман. Но Саруман, как и раньше, сидел в Изенгарде и, казалось бы, не вмешивался в дела Средиземья. Но силы его выросли за счет бежавших к нему роханцев.

Случилось это через год после второй гибели Гэндалфа. Кикус, кузнец-рыцарь и приближенный советник великой королевы, покачал головой. "Первая гибель Гэндалфа", "вторая гибель Гэндалфа". Что-то здесь не так. Правда, и в Священных Книгах маги могли гибнуть. Книги говорили о трех развоплощениях Саурона и одной гибели, или почти гибели, Гэндалфа. Но Кикус давно уже не считал Священные Книги истиной. Хотя в том, что Валары существуют, или, по крайней мере, существовали, сомневаться не приходилось. Слишком много волшебных предметов и волшебных замков повидал Кикус за последние десятилетия. Но "вторая гибель Гэндалфа" звучало, все равно, издевательски. Слишком издевательски по отношениям к тем, кто создал Средиземье и управлял его стихиями.

Кикус снова покачал головой и приказал себе сосредоточиться на задачах сегодняшнего дня, но мысли не успокаивались и упрямо возвращались в прошлое. "Надо идти к Радагасту и советоваться с ним" - понял Кикус.

Радагаст был стар и слаб и притворялся, что опять перестал интересоваться делами людей. На деле же он просто скрывал свою слабость, и его друзья - Кикус, Фарамир и Халет - прекрасно об этом знали. Догадывался, наверное, и тоже стареющий Гвиндор.

Кикус перебрал в памяти события последних лет. Нет, он не ошибался. Саруман обладал достаточной мощью для того, чтобы изменить судьбу Средиземья.

В год второй гибели Гэндалфа затворник Саруман пребывал в обычной для него тоске, перемежавшейся то приступами раскаяния и молитвами, то лихорадочной деятельностью в знаменитых подземных мастерских Изенгарда. Никаких дел с людьми, живущими вне Изенгарда он иметь не хотел, и меньше всего он хотел иметь дело с роханцами, чьим извечным врагом он был. Или считался, но это, в конце концов, одно и то же.

Но поток беженцев, угрожавший спокойствию Изенгарда, вынудил его покинуть замок и употребить все свое невероятное красноречие на то, чтобы направить беженцев дальше на запад, где, по его словам, лежали освященные благодатью Ульмо земли.

Немногие могли устоять перед его красноречием. А среди тех, кто мог устоять, совсем мало было знавших географию и знавших, что в Священных Книгах нет никаких слов о народах или благодатных землях на реке Изен. Возражавших не слушали. Главное - в Изене была вода, а вода означала жизнь. Даже если на Изене было нельзя жить, там можно было выжить и идти дальше - в легендарный Шир или в Серебристую гавань, или искать еще более легендарную прародину роханцев.

Но оказалось, Саруман не обманул. Правда, как говорили люди из жившего под защитой Сарумана презренного лесного племени, вдоль Изена тянутся непроходимые леса и болота. А дожди и туманы на Изене сменяются засухами, когда ветра Манве проносят дождевые облака над Эриадором, не пролив ни капли воды, которая потом проливается над благословенным Роханом.

Только головами качали мудрецы немногочисленного лесного народа, услышав куда Саруман посылает пришельцев.

- Коварен, коварен Саруман, - говорили они. - Хотя нас он никогда не обманывал, - добавляли они менее уверенно. А услышав, что вовсе не неведомых пришельцев видят они перед собой, а остатки народа могучего Рохана, изумлялись: - Такова воля Манве!

Но Саруман не обманул.

- Пока не обманул, - говорили осторожные. Наоборот, люди Изенгарда вместе с самыми крепкими из роханских мужчин пошли вперед - выбирать место для жилья.

Саруман настолько хотел побыстрее избавиться от роханцев, что велел часть из заготовленного им за многие века оружия перековать на топоры и пилы, и отдал имевшиеся у него сани и телеги для перевозки детей, больных и жалких остатков имущества. Лошадей в Изенгарде всегда было немного, а от знаменитых роханских табунов осталось всего лишь несколько десятков голов, и в сани впряглись мужчины, благо дорога шла главным образом под гору.

Против ожидания, роханцы прижились на лесистых и болотистых берегах среднего течения Изена. При этом, правда, им пришлось заключить вечный мир с Саруманом, более того, стать его вассалами - коварный чародей все-таки взял свое.

Но, как оказалось, благодать Манве не оставила роханцев. С их приходом на Изене прекратились летние засухи и осенние наводнения, поскольку ветра Манве летом своевременно приносили влагу на поля, а осенью уносили часть ливней далеко на восток. Не стало только знаменитых табунов, и лишь отдельные кони паслись на полянах. Впрочем, народ конников еще на старом месте начал превращаться в народ земледельцев и ремесленников. Через несколько лет роханцы вырубили часть прибрежных лесов, появились заливные луга, и количество коней увеличилось.

Эостар, последний из оставшихся в живых маршалов Марки и вождь беглецов, провозгласил себя князем Нового Рохана и разослал гонцов по всем землям, приютившим роханцев. Число его подданных росло.

Гэндалф прискакал в Новый Эдорас и был потрясен увиденным. Дымились печи в деревянных, так непохожих на прежние домах, в мастерских стучали железные, выдуманные Саруманом машины, и золотилась пшеница на свежевырубленных полях. Но, главное, люди плохо отзывались о Священных Книгах и на самого Гэндалфа смотрели с неприязнью, считая его виновником постигших Рохан несчастий.

В гневе Гэндалф прискакал в терем Эостара и был прогнан с позором.

* * *

- Я так и не понял, кто такой Саруман, Учитель. Он слишком разный, - сказал Кикус. Хотя могучий и независимый Кикус меньше всего походил на чьего-либо ученика, а в знании техники он уже опережал Радагаста, Кикус все еще называл Радагаста учителем. По-другому было только в замке Оерта.

* * *

Сейчас Радагаст и Кикус во главе небольшого отряда скакали южным роханским трактом в сторону Изенгарда. Они спешили, потому что, как говорили встречные гонцы, Фарамир был плох и мог умереть в любую минуту. И, наверное, Золайха, вовсе не потерявшая с возрастом свою пылкость, тоже получила это известие и уже собирала войско джагитов, желающих отомстить за смерть своего героя и спасителя.

Радагаст молчал. Может, потому, что скачка давалась ему труднее, чем Кикусу, но, скорее всего, он не знал, что сказать. Наконец Радагаст сказал:

- Бойся его на заре, помогай днем и доверяй вечером.

Кикус кивнул. Радагаст редко говорил языком иносказаний или пророчеств. Пророчество же, после его произнесения, обычно активно обсуждалось людьми. Но в разговорах с магом тема пророчества становилась закрытой. Поэтому Кикус удивился, когда Радагаст начал говорить дальше:

- Извини. Даже то, что я сказал сейчас, затрагивает вопрос, о котором я поклялся молчать. Ты должен держать этот разговор в тайне.

Кикус улыбнулся:

- Наверное, это опасно, знать столько тайн магов. Я буду молчать. Хотя ты только подтвердил мою догадку и еще сказал, что так было всегда.

- Надеюсь, до следующей зари нам еще далеко, - сказал Радагаст, и Кикус понял, что старый маг только надеется. Надеется, но не верит. Поэтому, когда они остановились на ночлег в очередном приюте, Кикус стал осторожно расспрашивать у хозяина о том, где сейчас Саруман.

Приюты, как и новая дорога, проложенная по северному склону Белых гор, были построены хитрецом Саруманом. На старой дороге воды не было большую часть года. Новая дорога петляла намного гористее. И через каждые два десятка километров на ней стоял приют, в котором была вода. Вода из ручья, вода из искусственного арыка или даже привозная вода.

Этот приют стоял возле сухого арыка. Вода была в глубоких наливных колодцах. Раз в несколько дней сын хозяина шел в горы открывать затвор плотины, где хранилась накопленная весной вода. А хозяин направлял холодный еще поток в один из колодцев. Колодцев было четыре. Из одного пили, во втором хранили запас воды, третий чистили и сушили, чтобы уничтожить гниль, которая образовывалась в постепенно теплеющей воде, четвертый ремонтировали.

Радагаст одобрительно качал головой, разглядывая все это мудреное хозяйство.

- Саруман честно зарабатывает здесь свое золото, - сказал он. - И мудро не берет деньги с бедных.

Правила приюта позволяли бесплатно пить и брать в дорогу по три литра воды на человека. Но за умывание, за еду и за воду для лошадей брались немалые деньги.

- Крепость в горах, которую вы проехали вчера, куда более неприступна, чем Изенгард, - с гордостью сказал хозяин приюта. - И мы не берем денег за воду для роханских лошадей, если их хозяева едут жить в Новый Рохан.

Волшебник и его спутник переглянулись. "Доверяй вечером" - вспомнил Кикус. Он знал, что для Сарумана начинался вечер его очередной жизни. А хозяин приюта был роханец и говорил о Сарумане с уважением и гордостью. Смысл пророчества Радагаста был совершенно понятен.

В детстве Кикус был уверен, что роханцы ненавидели Сарумана. Тридцать лет назад он увидел, что Сарумана не любят, не уважают, но побаиваются. Ему и самому тогда не нравился этот маг, то величественный и красноречивый, то злой и задерганный. А в последние годы - то мрачный и молчаливый, то злой и желчный. И всегда странно, неожиданно изобретательный и также неожиданно уязвимый. Но, наверное, только Радагаст и его ученики умели рассмотреть эту уязвимость.

Кикус не видел Сарумана после гибели Рохана. Среди роханцев и нуменорцев ходили слухи, что великий маг изменился и активно творит добро. Северяне же повторяли то, что говорил Гэндалф: "Саруман - неудачливый подручный великого злодея Саурона".

До Изенгарда оставалось два перехода. Роханская пустыня осталась позади, такыр в долинах постепенно уступал место сухой колючей траве, дважды им встретились небольшие табуны. Кое-кто из народа конников еще оставался в Западном Рохане, меньше других пострадавшем от засухи. Оставался и разводил лошадей. Но не прежних, знаменитых быстроногих роханских скакунов, а тех, что прислала принцесса Золайха - низкорослых и неказистых, но выносливых.

Говорят, только благодаря красноречию Сарумана согласились гордые роханцы выращивать джагитских лошадей. Прежних скакунов они называли конями. Этих же называли лошадьми. Лошадей запрягали в повозки и кибитки, на лошадях скакали дети, которых в обязательном порядке обучали верховой езде, но мужчины, тем более воины, на лошадей не садились. А коней, настоящих коней, в лесном Новом Рохане было совсем немного.

Дорога способствует размышлениям, а привалы способствуют разговорам. Чем ближе путники подъезжали к Изенгарду, тем больше их мысли сосредотачивались на Сарумане и на том, почему и кем был ранен Фарамир. Слова "Фарамир тяжело ранен, находится у меня в замке, прошу приехать" могли означать все, что угодно. Все до единого встречные из числа сторонников Сарумана уверяли, что Саруман делает все возможное для излечения Фарамира. Некоторые, правда, скептически ухмылялись и добавляли "по слухам". Со скептиками Кикус или Радагаст беседовали более внимательно, и, раз за разом, оказывалось, что дурное мнение о Сарумане основывается в конечном счете на словах Священной Книги.

- Никакого волшебства не хватит на борьбу с предвзятыми мнениями, - сказал Радагаст.

До поворота на Изенгард оставалось не более двух часов, когда к ним навстречу прискакал гонец и, после короткого приветствия, передал записку от Сарумана:

"Фарамир пришел в себя, его ранил Гэндалф. Разведчики сообщают, что Гэндалф затевает что-то (возможно, засаду на неизвестного мне человека) на дороге с западной стороны Роханского прохода.

Прошу вас разделиться, пусть Радагаст сменит меня возле Фарамира (худшее позади, но он очень слаб). Очень прошу Кикуса возглавить мою сотню разведчиков против Гэндалфа. Гэндалф везет с собой колдовство, с которым может справиться только он.

Всего наилучшего, Саруман".

- Сделаем, как он просит, - сказал Радагаст. Кикус кивнул. Потом, присмотревшись к разведчику, Кикус его узнал.

- Ты сильно изменился за эти годы, Гришняк, извини, что не узнал тебя сразу.

- Седина на волосах, пыль на одежде. И потом, ты же почти не видел меня при свете дня, - хрипло сказал широкоплечий боец с орочьим именем.

- Мы с Гришняком первыми тогда начали бой возле башни, его ранило часа на полтора раньше, чем меня, - пояснил Кикус Радагасту. Волшебник кивнул, понимая, что Многоцветный Маг специально послал им навстречу человека, которому Кикус доверяет.

У поворота на Изенгард их ждала конная полусотня, горели костры, и варился обед. Роханцы и нуменорцы спешились.

- За обедом посовещаемся, - сказал волшебник, присаживаясь на расстеленный на траве полушубок. Однако посовещаться не удалось, в середине обеда разосланные по сторонам роханские дозорные подняли тревогу.

- Что-то странное, - сказал Гришняк. - Они оба прячутся возле дороги. Один должен был прискакать с донесением. Кони, вроде, целы. - Дозорные тем временем укрылись в кустах за холмом.

- Опять конь, и опять без Гэндалфа, - сказал Кикус.

- Верно, - согласился Радагаст. - Я не догадался, потому что давно его не видел без Гэндалфа. Конь тоже бессмертен, как Гэндалф. Раньше я этого не знал.

Изенгардцы со значительным видом переглядывались. Обычный взгляд пока еще ничего на дороге не различал.

- Всадник, - наконец сказал самый зоркий из них.

Кикус, зрение которого после всех ранений уже не было столь хорошим, как прежде, рассмотрел всадника чуть позже.

- Конь белый, - сказал он через полминуты, - но на нем не Гэндалф.

- Ты уверен? - изумился Радагаст.

- Всем отойти от меня в стороны, держаться неподалеку, - приказал Кикус и медленно поехал навстречу изумительно быстро скачущему всаднику.

Всадник замедлил свое движение и остановил коня прямо возле Кикуса. Удивительный конь размеренно дышал, а тощий, скрюченный человек в седле задыхался от усталости, его когда-то рыжая шевелюра была седой не только от пыли.

- Талион! - обрадовано сказал желтоглазый.

- Я пока еще Кикус. Давно не виделись, Гермс, величайший из воров. Как ты сумел украсть этого коня?

Вор огляделся. Со всех сторон к ним спешили изумленные воины.

- Я не хотел бы рассказывать всем, и ты поймешь почему. И, извини, пока что не буду слезать с коня.

Кикус очертил мечом воображаемый круг, прося за него не заходить, дал своим спутникам минуту - насмотреться на волшебного коня и попросил всех, кроме Радагаста и Гришняка, отойти.

- Гришняк представляет здесь хозяина этих земель, а мы - гости, - сказал он.

- Пусть он поклянется молчать о том, что не относится к Изенгарду, - попросил желтоглазый. Гришняк, несколько удивленный, поклялся.

- Хотя смертному лучше не соваться в дела волшебников, - сказал он.

- Турамбар убил Гэндалфа, но Гэндалф проклял его и сейчас Турамбаром владеет безумие, - сказал вор. - Он скачет сюда и ты понимаешь, каким мечом был убит Гэндалф?

Кикус кивнул.

- А теперь посмотри, как можно управлять этим конем, - вор откинул огромный для него плащ. В его руке, завернутая в окровавленную тряпку, была зажата отрубленная мужская рука. Наружу из тряпки высовывалась только бледно-желтая кисть, на среднем пальце которой блистал радостным огнем легендарный волшебный перстень Кольцо Красного Огня. Кикус содрогнулся.

Вор кивнул.

- Понимаю, но пойми и ты. После всего, что я от него вытерпел. И другого способа спастись от Турамбара я не нашел. А Турамбара заколдовал он. Так что Турамбар его не просто убил, а - на кусочки. Ладно, об этом потом. - Вор все еще не мог отдышаться. - Вам нужен этот конь? Может вы хотите... - вор сделал жест, означающий что-то вроде "прикончить".

- Это не помогает, - ответил Кикус.

Вор с облегчением вздохнул.

- Тогда я его отпущу. Конь - не Гэндалф, он людей не трогает. Но вы все-таки отойдите.

Выждав некоторое время, вор, продолжая держать мертвую руку возле головы коня, осторожно слез на землю, потом резко отскочил и отбросил руку подальше от себя.

Конь некоторое время стоял, прислушиваясь. Потом, как завороженный пошел к руке, принюхался и оглядел руку вначале одним, потом другим глазом. Выпрямился, потом тщательно, будто запоминая, оглядел окрестности и людей. Потом побежал легкой рысью, сделал круг, старательно не задевая людей, выбежал на дорогу и побежал на запад все той же легкой, но очень быстрой рысью.

- Лопата есть? - спросил вор. Ему дали маленькую лопату из имевшегося у роханцев инвентаря и он похоронил руку Белого Мага, так и не сняв с нее волшебный перстень.

- Правильно, - громко сказал Радагаст. - Гэндалф возродится и горе тому, у кого он найдет этот перстень. - Потом желтоглазый спустился к ручью и долго мыл в нем руки. Кикус тем временем приказал разогреть для него порцию оставленной для дозорных похлебки.

- Продолжим совещание, - сказал Радагаст и пригласил желтоглазого к расстеленным на земле попонам. Желтоглазый уселся, но обедать отказался.

- В другом месте, - сказал он. Радагаст кивнул и спросил:

- Что ты можешь рассказать?

- Мы попали в засаду, они могли нас расстрелять из луков, но один из людей Гэндалфа применил такое сильное волшебство, что все замерли и попадали на землю. Кроме меня и Турамбара. Но у меня страшно болела голова, а Турамбар рассвирепел, однако двигался еле-еле. Я взял его за руку и его злость уменьшилась, и я его отвел подальше от колдуна. Колдун, кстати, и сам был еле жив, однако сознания не потерял и следил за нами. Но все, что он мог - это поворачивать голову и глаза в нашу сторону. Нам было легче, потому что мы были дальше от его колдовских железок. Потом колдун снял свои заклинания и упал в обморок - мы в этот момент были уже далеко. У меня боль прошла почти сразу, а Турамбар стал трясти головой, будто прогоняя наваждение. Следопыты - а это, в основном, были они, стали пробуждаться.

И тут выехал на своем коне Гэндалф, в белом плаще, торжественный и радостный, как на празднике. Слез с коня, прошел метров пятьдесят в нашу сторону, и начал говорить в адрес Турамбара какую-то приветственную речь. Тут-то Турамбар и озверел. Он изрубил мага в куски прежде, чем кто-либо успел что-нибудь понять. И бросился на Следопытов, еще не пришедших в себя от колдовства. Он зарубил человек десять, прежде чем они стали разбегаться. Гоняясь за убегающими Турамбар чуть не зарубил и меня. Я тоже ударился в бега, хотя это было почти бесполезно, кто может убежать от Турамбара на собственных ногах? Но я заметил, что конь стоит и обнюхивает эту отрубленную руку. Я решил, что конем можно управлять с помощью волшебного кольца, схватил эту руку, кольцо снимать было некогда - и я здесь.

Но вы лучше подумайте, как быть с Турамбаром, сыном... - В этом месте Радагаст остановил желтоглазого.

- Мы знаем, - сказал он.

- Он едет сюда, - сказал Кикус. - Я поеду навстречу, а вы близко ко мне не подъезжайте.

- Я тоже чувствую, - сказал Гермс.

О том, что произошло дальше, говорят разное. Большинство настаивало на том, что Кикус и его сын все-таки сражались на мечах и никто не победил, потому что колдовство, окутывавшее Турамбара было развеяно. Некоторые утверждают, что это волшебный меч отказался участвовать в бою между двумя Сыновьями Грома, и почему-то никто не верит, что встреча отца и сына могла пройти мирно, и что Турамбар сам скинул оковы опутывавшего его колдовства. Уж больно много убитых осталось там, где вершил свое разрушительное колдовство Гэндалф.

В Изенгарде, правда, распространено поверие, что Гэндалф владеет колдовством, заставляющим людей убивать себя или друг друга, и что именно так погибли две маленькие группы изенгардских разведчиков и многие из сопровождавшей Гэндалфа сотни Следопытов. Но кто поверит потомкам орков?

Точно известно только, что изенгардцы и сопровождавшие Кикуса восемь нуменорцев поклялись ничего не рассказывать об обстоятельствах встречи Кикуса и Турамбара, а клятвы в Средиземье держат, тем более клятвы, данные в присутствии бессмертного мага.

Было замечено также, что участники этого похода стали относится к Кикусу с гораздо большим почтением, чем этого требовал титул кузнеца-рыцаря. Хотя именно они, даже когда Талион снова стал называться своим собственным легендарным именем, продолжали и в глаза, и за глаза называть его Кикусом. Таково, видимо, было требование этой клятвы.

Возможно, в этой истории вообще не было ничего особенного, кроме, конечно, похищения волшебного коня. Однако эта история показывает, как легко могут пропасть сведения о делах даже и знаменитых людей - достаточно было только участникам событий поклясться ничего не говорить и сдержать свою клятву. А в данном случае мы хотя бы знаем, что такая клятва была дана.

А вот рассказ о судьбе желтоглазого вора Гермса, нам, как ни странно, стал известен, хотя у Сыновей Грома и были все основания скрывать и его, и связанную с ним семейную многовековую тайну.

ДРУГАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ (ЗАТМЕНИЕ РАЗУМА)

Судьба самого Гермса, также как и ужасные испытания, выпавшие на долю юного Турамбара легла в основу знаменитых песен Гермса. В песнях этих Гермс далеко не всегда соблюдал историческую правду, но правда чувств и накал страстей в них присутствуют. Нет смысла излагать песни намного более сухим языком письменного повествования, тем более, что Турамбар о годах своей юности молчит, молчат и причинившие ему так много зла Следопыты. А разрозненные свидетельства отдельных жителей Дольна и Ануминоса более противоречивы, чем песни ушедшего в неизвестность Гермса.

Маги и правители стран Многоцветья долгое время не могли понять, что же именно двигает Гэндалфом в его яростной борьбе. И только рассказ Гермса, несколько лет прожившего узником дворца Элронда, пролил свет на чувства и мысли Белого Мага. Гермс рассказал примерно следующее.

Гэндалф не любил драконоборцев за их своеволие. А король Инзиладун их боялся, потому что они могли вскрыть его темные колдовские делишки. Знатным рыцарям, не боящимся колдовства дракона, король поручал опасные дела, посылал за пределы государства или, как Фарамира, опутывал паутиной придворных интриг, торжеств и чинов, и молодые неокрепшие рыцари теряли свои качества. Да и прямое колдовство волшебного камня влияло на неокрепших юношей.

В дела короля, которые тот делал с помощью камня, Гэндалф не вмешивался, а напрямую, лично, и не мог вмешиваться, поскольку маги не выносили колдовства, заложенного в королевском талисмане.

Гэндалф, считавший себя главным оберегателем Средиземья, глубоко переживал, что ни любимые им хоббиты, ни чудаковатые обитатели подземелий дварфы, ни бессмертные эльфы не выжили в Средиземье. И старался не дать выродиться хотя бы потомкам истинных нуменорцев - рыцарям Нуменора и северным дунаданам.

Однако род Следопытов-дунаданов не мог существовать без его поддержки и никакой реальной силы сам по себе не представлял. Да и рода, собственно говоря, не было. Были отряды холостых и бездетных скитальцев. В конце концов Гэндалф решил создать на основе Следопытов регулярное, построенное по образцу нуменорского, войско. Почему он решил назвать это войско Следопытами, а командующих этим войском - страйдерами, не совсем ясно. Возможно, дело в том, что первоначально в этом войске очень большое внимание уделяли ведению войны в лесах в одиночку и в составе маленьких отрядов.

Известно также, что все Следопыты принимали клятву во дворце Эльронда в Дольне. Говорят, почти все принявшие клятву становились неустрашимыми воинами и непреклонными сторонниками Союза Светлых Сил. Однако никто из Следопытов по своей силе, выносливости и воинскому умению не мог сравниться с лучшими рыцарями Нуменора и Рохана. Более того, у всех народов Средиземья были воины, если не по мастерству, то по силе и выносливости сравнимые с Высокими Нуменорцами. Не было их только среди самых верных последователей Гэндалфа, тех, кто в юности принял Клятву Следопытов или Клятву жрецов Манве.

В конце концов Гэндалфу пришла в голову мысль найти детей с задатками Высоких Нуменорцев среди сирот или в бедных семьях. Однако в найденных им детях кровь Нуменорцев или не проявлялась, или же, с прошествием времени, они становились непослушны и своевольны и, подобно Феанору и его сыновьям, уходили от своего покровителя, а иногда и начинали враждовать с ним. Нередко они пропадали в северных лесах и становились бродягами или разбойниками, которых в конце концов стали называть Черными Страйдерами.

Надо сказать, что и в Нуменоре Гэндалфу обычно не удавалось установить дружеские отношения с лучшими рыцарями, особенно теми, кому довелось пройти огонь дракона.

Гордые и знатные рыцари Десяти Семейств, подобно легендарному, мудрому и могучему, но попавшему в конце концов в сети Врага гондорскому Наместнику Денетору, нередко относились к Гэндалфу холодно и враждебно. В годы правления короля Инзиладуна Гэндалф положил немалые усилия (и даже тайные волшебные чары) на то, чтобы Фарамир из рода Наместников стал его другом и союзником.

Однако несчастное стечение обстоятельств и неприятное (хотя, к еще большему сожалению, и не неожиданное) падение короля Инзиладуна помешали планам волшебника. Тщательно опекаемый и поддерживаемый Гэндалфом род королей Нуменора явно вырождался. Амандил, сын Инзиладуна, также не обладал достоинствами своих предков. Гэндалфу удалось устроить брак Амандила с Халет, дочерью Хальдора, не очень красивой, но умной и энергичной девушкой, в которой кровь Истинных Нуменорцев проявилась с неожиданной и редкой силой. Но Халет оказалась бездетна.

Сердце Гэндалфа сжималось от ужасных предчувствий. В Нуменоре совсем не осталось драконоборцев, а рядом набирала силу страна Черного Мага Саурона, сумевшего все-таки с помощью своего черного колдовства сделать из безжизненной пустыни страну, способную прокормить большое количество людей и орков.

Ожившие Назгулы сумели склонить ко злу короля Тингула и тот пошел войной на Нуменор. Карий Маг Радагаст, одержимый жаждой познания, попал в сети Черного Мага Саурона и теперь его падение было только вопросом времени. Даже несмотря на то, что Радагаст и его ученики так много сделали для защиты Нуменора от роханского нашествия.

Слабые и безвольные король Инзиладун и принц Имандил ничего не смогли противопоставить роханскому нашествию. Гэндалф и доблестный правитель Дол Амрота Имрахиль готовили спасение Нуменора от роханцев, но не успели.

Малознакомый Гэндалфу купец Гвиндор, воевода Фарамир и могучий черный кузнец-колдун Кикус сумели организовать сопротивление роханцам. Самой большой ошибкой своей жизни считал Гэндалф свое неучастие в войне с Роханом. Он планировал стать спасителем Нуменора - а стал выглядеть отсиживавшимся в Дол Амроте трусом. Планы спасения не есть оправдание, и Гэндалф не стал оправдываться в глазах народа и только своим ученикам объяснил истинное положение вещей.

По сути дела, Гэндалф стал жертвой необычайно хитроумной интриги Врага. Саурон в момент сражения в теснине Андуина развеял своих не очень толковых рабов-кольценосцев и ослабил Короля-призрака, дав Кикусу возможность стать победителем. С могучего воина, но отнюдь не мудреца, роханского короля Тингула Саурон внезапно снял черные чары, и Тингул повернул обратно.

Кикус, в котором Гэндалф подозревал могучего Черного Нуменорца, наместник Фарамир, рвущийся к Запретным Знаниям купец Гвиндор, медленно, но неудержимо склоняющийся ко Злу маг Радагаст и легко подверженный чарам зла король Тингул стали вдруг друзьями. И все они были тайными сторонниками Врага, который, в непостижимой своей хитрости и подлости сумел сделать так, что его сторонники стали выглядеть героями в глазах обманутых жителей Нуменора.

Черные тучи собирались над Средиземьем, Гэндалф терял союзников и не знал, что противопоставить якобы занятому внутренними делами, а на самом деле опутывающему своими сетями все Средиземье Властелину Мордора.

Даже самое радостное за последние годы событие - падение Гнезда драконов, если подумать как следует, вовсе не было столь уж радостным. Последний, и, возможно, самый могучий из Сыновей Грома, юный, неокрепший еще Талион, без вести пропал в этом сражении, также, как и упрямый, старый и бездетный Белег, жертва романтической юношеской любви, о которой, возможно, догадывался только Гэндалф.

Вначале Гэндалф даже поверил, что все складывается как нельзя более чудесно. Прекрасный Талион, что ни говори, а был потомком таинственного, равного самим Валарам по силе и мудрости могучего Оерта, которого на заре Пятой эпохи опасался сам Великий Манве, тогда еще не отвративший лицо свое от Средиземья. Оерта, которого в Валиноре иногда называли Властелином Пустоты.

Дракон погиб, и погиб Талион, последний в роду самых могучих рыцарей Средиземья. Точно так же, как в свое время вместе с Первым драконом Глаудрингом погиб легендарный Турин Турамбар, сын Хурина, носившего также прозвище Талион, что значило - стойкий. Тот Хурин-Талион тоже оказался последним в своем роду, умерев позднее сына. История, казалось бы, повторялась. Но бессмертный, много повидавший на своем веку маг знал, что История только любит показать, что она повторяется, а потом поворачивается неожиданной стороной и наказывает наивно поверившего в эту повторяемость.

Наивным Гэндалф не был, и не поверил он в окончательную смерть дракона. Тело дракона смертно, но ведь дух его раз за разом возрождался в новом теле. Так где же, в каком теле обитает теперь дух дракона? И когда через год после гибели Гнезда драконов к Гэндалфу явился страшный, покалеченный, непроницаемый человек, от которого так и разило огнем дракона, Гэндалфом овладело страшное предчувствие. Не стало ли это когда-то прекрасное, а теперь уродливое, но все равно могучее тело обиталищем духа дракона?

Боясь ошибиться, Гэндалф повернул дело так, что жители Восточного Предела приняли пришельца за злого колдуна и попытались его убить. Гэндалф следил за хромым, не способным быстро перемещаться пришельцем, собираясь, если он все-таки окажется не колдуном, спасти его. Жестокое, но необходимое испытание. Но пришелец непостижимым образом ушел и от собак, и от взора волшебника. А спустя семь лет Гэндалф узнал его в кузнеце Кикусе, ученике Карего Мага Радагаста. И окончательно утвердился в своей догадке о том, что именно произошло в день, который наивные нуменорцы назвали Днем Последнего дракона.

Дух раненого дракона овладел тогда покалеченным телом Сына Грома. Но не учел дракон, что не с простым, пусть и юным драконоборцем он имеет дело. Дух юного потомка Властелина Пустоты овладел в свою очередь телом дракона, и, не вынеся ужаса существования в теле дракона, уничтожил Гнездо дракона и самого себя.

И теперь в могучем человеческом теле скрывается хитрый и злобный дух дракона, дух проник в Нуменор и под его влиянием теперь находятся маг Радагаст и многие нуменорцы. Черный Властелин в очередной раз сумел найти тайный путь к погибели Нуменора.

А дух Сына Грома (или самого Властелина Пустоты?) скитается сейчас по Средиземью, и кто может знать, когда и в каком теле этот дух обретет новое существование?

Гэндалф стал бороться. В первую очередь он решил сместить злосчастного и погрязшего в пороках короля Инзиладуна. Он страшно переживал, что не сделал этого раньше, и что слишком поздно поверил в злодейские дела потомка великих королей.

Однако до этого он решил использовать колдовство принадлежащего Инзиладуну талисмана для благого дела. Потому что уродливый, одержимый духом дракона Кикус неожиданно женился на красавице Алине, которая, как догадался Гэндалф, была одной из жертв Инзиладуна, однако, будучи наделенной немалыми волшебными силами, вырвалась из колдовства и теперь была полна жажды мести.

И вот у Кикуса и мстительной и сильной, правда, не умеющей пользоваться своим даром, Алины родился сын, унаследовавший силу своих родителей. Силу, которая, как понял Гэндалф, почти неизбежно будет поставлена на службу Злу.

Гэндалф сделал так, что Инзиладун узнал об Алине, ее растущей колдовской силе и ее сыне - будущем драконоборце. Испугавшийся Инзиладун воспользовался отсутствием Кикуса и Радагаста, убил Алину, похитил ее сына и передал его людям Гэндалфа на воспитание. Гэндалф собирался сделать из будущего могучего воина нового Арагорна, нового вождя Следопытов Севера, а, возможно, и нового Короля Средиземья. Могучая кровь Истинных Нуменорцев и искусство лучшего в мире воспитателя, каковым Гэндалф считал себя, приведут к появлению нового Арагорна, нового истинного короля людей.

Но зловещий Кикус опять, казалось бы, помог Гэндалфу, но на самом деле разрушил его планы. Он убил короля Инзиладуна, как жабу, убил его простым брошенным камнем, и, надо сказать, у Кикуса для этого были все основания. Только Гэндалф догадался о содеянном, но и он в этих обстоятельствах предпочел молчать и не губить репутацию славного королевского рода.

Но преступления Инзиладуна стали известны одному из его помощников, невольному, действовавшему под влиянием Глаза дракона, соучастнику его преступлений, честное имя которого волшебник не хотел упоминать. И человек этот проклял Инзиладуна и убил себя над гробом Инзиладуна, и кровь его пролилась на гроб и легла на потомков Инзиладуна на несколько (никто не может сказать на сколько) колен вперед. Немногие во дворце знали эту страшную тайну.

Страшное проклятие пролитой крови делало свое дело. Имандил, сын Инзиладуна, не был силен духом, он не стал подлинным властелином Глаза дракона и попал под влияние и проклятия, и черных сил талисмана. А тут еще во внутренних делах Нуменора, королевского дворца и даже королевской семьи стало ощущаться влияние мага Радагаста.

И Гэндалф принял отчаянное решение. Он решил похитить Радагаста и тем самым уберечь его дух от черного рабства. Враг будет лишен возможности опутывать Радагаста своим черным колдовством, безумная, ведущая в руки Врага жажда знаний остынет, и стойкий дух Радагаста очистится от пятен Тьмы. А короля Амандила надо было убрать и заменить его на вождя Дол Амрота благородного Имрахиля. Надо было удалить с политической сцены и попавшую в тенета проклятия королеву Халет, с которой были когда-то связаны надежды на возрождение королевского рода.

Вначале казалось, что задуманное удалось. Радагаст был заточен в известном только Гэндалфу тайном древнем убежище дварфов. Но Враг не дремал. Кузнец-дракон Кикус открыто приехал в Мордор к своему властелину и, получив приказ и магические талисманы, бросился уничтожать помогавших Гэндалфу жрецов храма Манве.

Фарамир, глаза и сердце которого находились под влиянием колдовского тумана, бросился на помощь Кикусу в поисках Радагаста.

Со всего Средиземья в Нуменор стекались ученики Радагаста. Далеко не все они были злодеями - как не был злодеем, а только околдованным, их учитель. И свершилось страшное - служившие Свету ученики двух истинных магов схлестнулись в смертельной колдовской схватке. В лесах, где ученикам Радагаста помогали и служившие Карему Магу звери, и служившие Врагу черные чудища, а также могучие Черные Нуменорцы Кикус и Фарамир, ученики Белого Мага были побеждены. А потом в неравном бою пал и сам Белый Маг. Пал, но возродился, и дух его окреп, и хотя он забыл многое из недавнего прошлого, зато теперь ему было видно Дальнее.

А в Нуменоре в борьбе за скипетр королей Черные Нуменорцы взяли верх над Верными, и благородный Имрахиль, вождь Верных, вместе с многими своими сторонниками покинул Нуменор. Но потом многие сторонники Верных вернулись на родину, и Враг, в своем тайном коварстве, приказал встретить их с показным радушием и сейчас, открывая им свои Черные Знания, опутывает души нуменорцев тайной сетью.

И Гэндалф чувствует, что недалек тот день, когда одержимые жаждой бессмертия нуменорцы опять пойдут войной на Валинор.

- Вот что рассказывают в Имладриле, в потайном дворце Элронда о делах в Нуменоре, - сказал Гермс в завершение.

- Бедный Гэндалф, - только и нашел что сказать Радагаст. - И сколько же горя он еще причинит всем нам.

- Мысль, направленная в ложную сторону, опаснее врага, - в который уже раз на памяти Кикуса повторил Саурон.

- Надо попробовать переубедить Гэндалфа, - сказал Саруман. - Мной ведь тоже не раз владели предубеждения.

- Не выйдет, - возразил Радагаст. - Твои предубеждения - начальные. А у него - изначальные и конечные. Ты рассеиваешь свои предубеждения логикой. А Гэндалф живет не умом, а чувствами и верой в Книги.

- Тем более, что кое в чем Гэндалф прав, - сказал Саурон. - Нам действительно предстоит идти на Валинор. И стоит нам сделать шаг в сторону Валинора, как все его предубеждения восстанут.

ИДТИ НА ВАЛИНОР?

- Почему вы хотите идти на Валинор? - не выдержал Турамбар.

- Хороший вопрос, - сказал Саруман.

- Средиземью грозит гибель, - ответил Саурон. - Машины, которые создают нашу магию и машины, которыми поддерживается погода, ломаются все чаще.

Кикус и Радагаст уже слышали это его утверждение и поэтому промолчали. Турамбар, донельзя изумленный, понял, что нелепо подавать голос по поводу вещей, которых не понимаешь. Брови Сарумана полезли вверх, он задумался.

- У меня почти нет подвластных мне машин Валаров. Только те, что придумал я сам. Или те, что не играют существенной роли. Ты говоришь так, будто у тебя такие машины есть, - сказал Саруман.

Кикус понял, что хитрый маг не столько напуган, сколько заинтересован.

- Моя Черная Туча, мое Багровое Око и мои Девять Ужасных.

- Интересно, интересно - ну и как же устроена твоя Черная Туча? Всю жизнь хотел понять как устроены тучи, - сказал Саруман. - И твои Девять Ужасных тоже игрушки интересные.

- Машины, управляющие Черной Тучей, очень похожи на ту, взорванную, остатки которой ты недавно рассматривал в Мглистых горах, - ответил Саурон. - Не думаю, что ты много в ней понял, кстати. Я подобрался к своей машине еще лет триста назад и все еще очень мало чего понимаю. Хотя ты-то мог бы понять гораздо больше.

- Это еще почему? - На самом деле Сарумана не очень волновала непостижимая машина, но возможности получить новые сведения он не упускал никогда.

- Ну вот, - улыбнулся Саурон, - наконец-то я смогу тебя ошарашить. - Саруман с готовностью улыбнулся в ответ.

- Ты был главным конструктором этих машин, - сказал Саурон.

- Я?! - Саруман даже подпрыгнул, потом замолчал. - Ошарашил, - признался он через некоторое время. - Рассказывай!

Кикус и Радагаст переглянулись: Саруман не спросил что означает слово "конструктор".

- Я не так много знаю. Это все слова Оерта. Он говорил, что наше Средиземье создано людьми, теми, кто в нем поселился. Люди эти опирались на знания и силу огромного множества других людей. Но Средиземье они делали тайно, потому что их околдовал тот, кто стал потом называть себя Манве.

Ты придумал машины. Я помогал Оерту придумать Завесу Валаров. Радагаст был главным среди тех, кто развел здесь растения и животных. Мне дано помнить слова Оерта, хотя я тоже не могу произнести его истинного имени.

- Я подтверждаю, - сказал Радагаст. - Мне не дано помнить этих слов Оерта. Но я нашел свои дневники, в которые эти слова вписаны моей рукой. Там же, рукой Оерта, записаны истинные имена всех нас. Хотя я не могу их произнести.

- Значит имя, что записано на машине, и которое я не смог ни запомнить, ни произнести - это имя одного из нас? - спросил Саруман.

- Скорее всего - твое имя, - сказал Саурон.

Кикус молчал. Он мог произнести все их истинные имена, но не хотел еще раз увидеть выражение бессилия и недоумения на лицах могучих магов.

- Ага, - первым нарушил молчание неожиданно елейный голос Сарумана. - А Радагаст, значит, был Йованной и вырастил все деревья и цветочки. Жаль, что он этого не помнит. - Многоцветный хитрец, даже и потрясенный тем, что ему сообщили, не пожелал оставаться серьезным. Тем более догадавшись, что собеседники внимательно следили за его реакцией.

Радагаст в ответ добродушно хмыкнул. ("Уважаю выпад, нанесенный из трудного положения" - понял Кикус.)

- А что сделал Гэндалф? - вспомнил Саруман.

- Гэндалф - это второе воплощение Валара Манве. Как говорил Оерт, не такое безнадежное.

- Безнадежное?

- Оерт говорил, что Манве - это обычный человек, который стал жертвой собственного колдовства. Под колдовством он имел ввиду только гипнотическое внушение. "Гэндалф еще не изуродован" - говорил он, - "просто Гэндалф слишком увлечен этими книгами.

- Подождите, - сказал Саруман, - а вот это мне надо переварить. - Маги понимающе кивнули.

* * *

- Такие вот дела, - сказал Кикус Турамбару, когда они вышли, оставив магов с их проблемами. - Как видишь, маги тоже обмануты, и они тоже люди. А ты хотел уничтожить всех магов.

- Я слишком мало знаю и мне поздно учиться, - с горькой обидой сказал Турамбар. - Буду махать мечом.

- Учиться никогда не поздно, - сказал Кикус фразу, которая в Средиземьи того времени вовсе не выглядела затасканной. - И ты уже учишься. Тебе станет легче рядом с другими, когда ты поймешь, что у тебя, по сравнению с ними, хорошие способности. Хотя такое облегчение не очень к лицу настоящему человеку. Но к своим хорошим способностям тоже надо уметь относиться. Чтобы стать настоящим человеком.

В последние годы Кикус не любил произносить слова "воин" или "рыцарь" в качестве положительных характеристик. Только как определение занятия.

* * *

Маги часто собирались втроем.

- Нам надо беречь друг друга, - сказал однажды Саурон. - Сейчас мы стары, мы преодолели колдовство и можем доверять друг другу. Я так боюсь снова проснуться молодым и полным сил и предубеждений. И прочитать собственное письмо, в котором говорится, что я проснусь околдованным и полным ложных сведений. И что целых десять лет я должен избегать совершения поступков, оставив ведение дел на доверенного человека. Сколь бы странными не казались мне его поступки. И десять лет сдерживаться, читая противоречащие моему естеству предписания.

- Друзья! - прочувствовано сказал Саруман. - Друзья. Так редко я могу произнести это слово.

Но практичность и сейчас взяла в нем верх и он обратился к Саурону:

- Кстати, покажи мне это письмо, что ты пишешь самому себе. Хотя бы выписки из него. Десять лет - это что-то очень мало. - Он помолчал и сказал: - А тебе легче, Радагаст. Ты просыпаешься и не чувствуешь обязанности совершать дурные поступки. А потом приходишь домой и видишь друзей.

- Я задуман, как странник, - сказал Радагаст. - Вы просыпаетесь, я думаю, в своем подземелье. А молодой дурак Радагаст выходит на белый свет далеко отсюда и на пути к дому нередко успевает наломать таких дров...

- Нам надо беречь друг друга, - повторил Саурон.

* * *

Первой прибыла Золайха, бледная от переживаний и румяная от скачки одновременно. Все высыпали ей на встречу, успокоительно кивая - Фарамир выздоравливал и даже участвовал в вечерних беседах. Она кивнула и побежала вверх по лестнице в палату, где лежал Фарамир. Турамбар проводил ее раскрытыми от удивления глазами.

"Он никогда не видел красиво и богато одетых женщин" - понял Кикус.

Через три дня прибыла королева Халет. Турамбар снова стоял в стороне от всех и снова его глаза были раскрыты от удивления. Королева подошла к нему и тихо сказала:

- Я буду счастлива видеть тебя при своем дворе, Турамбар, сын Талиона. Обещай мне это.

Турамбар немного оторопело кивнул и королева, довольная, что ей удалось воспользоваться растерянностью молодого человека, отошла. Пообещав, Турамбар вынужден будет к ней приходить, и она-то уж постарается, чтобы юноша не прятался от людей, подобно своему отцу. Возможно, поняла она, Турамбар просто не обучен переживать по поводу своей внешности. Да и смотрелся ли он когда-нибудь в зеркало?

Позднее Турамбар спросил отца:

- Моя мать была такая же красивая? - И Кикус даже растерялся, королеву можно было назвать величественной, можно было даже назвать привлекательной, но красивой? Кикус сосредоточился. (Парень совсем не видел женщин. Говорить надо выверено.)

- Твоя мама была одной из самых красивых женщин Нуменора, Турамбар, - сказал он. - Хотя она никогда не одевалась так красиво, как королевы. Скоро ты увидишь, что в Нуменоре и Рохане много красивых женщин, но еще больше красивых девушек. Боюсь, ты никогда не видел красивых и хорошо одетых девушек. - Кикус замолчал, не зная, что сказать дальше, потом засмеялся: - Значит, чтобы тебя не околдовали, надо готовится к встрече с ними, как к встрече с драконом!

Кикус отвел сына в сторонку, и они стали наблюдать, как три сопровождавших королеву пышно одетых фрейлины в сопровождении десятка слуг и нескольких нуменорских рыцарей направились в выделенные им покои.

- А вот и придворные дамы, - сказал Кикус. - Не смотри на них, раскрыв глаза и не вздумай влюбиться в первую встречную, - продолжил он. - Любой двор всегда полон интриг. И учти, что предсказание о том, кто будет твоей женой, было сделано еще до твоего рождения. Если ты сумеешь быть достоин этого предсказания и самой красивой и умной девушки Нуменора. А к придворным дамам присмотрись, но старайся помалкивать. Лично я не особенно люблю придворных и их разговоры, но к этому тоже надо привыкнуть. Впрочем, у Халет при дворе люди неплохие.

И еще. У Сарумана есть библиотека и есть картины. Тебе надо с ними ознакомиться, чтобы подготовиться к тому, что ждет тебя в Нуменоре.

И последнее. Сюда приехала моя вторая жена, Олли. Это она стоит возле кареты. Она слепая. Еще ее называют Видящей феей, потому что она видит чувства и помыслы людей. Ты не можешь этого знать, но однажды она с помощью своего волшебства помогла спасти твою жизнь. Приглядись к ней, и ты многому научишься.

- Почему ты не встречаешь свою жену? - спросил Турамбар.

- Мы поздоровались, но она не стала мешать нашему разговору. Слова она слышит, только если я этого хочу. Но чувства она слышит всегда. Она все-таки фея. - Олли повернулась в их сторону и, улыбаясь, помахала рукой. - Пойдем, я вас познакомлю, - сказал Кикус.

Прошло две недели. Казалось бы праздных, но на самом деле наполненных непривычной Турамбару работой. Несколько часов в день он проводил на совещаниях, особенно когда речь шла о военных вопросах и о положении дел на Севере. Несколько часов в день он учился.

Придворному этикету, математике, ардографии и многому другому. Турамбар было заартачился, не желая изучать математику (деньги считать умею - и ладно), но ему показали, как вычислить высоту осадных лестниц, не приближаясь к крепостной стене, и научили определять свои координаты по высоте и форме утреннего и вечернего пятна на завесе Валаров. И Турамбар сжал зубы и больше не спорил. А свободное время он проводил над поразившей его "Ардографией" Даэрона.

Маги и Кикус нередко спорили. В том числе и по поводу ардографии, которую, по мнению Кикуса, надо было переписать - в замке Оерта были намного более точные карты, и, главное, Оерт знал точный радиус Арды.

- Координаты можно считать намного точнее, - утверждал кузнец-рыцарь. Но согласился с ним только Саурон. Радагаст и Саруман, к облегчению чувствовавшего себя полным дураком Турамбара, признались, что ничего не поняли и не могут представить себе, как это может быть, что Арда представляет собой "часть шара, заключенную внутри Сферы Валаров". Так же, как никогда не понимали слов Древних Нуменорцев о том, что "Все пути замкнулись в кольцо".

КОНЕЦ ЛЕГЕНД

Королева Халет привезла с собой в Изенгард поистине королевские дары. Каждому из участников совещания правителей Многоцветья она подарила огромную, более чем из ста страниц чистую книгу из настоящей, только что сделанной, неровной и шершавой, но настоящей бумаги. Зато эти книги были в изящных, усеянных драгоценными камнями кожаных обложках. Королевские Бумажные мастерские начали свою работу, глаза королевы блестели от гордости - и она, и принц Эарендиль немало сделали для этого.

А через несколько дней в Изенгарде торжественно встречали обоз, который привез бумагу для государственных служб и школ Изенгарда и Нового Рохана. Все понимали, что начиная с этого момента жизнь Средиземья начнет быстро меняться. Не только купцы, но и войсковые командиры и чиновники немногочисленных пока государственных служб срочно начинали учить грамоту.

Пора легенд и баллад окончилась. И кончилось то время, когда только самые богатые люди имели пергаментные книги для записей.

* * *

Все описанные выше истории были записаны на основе легенд и устных рассказов рыцарем-путешественником Хальданом, которому довелось участвовать в нескольких морских и сухопутных походах с Талионом, Фарамиром и великими магами. Основную часть истории Талиона он узнал, когда вместе с Талионом несколько недель скрывался от Следопытов в полной темноте подземных ходов разрушенной крепости Утомно.

Когда Хальдан после тяжелого ранения не смог больше путешествовать, он посвятил себя написанию книг. Однако он старался писать только о временах до начала производства бумаги:

- Все последующие события оставят за собой множество документов, - говорил он, - а предыдущие события надо записать, пока человеческая память их не исказила.

Многое в данной хронике дано как бы от лица Талиона и других участников событий - но так их услышал сам Хальдан. Последующие события действительно оставили за собой массу документов, но эти документы пока еще никто не собрал и не рассмотрел их с какой-то единой точки зрения.

Главным героем этих событий опять-таки стал Талион. Но хорошо знавший Талиона Хальдан отказался писать книгу о Талионе:

- Нелепо описывать мысли человека куда более опытного, умного и знающего, чем ты сам. Я никогда не пытался писать слов вроде "Радагаст подумал, что..." - если сам Радагаст не сказал мне, о чем он подумал в тот момент. Как я могу знать, что подумал мудрый бессмертный маг? Если я пишу: "Кикус подумал" - значит Талион рассказывал мне, что он думал в тот момент. А он, кстати, рассказывал мне, немного посмеиваясь сам над собой. Но я не могу передать это его насмешливое отношение к делам своей молодости. Для этого надо знать и понимать все, что знал умудренный опытом и находящийся в расцвете сил Талион. А мои знания и способности не достигают уровня тех лет его жизни, когда он был Кикусом, и мне его деяния кажутся великими и героическими.

В последующие годы Талион стал ученым. В те годы он опять стал называться Талионом, поскольку раны его постепенно заживали, а количество людей, овладевших грамотой и магией стремительно росло благодаря книгам и введению обязательного образования. И немало нашлось людей, сумевших рассмотреть его внутреннюю сущность. А кто не владел магическим зрением, мог посмотреть на его младшего сына, юного Туора.

Талион изучал удивительные вещи из подземелий Утомно и из замка Оерта. Он посетил спящего Железного Учителя в старом, выжженном засухой Джагистане и изучил загадочные Священные Книги джагитов. Но больше всего времени в первые 7 лет после появления бумаги и третьей гибели Гэндалфа он провел в лабораториях Саурона - все, что он вычитал в книгах необходимо было проверить своими руками или руками учеников. Следующие 7 лет он посвятил Нуменорскому университету и перестройке королевских заводов.

Потом он заложил несколько плотин и заводов на текущих с Белых гор быстрых реках. И водяные колеса стали крутить сложные заводские станки.

Но ему все-таки пришлось вернуться на поле боя. Гэндалф, безраздельно правивший на Севере, нарушил договор, по которому запрещалось производить и использовать взрывчатые вещества. Жители Линдона, считавшие себя потомками ушедших в Валинор эльфов Серебристой Гавани, вели оживленную морскую торговлю с Нуменором. Вещи, сделанные в Нуменоре, привозились в Серебристую Гавань и Усть-Берендуин и оттуда растекались по всему Северу. В обмен Нуменор получал самородную медь, меха, мед, деготь и пеньку.

Гэндалф объявил сделанные в Нуменоре вещи, в особенности же привозимые оттуда печатные книги, величайшим злом. Жители Линдона, лишившиеся дававшей им доход торговли, восстали, и Гэндалф в ответ взорвал расположенные в Синих горах волшебные башни. О договорах, запрещавших нападать на башни и применять взрывчатку, он начисто забыл.

- У него что-то с памятью. Он по-прежнему мудр и силен, но он забывает неприятные для него вещи. Особенно те, что не согласуются со Священными Книгами, - докладывали разведчики. - И он стал еще более предвзят, чем раньше. "Враг бесчестен, поэтому договор с ним соблюдать нельзя, ибо Враг все равно этот договор нарушит". А Следопыты не знают сомнений и любые его слова принимают за истину.

Жители Линдона, так же как в свое время роханцы, несколько недель страдали от болезни, которую жители гор и равнин называли пещерной, а моряки - Большой морской болезнью.

Но моряки привычны к этой болезни и знают, как можно облегчить причиняемые ею страдания. Линдон пострадал меньше Рохана. А вот Следопытам исчезновение волшебства закрыло путь в Линдон. По крайней мере наиболее преданным и наиболее страдавшим при отсутствии волшебства Следопытам.

И никакой засухи не наступило на берегах туманного Линдона. Только шторма стали непредсказуемыми и более частыми, затрудняя морскую торговлю. А вот восточнее - в Шире, Арноре и Эрегионе и даже далеком Эсгароте погода стала намного менее надежной, а с ней менее надежными стали и урожаи. Зато внезапно возникшее теплое морское течение неожиданно улучшило климат в незаселенных землях Северо-Запада.

Великая королева Халет немедленно направила на помощь Линдону отряды, предусмотрительно набранные из тех, кто не страдал, или быстро оправлялся, от пещерной болезни. Нуменор укрепился на побережье, лежащем на ближайшем расстоянии от Благословенной Земли и правители Многоцветья начали готовиться к походу на Валинор.

Гэндалф вначале пришел в отчаяние из-за того, что собственными руками отдал врагу Серебристые Гавани и весь Линдон и открыл дорогу на Валинор. Но появление теплого течения и улучшение погоды на северо-западе показалось ему знаком Валаров и он затеял переселение на северо-запад и на благословенные острова Элессаа, и великое строительство военных кораблей.

Время решающей схватки приближалось, и в этот раз наступающей стороной должны были стать страны Многоцветья.

Однажды Турамбар пришел к своему отцу и протянул ему меч.

- Этот меч много раз спасал мне жизнь, - сказал он, - значит, Гермс был прав, когда вручил мне его. Но сейчас он зовет в Валинор и говорит слова Древних, которые ты понимаешь гораздо лучше меня. Он говорит, что будет ключом к вратам Валинора. Значит, он опять должен стать твоим.

На этом записи Хальдана-путешественника кончаются. Его не раз просили продолжить, но он говорил:

- Я кончил на том времени, когда в Нуменоре начали вести записи о всех значительных событиях. Есть Королевские Записи, есть Университетские Записи. В армии есть Полковые Записи и Штабные Записи. Жаль, но легенды больше никому не нужны. - И никто в Нуменоре не оспаривал мнение путешественника, героя и мудреца, державшего в своей удивительной памяти все сказания и все карты Средиземья. Тем более, что дела прошлого меркли перед делами настоящего, и все жили настоящим и будущим.

Только в самое последнее время Хальдан изменил свою точку зрения.

- Записей стало так много, что их надо обобщать, - удивленно сказал он. Но результаты его работы до нас еще не дошли.

Оставьте Ваши вопросы, комментарии и предложения.       © "Русская фантастика", 1998-2008       © М.Н.Алов, текст       © Дмитрий Ватолин, дизайн, 1998-2000       © Алексей Андреев, графика, 2006       Редактор: Владимир Борисов       Верстка: Владимир Борисов       Корректор: Владимир Дьяконов       Страница создана в январе 1997. Статус официальной страницы получила летом 1999 года