|
Ш.Манохин
Глава 6. «ЭКСПЕДИЦИЯ В ПРЕИСПОДНЮЮ»
«Как будто я повис на собственных ресницах
И, созревающий и тянущийся весь...»
Осип Мандельштам
«В момент кризиса действие продолжается, но в изменившихся
условиях, ставших неблагоприятными, одна сила, хотя бы даже и сила
творчества, действовать уже не может. Она лишена всех необходимых
обстоятельств... Наступает миг, когда невозможно примирить вновь
приобретенное знание и прежде сложившиеся убеждения с противоречиями
окружающей среды, которые могут быть и незначительными, однако здесь и их
достаточно для препятствия положительному движению вперед...»
«И-ЦЗИН». Древняя китайская «Книга Перемен»
Эпизод 1
БН: «Начало семидесятых было для АБС временем лихорадочных попыток
приспособиться к новым условиям существования. Начиналось новое, совсем
пока еще непривычное время – время опалы, явно обозначившейся и уже
несомненной, – то знаменательное десятилетие «тощих коров», на протяжении
которого нам не удалось выпустить НИ ОДНОЙ новой книги... Издатели более
не рисковали (и не хотели) иметь с нами дело. Новые повести удавалось,
правда, время от времени печатать в журналах – ленинградская «Аврора» и
московский журнал «Знание – сила» выручали как могли, но это было – все, и
жить на это было невозможно».
«Проклятое десятилетие» – естественная реакция властного эгрегора СССР в
ответ на появление триады произведений АБС, вырвавшихся из-под контроля
режима, – «Улитки на склоне», «Сказки о
Тройке» и «Гадких лебедей». Оно началось в 1970-м и сошло
на нет в 1980 году. Это самое гнусное время в жизни братьев Стругацких,
вспоминать о котором не хочется ни авторам, ни читателям их произведений.
И тем не менее, для восстановления справедливости, все же рассмотрим
последовательность событий, в ту пору происходивших.
Сначала о публикациях, являвшихся предметом вожделения интеллектуального
общества, испытывавшего постоянный сенсорный голод:
1970
«Отель у погибшего альпиниста». Журнал «Юность», Москва.
1971
«Малыш». Журнал «Арора», Ленинград.
Переиздание «Извне» («Пришельцы»). Издательство «Прогресс», Москва. Сборник «Фантастика и приключения».
Переиздание романа «Обитаемый остров». Издательство «ДЛ», Москва.
1972
«Пикник на обочине». Журнал «Аврора», Ленинград.
1973
«Экспедиция в преисподнюю». Журнал «Памир», Фрунзе.
Переиздание повести «Малыш». Издательство «ДЛ», Москва. Сборник «Талисман».
Переиздание 1-й главы «Пикника на обочине». Издательство «Молодая гвардия», Москва. 25-й том «Библиотеки современной фантастики».
1974
«Парень из преисподней». Журнал «Аврора», Ленинград.
Переиздание «Экспедиции в преисподнюю». Издательство «ДЛ», Москва. Альманах «Мир приключений».
1975
Переиздание повестей «Полдень, XXII век. Малыш». Издательство «ДЛ», Москва.
1976
«За миллиард лет до конца света». Журнал «Знание – сила», Москва.
Переиздание повести «Парень из преисподней». Издательство «ДЛ», Ленинград. Сборник «Незримый мост».
1977 – 1978
Публикаций и комментариев нет.
1979
«Жук в муравейнике». Журнал «Знание – сила», Москва.
Переиздание повестей «Понедельник начинается в субботу. Парень из преисподней». Издательство «ДЛ», Москва.
Подведем итоги. За десять лет – семь журнальных публикаций новых
произведений, в основном в «Знание – сила» и «Авроре», и восемь
переизданий ранее написанных книг, из них – только два авторских сборника
и единственный отдельно изданный роман. В 1970 и 1972 гг. – в журналах
напечатано по одной повести, в 1975 – вышло в свет одно переиздание. 1977
и 1978 годы вообще выпали из планов выпуска печатной продукции. Для АБС,
разумеется. И это все. Исчезающе мало для многомиллионной аудитории
любителей хорошей литературы и фантастики. А уж для авторов-то! Учитывая,
что АБС к тому времени давно уже стали профессиональными литераторами,
соответственно, появлялся вопрос: на что и как жить дальше? Ситуация
прямо-таки во многом схожа с булгаковской. Михаила Афанасьевича тоже
держали в «ежовых рукавицах», не позволяя проявлять себя ни как писателю,
ни как драматургу. Эксперименты по удушению творчества, видимо, приносили
удовлетворение идеологам правящего режима. Но коса нашла на камень.
Тот, кто вообразил, что братья Стругацкие заняли круговую оборону и
помышляли только о том, чтобы хоть как-то продержаться, глубоко
заблуждается. Они работали. Работали много и эффективно. Они создавали
новые, ни с чем ранее изданным не сравнимые, произведения, они писали
сценарии для художественного, мультипликационного и научно-популярного
кино, они занимались переводами, получавшимися более похожими на оригинал,
чем сами исходные тексты. Разумеется, под псевдонимом. Они продолжали
творить мир, рожденный их воображением. Об отдельном издании самых
совершенных их романов не могло быть и речи, фильмы на основе их сценариев
не снимались (хорошо хоть платили аванс: аж двадцать пять процентов с
общей суммы!), настоящие имена переводчиков (можно сказать – авторов
русской версии схожего импортного сюжета) оставались покрыты тайной. Но
АБС не сдавались. Это совершенно не входило в их планы.
В семидесятые годы, кроме уже перечисленных произведений, были созданы
«Град обреченный» и «Повесть о дружбе и недружбе», разработаны три
киноминиатюры, сценарии для полнометражных художественных фильмов
«Бойцовый Кот возвращается в преисподнюю», «Сталкер», «Отель «У погибшего
альпиниста», «Чародеи», «Трудно быть богом» и еще несколько текстов и
сюжетов для короткометражных фильмов, затерявшихся в архивах киностудий.
Чтобы свести концы с концами, АН устоился на работу, а БН продал свою
коллекцию марок. Изредка ВААП делал вид, что платит за иностранные
публикации книг АБС. В общем, братья Стругацкие закалялись в борьбе с
террором государственной машины. Тем более, что процесс самореализации и
творчества уже давно стал основной движущей силой в их жизни.
«Человек воплощается в физическом мире не для удовлетворения собственных желаний, а для труда на благо эволюционного развития всего Мироздания».
Энтони Мертон
Эпизод 2
Мысль написать «Новый Апокалипсис», впоследствии получивший название «Град
обреченный», возникла еще в марте 1967 года во время работы над повестью
«Сказка о Тройке».
БН: «Подозреваю, это было нечто весьма непохожее на окончательный мир
Эксперимента. Достаточно сказать, что в наших письмах конца 60-х
встречается и другое черновое название того же романа – «Мой брат и я».
Видимо, роман этот задумывался изначально в значительной степени как
автобиографический.
Ни над каким другим нашим произведением (ни до, ни после) не работали мы
так долго и так тщательно».
Около трех лет продолжался процесс формирования сюжета, выстраивания мира
Города с его историей и сотворения действующих лиц. Более двух лет писался
черновик романа. И только в конце мая 1972 года «Град обреченный»
воплотился в окончательный текст.
Так же, как «Трудно быть богом» можно считать развитием и продолжением
темы «Попытки к бегству» на более высоком уровне обобщения, новый роман
АБС представляет собой эволюционный вариант изменения мировоззрения
главного героя под давлением внешних обстоятельств, отображенный уже в
более раннем «Обитаемом острове». Эти произведения было бы интересно
читать парами. При такой раскладке они дают максимальный эффект в
понимании процессов, движущих вперед не только человека, но и общество в
целом. Одним словом, «Град» – роман об эволюции сознания.
Андрей Воронин, центральный персонаж романа, попадает в Мир Эксперимента
из пятьдесят первого года. Поначалу он, верный воспитанник комсомола,
ведомого «великим вождем всех времен и народов», ничего еще не понявший в
своей предыдущей жизни, возможно, в силу юного возраста, пытается и в
новой реальности все подогнать под сложившийся стереотип. Ему кажется, что
окружающие его здесь люди – и китаец Ван, и американец Дональд, и японец
Кэнси – встретились только для того, чтобы строить светлое будущее по
программе, начертанной «кремлевским горцем»: «...Андрея вдруг пронизала
острая радость при мысли, что все эти люди из разных стран и даже из
разных времен собрались здесь вместе и делают одно, очень нужное дело,
каждый на своем посту». Например, на посту мусорщика, где пребывает
Воронин в момент начала действия романа.
Ради великой цели он готов «поступиться принципами» и поддерживать
отношения с кем угодно – хоть с бывшим унтер-офицером вермахта Гейгером,
бывшим фашистом и вообще смертельным врагом, хоть с «буржуазной» шлюхой
Сельмой Нагель. Надеясь, в конце концов, обратить их в свою веру:
«– Как же так? – сказал Андрей горестно. – Куда же твои родители смотрели?
Ты же молодая, тебе бы учиться и учиться...
– Зачем? – спросила Сельма.
– Как – зачем? В люди вышла бы... Инженером бы стала,
учителем... Могла бы вступить в компартию, боролась бы за социализм...»
С Гейгером и того проще: «Вермахт. Гитлерюгенд. Шваль. Нет, я с Фрицем
поговорю! Этого так оставлять нельзя – морально же гниет человек на
глазах. А человек из него получиться может! Должен! В конце концов, он мне
тогда, можно сказать, жизнь спас. Ткнули бы мне перышко под лопатку – и
баста. Все обгадились, все лапки кверху, один Фриц... Нет, это человек! За
него драться надо...»
Даже попав в непривычную и странную реальность Города, Воронин продолжает
мыслить узконаправленными категориями идеологии общества, которое его
воспитало:
«– А откуда ты взял, что Наставники продолжают дело Сталина? – донесся
вдруг до него голос Изи, и Андрей понял, что уже некоторое время говорит
вслух.
– А какое еще дело они могут делать? – удивился он. – Есть только одно
дело на Земле, которым стоит заниматься, – построение коммунизма! Это и
есть дело Сталина».
Воронин непробиваем, не смотря на то, что впечатления прошлой жизни
русского солдата Юрия Константиновича, бежавшего из деревни 47-го года, и
знания, которыми обладает выходец из 67-го Изя Кацман, никак не
укладываются в систему его представлений. А ведь они его соотечественники
и, стало быть, наиболее близкие по духу люди.
Его следующая должность – следователь – логически не противоречит
сложившемуся ранее мировоззрению. Андрей внутренне допускает использование
любых методов для получения результата, ведущего к моменту истины. От
избиения арестованного уголовника до задержания ни в чем не повинного
человека. Скажем, того же Изи Кацмана. Цель оправдывает средства. Всех,
находящихся по ту сторону стола в следственном кабинете, он готов
оценивать как классовых врагов. И только потрясение от визита в Красное
Здание заставляет его задуматься о том, что, может быть, не так все просто
в окружающем мире, как ему кажется.
Вообще, посещение Здания Ворониным – кульминация первой книги романа.
Именно здесь происходит психологическая ломка героя, переосмысление
жизненных позиций, переоценка ранее незыблемых ценностей. Ведь среди фигур
жуткой шахматной партии, разыгрываемой в сюрреалистическом пространстве
краснознаменного зала, не только легко узнаваемые исторические личности –
Буденный, Троцкий, Тухачевский, но и очень близкие, далеко не безразличные
Андрею люди. Идол, которому он поклоняется, предстает перед ним во всей
своей невообразимо чудовищной сути:
«Великий стратег был более чем стратегом. Стратег всегда крутится в рамках
своей стратегии. Великий стратег отказался от всяких рамок. Стратегия была
лишь ничтожным элементом его игры, она была для него так же случайна, как
для Андрея – какой-нибудь случайный, по прихоти сделанный ход. Великий
стратег стал великим именно потому, что понял (а может быть, знал от
рождения): выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам;
выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от всех правил,
навязать игре свои правила, неизвестные противнику, а когда понадобится –
отказаться и от них. Кто сказал, что свои фигуры менее опасны, чем фигуры
противника? Вздор, свои фигуры гораздо более опасны, чем фигуры
противника». И пока продолжается его партия, – льется кровь, гибнут ничего
не понимающие люди, приносимые в жертву только его интересам, ледяной
озноб сковывает находящихся рядом, а история движется вспять. Андрей,
волею своей и обстоятельств оказавшийся за фантастической шахматной
доской, тщетно силится понять, что же, собственно, происходит:
«... до самых глубин души продирал его вопрос: как же это он попал в
противники великого стратега, он, верный солдат его армии, готовый в
любую минуту умереть за него, готовый убивать за него, не знающий никаких
иных целей, кроме его целей, не верящий ни в какие средства, кроме
указанных им средств, не отличающий замыслов великого стратега от замыслов
Вселенной. <...> ... вдруг ослепительное озарение обрушилось на
него. Ну конечно же, он никакой не противник великого стратега! Ну конечно
же, вот в чем дело! Он его союзник, верный его помощник, вот оно – главное
правило этой игры! Играют не соперники, играют именно партнеры, союзники,
игра идет в одни-единственные ворота, никто не проигрывает, все только
выигрывают... кроме тех, конечно, кто не доживет до победы...»
Но прозрение нисколько не успокаивает его, потому что вокруг продолжают
умирать люди. Воронин, не в силах выдерживать более всесокрушающего
психологического пресса, останавливает игру, забывая о главном ее правиле:
кто прервал партию, тот сдался. И теряет всех, кто был ему дорог. Недаром
ему почудился упрек в их глазах, когда он покидал зал... Он всех предал...
Вряд ли хоть один человек способен безболезненно пережить подобный шок.
Андрей возвращается из Красного Здания изменившимся, потому что понимает, – никакая, сколь угодно возвышенная цель не оправдывает насильственной
гибели людей. Тем более, близких людей. Его сумеречное состояние
усугубляет Иуда-Ступальский, в прежней жизни провокатор и доносчик, ныне
мнящий себя в преисподней:
«... вы атеист, молодой человек, и не хотите себе признаться, что
ошибались всю свою – пусть даже недолгую – жизнь. Вас учили ваши
бестолковые и невежественные учителя, что впереди – ничто, пустота,
гниение; что ни благодарности, ни возмездия за содеянное ждать не
приходится. И вы принимали эти жалкие идеи, потому что они казались вам
такими простыми, такими очевидными... <...> Сотворивши зло, вы
всегда надеялись уйти от наказания, потому что наказать вас могли только
такие же люди, как вы. А если вам случалось сотворить добро, вы требовали
от таких же, как вы, немедленной награды. Вы были смешны. Сейчас вы,
конечно, понимаете это...»
Да еще Изя Кацман подливает масла в огонь, объясняя происходящее в Здании
бредом взбудораженной совести и, очевидно, зная больше того, что говорит.
Есть от чего выйти из себя господину следователю. И Андрей срывается.
Срывается на беззащитном Кацмане, используя свое право представителя
власти. Право карать. Право переступать через людей. Во имя все еще ложно
понимаемого долга перед обществом.
Только попав на должность главного редактора второстепенной городской
газеты и оказавшись в экстремальных условиях государственного переворота,
спровоцированного вышедшим из-под контроля Экспериментом, Воронин начинает
постепенно менять взгляды. Под воздействием внешних обстоятельств и при
участии вездесущего Изи Кацмана. Пожалуй, Кацман – самая колоритная фигура
романа. Несмотря на отталкивающие привычки и внешность, он – носитель
самых передовых идей и самых замечательных мыслей. Он умен, эрудирован,
необычайно усерден в поисках истины, словом, он – антипод главного героя
и, вероятно, озвучивает авторское мировоззрение. Именно он является
катализатором развития сознания Воронина.
«– Ага! Умнеешь! – воскликнул Изя, размахивая искалеченной рукой. – Зря.
Это опасно!»
Именно он в кризисной ситуации советует сжечь всю редакционную почту, а
потом не делать резкий движений. Потому что прекрасно представляет себе
причины и механизмы функционирования властных структур. И убеждает в этом
других.
Андрей же, наконец-то, начинает понимать, что своими неуклюжими и
непродуманными действиями только приблизил смену режима и наступление
времен, когда умные становятся не нужны, а появляется потребность в
верных, не один раз проверенных соратниках. Но поскольку президентом Мира
Эксперимента становится Фриц Гейгер, и Воронин, и Кацман, его давние
знакомые, натурально, оказываются на самом верху пирамиды. Первый – потому
что исполнителен и лоялен, второй – потому что независим, умен и
бескорыстен, такого лучше держать поблизости. Начинается новый этап
постижения закономерностей среды обитания.
И хотя каждый из героев романа, в меру своих сил и способностей, старается
улучшить жизнь Города, что-то все-таки происходит не так, как они
планируют. В общем, хотели, как лучше, а получилось, как всегда.
Собравшись втроем, Гейгер, Воронин и Кацман пытаются сообразить, где же
вышла промашка. Они рассуждают о социуме. И волнуют их отнюдь не праздные
вопросы. Почему, несмотря на сытость и довольство большинства, случаются
вспышки социального экстремизма? Почему не бывает вполне довольных, а вот
вполне недовольные как раз бывают? Почему великие стройки не решают
проблем общества? Чем можно привлечь изнывающего от скуки обывателя? В
чем, наконец, причина отсутствия в Городе талантливых писателей,
художников, прочих мастеров искусств? При условии, что население Города
достигло миллиона, а несколько десятков тысяч человек родились и выросли
уже в этом мире. Каким образом можно исправить создавшееся положение?
На фоне этих рассуждений и утверждается проект «Великой экспедиции на
север» – по меткому выражению Изи Кацмана; проект, давно вынашиваемый и
настоятельно необходимый. Ведь мир Города – это однонаправленный вектор,
протянутый с севера на юг; из прошлого, неизученного и неизвестного, в
будущее, непонятное и непредставимое. Поэтому затеваемое путешествие
расценивается как хадж к истокам зарождения местной цивилизации, как
попытка определить координаты и законы развития окружающего Город
пространства. Достойное приложение сил!
Только один вопрос не обсуждается тройкой, собравшейся за столом. Ни
повзрослевшему, остепенившемуся и обретшему даже государственную мудрость
Фрицу Гейгеру, ни успокоившемуся и почивающему на комфортной должности
Андрею Воронину, ни вечному исследователю и неоднократно битому жизнью
диссиденту Изе Кацману не приходит в голову выяснить, каково состояние
системы образования и воспитания, каков духовный уровень жителей их
Города. Они, буквально, уходят от этого вопроса при разговоре о литературе
и искусстве.
И совсем не зря Андрей перед самым началом экспедиции вновь попадает в
Красное Здание и находит там только запустение, пыль, тлен, да копошащихся
крыс. Бред взбудораженной совести обращен в мертвые руины. Успокоение и
усыхание души равносильно смерти.
Таким и отправляется Воронин в поход на север. В последний поход.
В экстремальных условиях экспедиции, в удушающем зное и атмосфере
всеобщего разложения, когда, казалось бы, уже не остается сил на следующий
шаг, когда руины и жуткие, невозможные обстоятельства рождают только мысли
о бренности существования и никчемности предпринятой затеи, сознание
главного героя вновь претерпевает изменения.
Сначала в полубредовом состоянии, между статуй Пантеона, Андрей пытается
определить категорию величия, как движущего фактора прогресса:
«Величие! Ах, как много о нем сказано, нарисовано, сплясано и спето! Что
был бы человеческий род без категории величия? Банда голых обезьян...
<...> ...в огромной и совершенно аморфной толпе Хнойпеков, в
огромной и еще более аморфной толпе Мымр время от времени появляются
личности, для которых смысл жизни отнюдь на сводится к пищеварительным и
половым отправлениям по преимуществу. Если угодно – третья потребность!
Ему, понимаете, мало чего-нибудь там переварить и попользоваться
чьими-нибудь прелестями. Ему, понимаете, хочется еще сотворить что-нибудь
такое-этакое, чего раньше, до него, не было. Например, инстанционную или,
скажем, иерархическую структуру... <...> Впрочем, если говорить
честно и откровенно, происхождение этой третьей потребности для нашей
материалистической науки остается пока загадкой. <...>
...величие, как категория, возникла из творчества, ибо велик лишь тот, кто
творит, то бишь создает новое, небывалое. <...> ...кто же на самом
деле хороший человек? Тот, кто стремится реализовать хаос - он же свобода,
равенство и братство, – или тот, кто стремится эту
хнойпекомымренность (читай: социальную энтропию!) понизить до минимума?
Кто? Вот то-то и оно!»
Затем, после кошмарных экзерсисов со временем и гибели практически всего
состава поисковой группы, происходит ключевой разговор с Наставником:
«В известном смысле даже хорошо, что все получилось именно так. Рано или
поздно все это с неизбежностью должно было произойти. Ведь экспедиция была
обречена. Но вы могли бы погибнуть, так и не перейдя этого важного
рубежа...
– Что же это за рубеж, интересно? – произнес Андрей, усмехаясь. Он
повернулся к Наставнику лицом. – Идеи уже были – всякая там возня вокруг
общественного блага и прочая муть для молокососов... Карьеру я уже делал,
хватит, спасибо, посидел в начальниках... Так что же еще может со мной
случиться?
– Понимание! – сказал Наставник, чуть повысив голос.
– Что – понимание? Понимание чего?
– Понимание, – повторил Наставник. – Вот чего у вас еще никогда не было –
понимания!»
К пониманию Воронин подбирается только в финале романа, подталкиваемый
неутомимым Изей, излагающим идею Храма:
«Все лучшее, что придумало человечество за сто тысяч лет, все главное, что
оно поняло и до чего додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетия
своей истории, воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и
совокупляясь, несет человечество, само об этом не подозревая, этот храм на
мутном гребне своей волны. <...> ... храм этот никто, собственно, не
строит сознательно. Его нельзя спланировать заранее на бумаге или в некоем
гениальном мозгу, он растет сам собою, безошибочно вбирая в себя все
лучшее, что порождает человеческая история... <...> ...храм строится
еще и из поступков. Если угодно, храм поступками цементируется, держится
ими, стоит на них. С поступков все началось. Сначала поступок, потом –
легенда, а уж только потом – все остальное. Натурально, имеется в виду
поступок необыкновенный, не лезущий в рамки, необъяснимый, если угодно.
Вот ведь с чего храм-то начинался – с нетревиального поступка!..
<...> У храма есть – Изя принялся загибать пальцы – строители. Это
те, кто его возводит. Затем, скажем, м-м-м... тьфу, черт, слово не
подберу, лезет все религиозная терминология... Ну ладно, пускай – жрецы.
Это те, кто носит его в себе. Те, через души которых он растет и в душах
которых существует... И есть потребители – те, кто, так сказать, вкушает
от него... Так вот Пушкин – это строитель. Я – это жрец. А ты –
потребитель... И не кривись, дурак! Это же очень здорово! Ведь храм без
потребителя был бы вообще лишен человеческого смысла. Ты, балда, подумай,
как тебе повезло! Ведь это же нужны годы и годы специальной обработки,
промывания мозгов, хитроумнейшие системы обмана, чтобы подвигнуть тебя,
потребителя, на разрушение храма... А уж такого, каким ты стал теперь, и
вообще нельзя на такое дело толкнуть...»
Образ Храма – вершина эволюции сознания, достигнутая, понятая и принятая
главным героем. Может быть, подобное прозрение и является конечной целью
Эксперимента. Не скуки же ради самые разные люди, попавшие в Город из
разных социумов и разных годов, собраны вместе в одной точке
пространства-времени. Послужит это обстоятельство катализатором процесса
развития общества или нет? Смогут ли они сообща создать что-то новое? Или
законы Мироздания ограничивают пространство инициативы? Где пролегает
граница, обозначающая предел роста коллективного разума в его нынешнем
состоянии? Или бесконечно эволюционирует только индивидуальное сознание?
Вопросы ставятся для того, чтобы на них отвечать.
И главного героя возвращают домой, в свое время и в свою страну, для того,
чтобы он продолжил только что начатый путь постижения истины. Для того,
чтобы он и другим людям помог пройти этот путь. Ведь он теперь, наверняка,
способен стать Учителем. Или хотя бы суфлером. Как Изя Кацман.
«– Ну, вот, Андрей, – произнес с некоторой торжественностью голос
Наставника. – Первый круг вами пройден. <...>
– Первый? А почему – первый?
– Потому что их еще много впереди, – произнес голос Наставника».
Братья Стругацкие знали, о чем писали. «Проклятое десятилетие» только
начиналось. А разрушители храмов в семидесятых не отказывали себе ни в
чем...
«Человек, осознавший свое невежество, сделал первый шаг на пути к знанию».
Макс Гендель
«Человек есть ни что иное, как эволюция, осознавшая самое себя».
Джулиан Хаксли
«Истинно: то, что вверху, аналогично тому, что находится внизу. И то, что внизу, аналогично тому, что находится вверху, чтобы осуществить чудеса единой вещи».
Гермес Трисмегист
Эпизод 3
«Повесть о дружбе и недружбе» рождалась в два этапа. Сначала, в середине
1974-го, разрабатывался подробный сюжет «полнометражного телефильма-сказки
для юношества», потом, в начале 1978-го писалось собственно «проходное»
произведение. Сами АБС расценивали свое детище как «обязаловку».
БН: «Вполне могли бы мы ее не писать совсем. А если уж написали, –
печатать под псевдонимом, чтобы не портила нам творческой статистики.
Однако, слово из песни не выкинешь. Был, был у нас этот сбой – лишнее
доказательство фундаментальной теоремы сочинительства: «То, что не
интересно писателю, не может быть по-настоящему интересно и читателю
тоже».
Видимо, подобная оценка вызвана душевным диссонансом, неизменно
сопровождавшим АБС в семидесятые годы, особенно во вторую их половину. Эта
оценка, по меньшей мере, несправедлива.
Допустим, что в повести нет ничего для авторов нового. Допустим, она не
сверкает масштабными идеями, тщательно выписанными героями и глобальными
социальными определениями.
Зато есть в ней великолепный язык, унаследованный авторами от лучших
образцов русской литературы. Дающий возможность любителям просто
наслаждаться самим процессом чтения. Есть в ней лихость, удаль и размах,
свойственные нетленным образцам сказочного фольклора. Есть «благородство,
честь и радость, как у Дюма», к чему и стремился АН еще при написании
«Трудно быть богом». В более благоприятных условиях, вполне возможно, у
АБС вышел бы превосходный «мушкетерский роман». В лучших традициях
ирреальных приключений.
Чего стоит эмоциональный накал главного героя четырнадцати лет от роду,
преодолевающего препятствия: «Какие там могут быть болезни, если погибает
мой лучший друг Генка по прозвищу Абрикос? Держись, Генка! – твердил про
себя Андрей Т. и цеплялся за ледяные скобы. Я иду, Генка! – рычал он и
карабкался по влажным скобам. Вр-р-решь, не возьмешь! – хрипел он и
повисал на липких скобах...»!
А авторская ирония, насквозь пронизывающая похождения Андрея Т. Она
подобна арматуре, скрепляющей монолит текста. Здесь и бассейн, от которого
за версту несет школьной задачей про втекающую и вытекающую через трубы
воду. И образ Коня Кобылыча, похожего на всеми нелюбимого учителя. И ВЭДРО
(Всемогущий Электронный Думатель, Решатель и Отгадыватель), с реющей над
ним тенью старикашки Эдельвейса. И даже фраза «Разъяснение? – весело
рявкнул ВЭДРО. – Готов!», вызывающая смутные видения Фарфуркиса с бородой
Выбегаллы и в выбегалловом же тулупе. Разминающего «Герцеговину Флор». И
уж, вне всякого сомнения, описание героического поступка Андрея Т. в
филателистическом павильоне ставит его на верхнюю ступеньку в иерархии
мальчишеской доблести.
А наградой за проявленные упорство и мужество является шпага. «Оружие.
Сила!» Но высший приз все-таки – бесстрашие перед врагами:
«На Андрея, расставив чудовищные лапы, шел Хмырь с Челюстью. За ним,
отставая на шаг, выдвигались, ухмыляясь и переглядываясь, Недобитый Фашист
и Красноглазый Юноша. Андрей Т. мрачно усмехнулся и сделал глубокий
выпад...»
И пускай это новогоднее приключение, может быть, выглядит всего лишь сном;
если снятся такие сны, значит, из мальчика вырастет настоящий мужчина. Но
оно может оказаться и реальностью, если принять к сведению круглую
оплавленную дыру на «Спидоле». Так-то!
Словом, «Повесть о дружбе и недружбе» – прекрасное произведение даже для
взыскательного читателя. Кстати, не оно ль упоминается в «Хромой судьбе»
под названием «Современные сказки» Ф.Сорокина? Очень похоже. Интересно,
чем это оно так понравилось именно японцам?
Возможно, неодолимым оптимизмом и способностью к самопожертвованию ради
спасения близкого человека. Или силой мысли, рождающей уверенность в
непременной победе Добра над Злом. Или неким мистическим впечатлением,
остающимся после прочтения. Как будто заглянул в глубины подсознания.
Проще не ломать голову, а спросить у самих японцев.
У русского же человека повесть, скорее всего, вызывает неосознанное
стремление вспомнить детские впечатления. Скользнуть назад во времени.
Ощутить себя четырнадцатилетним и открытым для чудес. Вернуться туда, где
мир вокруг кажется волшебным и переменчивым. Где можно летать и легко
совершать подвиги. Во имя Справедливости, Дружбы и Прекрасной Дамы.
Так что тот редактор, который счел «Повесть» «произведением, написанным
усталым человеком», ничего в ней не понял и, скорее всего, сам устал
вдвойне. Потому что не смог вернуться в детство.
«Воистину, ничего нельзя придумать: все, что тобою придумано, либо существовало уже когда-то, либо будет существовать, либо существует сегодня, сейчас, но тебе не известно».
Б.Н.Стругацкий
Эпизод 4
Все началось с того, что маленький сынишка БНа сочинил считалку: «Стояли
звери около двери, В них стреляли, они умирали».
Образы несчастных одиноких чудовищ, стремящихся сблизиться с человеком, и
вместо понимания нарывающихся на выстрел, моментально возникли в сознании
младшего соавтора.
БН: «Смутные эти ощущения удалось передать и АНу, состоялся довольно
бессвязный, но тем не менее плодотворный обмен эмоциями и картинками, и
возник некий замысел, пока еще совершенно неопределенный и никак не
формулируемый, ясно было только, что повесть должна называться «Стояли
звери около двери» и эпиграфом у нее будет «стишок маленького мальчика», –
в первый и последний раз у АБС замысел нового произведения возник из
будущего эпиграфа к нему». А если быть точным, то из видений и ассоциаций,
рожденных считалкой.
В сентябре 75-го сюжета еще нет, но есть наброски будущих коллизий,
персонажей и антуража. В первой половине 76-го разрабатываются детали и
эпизоды, сюжет по-прежнему никак не проявляется. Во второй половине того
же года композиция все-таки выстраивается и выглядит так: на отдаленном
острове происходят трагические события, приводящие к массовой гибели
людей. В общем, «Остров... А не нем обезьяны. Странные». С некоторой
досадой рассмотрев изобретенную конструкцию, АБС тут же ее отвергают, и
принимаются за создание абсолютно нового сюжета.
Так, в феврале 1977, рождается сказание о Максиме Каммерере и головане
Щекне, без начала и конца, в дальнейшем, после небольших доработок,
вошедшее в основной текст и получившее название «Операция «Мертвый мир». И
только в ноябре 1978, после кропотливой работы над сценариями для кино,
АБС снова возвращаются к «Зверям».
БН: «... что характерно, сразу же начинаем писать черновик – видимо,
количество перешло у нас наконец в качество, нам сделалось ясно, как
строится сюжет (погоня за неуловимым Львом Абалкиным) и куда пристроить
уже написанный кусок со Щекном на планете Надежда».
Черновик был закончен 7 марта, а чистовая рукопись готова к концу апреля
1979 года, обретя имя «Жук в муравейнике». От исходной идеи остался только
эпиграф.
Творческий процесс, с независящими от авторов паузами и отступлениями,
продолжался три с половиной года и совершенно видоизменил представления
АБС. Смутные образы непонятых людьми чудищ преобразовались в совершенно
конкретных «подкидышей», не ведающих о своем происхождении и искусственно
отторгаемых от земного сообщества. В силу причин, способствовавших их
появлению. Учитывая интересы организации, призванной оберегать
человечество. Организации жесткой и всесильной, не ограниченной
общепринятой моралью. Потому что сохранение земного социума в целом
гораздо важнее отдельной исковерканной судьбы. Такова внутренняя логика
людей, руководящих службами безопасности. Может, они не всегда принимают
правильные решения, но на них лежит непосильное бремя ответственности за
благополучный исход при любой опасной, экстремальной и, даже просто
тревожной, ситуации.
Цена их ошибки колоссальна, они не имеют на нее права. Время, отпущенное
им на выбор, как правило, исчезающе мало. Действие, совершаемое ими,
должно иметь максимальную эффективность. И при всем, при этом основная
масса людей всегда будет относится к ним с «брезгливой настороженностью».
«Это неудивительно: подавляющее большинство землян органически не способны
понять, что бывают ситуации, когда компромисс исключен. Либо они меня,
либо я их, и некогда разбираться, кто в своем праве. Для нормального
землянина это звучит дико, и я его понимаю... <...>
Тут мало теоретической подготовки, недостаточно модельного
кондиционирования – надо самому пройти через сумерки морали, увидеть
кое-что собственными глазами, как следует опалить собственную шкуру и
накопить не один десяток тошных воспоминаний, чтобы понять наконец, и даже
не просто понять, а вплавить в мировоззрение эту, некогда тривиальнейшую
мысль: да, существуют на свете носители разума, которые гораздо,
значительно хуже тебя, каким бы ты ни был... И вот только тогда ты
обретаешь способность делить на чужих и своих, принимать мгновенные
решения в острых ситуациях и научаешься смелости сначала действовать, а уж
потом разбираться».
Собственно, суть «Жука в муравейнике» именно в этом: пока в обществе будут
существовать тайны, в нем будут принимать решения и активно действовать
всевозможные спецслужбы, что, в свою очередь, будет приводить к гибели ни
в чем не повинных людей, какими бы благородными и возвышенными ни казались
цели самих спецслужб.
Идея, заложенная в фундамент повести, реализована очень занимательно. В
виде увлекательного задачника без ответов в конце. Начальные условия
каждой решаемой в процессе развития событий задачи выглядят так:
– один из прогрессоров по имени Лев Абалкин, выведенный из себя
тайнами, сопровождающими его в течение всей сознательной деятельности,
возвращается на Землю, чтобы узнать ответы;
– один из сотрудников КОМКОНа-2 по имени Максим Каммерер, получив
надлежащие указания и некоторую начальную информацию, старается отыскать
Л.Абалкина и тоже кое-что узнать;
– один из облеченных ответственностью лиц по имени Рудольф Сикорски,
руководитель КОМКОНа-2, знает о тайне происхождения Л.Абалкина, но не
знает, что случилось на Саракше;
– один из читателей по имени Имярек, по мере углубления в
хитросплетения сюжета, пытается понять примерно то же самое, что и
М.Каммерер, и Р.Сикорски, а заодно получить удовольствие от чтения.
Стало быть, каждый играет сам за себя, в одиночку, и только у читателя да
М.Каммерера паритет в получении информации. Читатель как бы вводится в
действие произведения равноправным партнером главного героя. Он волен сам
оценивать поступающие сведения и принимать решения. Он волен сам
додумывать незаконченные мысли авторов и на основании полученных
реконструкций выстраивать события. Более того, он может поставить себя на
место Льва Абалкина и постараться сообразить, почему он ведет себя именно
так, а не иначе.
Снова экспериментирование АБС с детективным жанром приносит им успех. Это
уже не увлекательное чтение, где в конце все раскладывается по полочкам, а
мысленный, не менее увлекательный, тест, правильные ответы в котором
должен получить тот, чье сознание достаточно развито.
И пытливый ум толкает любознательного книголюба еще дальше. Он начинает
сам придумывать сюжет. Например, доводить до логического завершения
ситуацию с Абалкиным и Тристаном, случившуюся в Островной Империи. Или
изменять финал со стрельбой, тем более, что тот оставляет возможности для
вариантов. Или представлять себе встречу Абалкина и Щекна.
Существенно также и то, что читатель вправе сам давать морально-этические
оценки поступкам героев «Жука», авторы предусмотрительно оставляют ему это
поле. Они обходятся без комментариев. А оценивать есть что!
Являлось ли этичным решение Мирового Совета и большого КОМКОНа по
практически полному закрытию информация о саркофаге и «подкидышах»?
Этично ли подозревать Странников, цивилизацию заведомо более высокого
уровня, чем земная, в негативных намерениях по отношению к объектам ее
интереса?
Насколько правильно ведет себя Лев Абалкин, вводя в заблуждение множество
людей?
Насколько правильно поступили в свое время с самим Львом Абалкиным?
Хорошо или не очень то, чем занимается Айзек Бромберг?
Хорошо или не очень то, что все еще проводятся опасные научные
эксперименты?
Аморален ли поступок Экселенца в финале повести, или он просто обязан был
выполнить свой долг по предотвращению даже намека на опасность для земного
человечества?
И еще множество вопросов, отвечать на которые авторы предоставили совести
того, кто взял в руки книгу «Жук в муравейнике».
БН: «Именно процедура поиска и принятия решений как раз и составляет самую
суть повести, и мне хотелось бы, чтобы читатель строил СВОИ гипотезы и
принимал СВОИ решения одновременно и параллельно с героями – на основании
той и только той информации, которой они обладают».
Таким образом, основной смысл произведения, написанного под занавес
«проклятого десятилетия» формулируется в двух словах: соучастие в
творчестве. Не надо даже отвлекаться от проблем реальности, они те же
самые, только выглядят несколько иначе. Не надо воспарять в горние выси,
самое главное по-прежнему – на Земле. Не надо представлять себе будущее,
надо его создавать и к нему стремиться. А для этого больше думать, потому
что «думать – не развлечение, а обязанность».
«Информация как научная категория введена в качестве первичного понятия, которое наряду с понятиями материи и энергии не подлежит определению. Удивительное свойство информации не уменьшаться от того, что ее потребляют, а наоборот "размножаться", еще не получило четкого научного объяснения. Но ясно то, что в информациологии закладывается фундамент будущей науки, построенной на принципах, в корне отличающихся от классической».
Э.В.Евреинов, академик РАН
[Предыдущий] [Оглавление] [Следующий]
|
