|
Ш.Манохин
Глава 7. «ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ»
«Летите звуки! Мы ж с тобой вдвоем
Своею пляской землю всколыхнем».
Уильям Шекспир
«Внутреннее здесь заполнено чистой силой творчества, а
вовне ему предстоит исполнение, то есть полная возможность осуществления
творческого замысла, которому ничто не оказывает сопротивления, а внешняя
среда в полнейшей податливости подчиняется ему...
Это та ситуация, когда достигается полная гармония между накопленным
прежде знанием и знанием, приобретенным вновь, до такой степени, что грань
между ними стирается, и они представляют собой единую сумму знания,
гармонично предрасположенного к осуществлению».
«И-ЦЗИН». Древняя китайская «Книга Перемен»
Эпизод 1
Название «Хромая Судьба» изначально придумано для совершенно другой
повести, вынашивавшейся АБС в течение долгих лет и, в результате,
написанной АН в одиночку. Для «Дьявола среди людей». Неизвестно, какие
ассоциации сработали в данном случае, но парой слов, уже укоренившихся в
сознании авторов, был наименован роман «о советском писателе Феликсе
Сорокине и об унылых его приключениях в мире реалий развитого социализма».
Идея романа возникла после прочтения малоизвестного рассказа Р.Акутагавы,
упоминавшего прибор для измерения объективной ценности художественного
произведения.
А суть романа – в ощущении неумолимо надвигающейся старости.
Первые подробные обсуждения будущего произведения произошли в ноябре 1980,
следующий цикл размышлений произошел в октябре 1981, и только в январе
82-го АБС приступили к работе над черновиком. «Хромая судьба» была
закончена в октябре 1982 года. До журнальной публикации ее оставались еще
четыре длинных года.
БН: «...окончательно сформулировалась литературная задача: написать
Булгаковского «Мастера-80», а точнее, не Мастера, конечно, а бесконечно
талантливого и замечательно несчастного литератора Максудова из
«Театрального романа» – как бы он смотрелся, мучился и творил на фоне
неторопливо разворачивающихся, «застойных» наших «восьмидесятых».
Прообразом Ф.Сорокина взят был АН с его личной биографией и даже, в
значительной степени, судьбой...»
Действительно, с первых же страниц романа начинаешь натыкаться на
незначительные подробности, прямо указывающие на прототип героя. Здесь и
размышления о книгах, оставивших в памяти след, и воспоминания о ранних
литературных опытах с явным уклоном в японскую тематику; опять же «Сталки
и компания», «Нарцисс», а также намеки на «Пять ложек эликсира» и «Повесть
о дружбе и недружбе». А уж когда Ф.Сорокин раскрывает заветную Синюю
Папку и начинает грезить о городе, объятом дождем, окончательно становится
ясно, кто есть who.
Герою пятьдесят шесть лет, вроде бы не так уж и много, но его все чаще
посещают тоскливые мысли об осени жизни и о бренности всего сущего.
Скучно ему в этом детерминированном мире, тошно и зябко. До полной потери
ориентации в смысле своего существования.
«Я уже давно не пылкий юноша, уже давно миновали времена, когда я
каждым новым сочинением своим мыслил осчастливить или, по крайней мере,
просветить человечество. Я давным-давно перестал понимать, зачем я пишу.
Славы мне хватает той, какая у меня есть, как бы сомнительна она ни была,
эта моя слава. <...> Да что там Сорокин Эф А? Вот сейчас утро. Кто
сейчас в десятимиллионной Москве, проснувшись, вспомнил о Толстом Эль Эн?
Кроме разве школьников, не приготовивших урока по «Войне и миру»...
Потрясатель душ. Владыка умов. Зеркало русской революции... <...> А
ведь он был верующий человек, подумал вдруг я. Ему было легче, гораздо
легче. Мы-то знаем твердо: нет ничего ДО и нет ничего ПОСЛЕ. Привычная
тоска овладела мною. Между двумя НИЧТО проскакивает слабенькая искра, вот
и все наше существование».
И вот на фоне этой суконной повседневности начинают вдруг происходить
разнообразные загадочные события. То раздражающе назойливые, а то вдруг до
невозможности странные, с налетом мистики. Сначала звонит председатель
Федор Михеич и требует незамедлительно отвезти в Институт Лингвистики
образец творчества. На предмет специальных изысканий. Потом начинается
приключение с мафусаллином для поэта Кости Кудинова. В писательском Клубе,
куда между делом, заскакивает Сорокин, стихийно возникает разговор о
машине, измеряющей писательский талант. Взрослая дочь Катька, заявившаяся
к папе с визитом, сообщает ему о странном интересе кадровика к
подробностям прошлой жизни ее родителя. После ее ухода герой получает
письмо от неизвестных доброхотов, считающих его пришельцем из космоса. И в
довершение ко всему ему предлагают купить партитуру Труб Страшного Суда.
Словом, все это служит как бы прелюдией к посещению Института на Банной,
куда Феликс Александрович наконец-то привозит свою рукопись. А в
вычислительном центре его встречает человек, чем-то поразительно знакомый,
вызывающий глубокую приязнь, потребность внутренне подтянуться и
соответствовать, и вообще, относиться с почтительностью. «Был он, похоже,
в моих годах, худощавый, с русыми, легко рассыпающимися волосами, с
чертами лица в общем обыкновенными и в то же время чем-то неуловимо
значительными». Разговор идет об объективной ценности творчества. И
настолько спокойна и доброжелательна атмосфера этой беседы, что невольно
отходят на задний план все невзгоды и приключения, случившиеся с
Сорокиным. Но тем не менее что-то беспокоит его, какие-то занозы сидят в
сознании после завершения встречи. И только утром следующего дня
появляется у героя догадка об истинном смысле исследований, проводимых в
вычислительном центре:
«Не ценность произведения они там определяют, а предсказывают они там
судьбу произведения!
Так вот что он хотел мне все время втолковать, невеселый мой вчерашний
знакомец! Наивероятнейшее Количество Читателей Текста – сюда же все
входит! И тиражи сюда входят, и качество, и популярность, и талант
писателя, и талант читателя, между прочим».
Догадка перерастает в уверенность, когда Сорокин догадывается, кем
является, собственно, его вчерашний собеседник: «Я осознал вдруг, кто он,
мой невеселый знакомец с Банной, какой он такой Михаил Афанасьевич. Теперь
это казалось мне столь же очевидным, сколь и невероятным. Эта встреча была
достойным завершением моей бездарно-фантасмагорической недели, на
протяжении которой тот, кому надлежит ведать моей судьбой, распустил
передо мной целый веер возможностей, ни одну из которых я не сумел или не
захотел осуществить...»
И еще одно обстоятельство удивляет Сорокина: «Я смотрел на него, и
поражался сходству с портретом в коричневом томике, и поражался, что за
три месяца никто из наших пустобрехов не узнал его и сам я умудрился не
узнать его с первого взгляда...»
Разобравшись в сути изысканий лингвистического учреждения и осознав, кто
его вчерашний визави, Сорокин, безусловно, горит только одним желанием – и
будоражащим, и пугающим его – узнать какова истинная ценность его ЛЮБИМОГО
детища, каково его будущее.
И, мысленно содрогнувшись и зажмурившись, он выслушивает вердикт Михаила
Афанасьевича: «Поймите, Феликс Александрович, нет мне никакого дела ни до
ваших внутренних борений, ни до вашего душевного смятения, ни до вашего,
простите меня, самолюбования. Единственное, что меня интересует, – это
ваша Синяя Папка, чтобы роман ваш был написан и закончен. А как вы это
сделаете, какой ценой – я не литературовед и не биограф ваш, это, право
же, мне не интересно. Разумеется, людям свойственно ожидать награды за
труды свои и за муки, и в общем-то это справедливо, но есть исключения: не
бывает и не может быть награды за муку творческую. Мука эта сама заключает
в себе награду. Поэтому, Феликс Александрович, не ждите вы для себя ни
света, ни покоя. Никогда не будет вам ни покоя, ни света».
И наступает тишина. А Михаил Афанасьевич начинает читать вслух из
невидимой книги. Из незаконченной книги Ф.Сорокина. Читать еще не
написанный ее финал...
Как будто неслышно приоткрывается дверь, и возникает за ней видение
Александровского сада у Кремлевской стены, и сидящая на скамейке в лучах
горячего солнца Маргарита...
Все, что угнетало Феликса Александровича последние дни, все, что его
тревожило и раздражало, – и диковинные происшествия, и недомогание его, и
мысли о подступившей старости, и даже Трубы Страшного Суда, –
все это как бы отслаивается от него, растворяется легким туманом и
исчезает в небытие. И герой «Хромой судьбы», так похожий на АНа, с едва
сдерживаемым волнением в голосе восклицая: «Хватит с меня псины, Миша!»,
делает шаг в будущее. «...он был возмутительно, непристойно и неумело
счастлив сейчас, и сам толком не знал, почему...»
Несомненно, «Хромая судьба» – одно из лучших
произведений АБС, созданных в период, когда уже наступило Время Учителей.
И вовсе этот роман не об осени жизни, он как раз о том, что после осени и
зимы снова наступает весна. О том, что ничего не кончается со смертью
человека, если смыслом всей его жизни были прикосновение к Неведомому и
поиск Истины. И то, что именно «Гадкие лебеди» являются содержимым Синей
Папки, только усиливает впечатление, потому что это повествование о
возможности возникновения новых методов развития, неизбежности появления
новых людей и неотвратимости наступления новых времен. О будущем, которое
мы в состоянии построить, если научимся отличать баранину от псины.
Собственно, финал «Хромой судьбы» настолько перечеркивает все
предыдущие ощущения героя, что он как бы рождается заново. Остается только
диву даваться, как же он жил без этого раньше. Как он вообще смог вынести
невероятное давление агрессивных обстоятельств без веры в то, что рукописи
не горят? Есть, безусловно, есть что-то дьявольски булгаковское и, вместе
с тем, божественно стругацкое в такой концовке. Когда «еще одна глухая
стена позади, и ты снова бог». Она исполнена веры в непреходящие ценности,
создаваемые как сознанием, так и руками человеческими, надежды на жизнь
необычайную, может быть, даже вечную и всепоглощающей любви, если и не ко
всем людям, то уж наверняка к достойным подобного отношения и с
наслаждением выведенным на страницах книг, до поры, до времени хранящихся
в Синих Папках. Ведь бесконечно трудно выразить ускользающее состояние
единения с Мирозданием словами, доступными для всех. Ничуть не менее
трудно, чем быть Богом.
«Мы или не понимаем, или притворяемся, что не знаем о сокровищах своего внутреннего мира, который своими богатствами не только не уступает миру внешнему, но и превосходит его... И сегодня вряд ли кто станет спорить с утверждением о том, что стремление к совершенствованию Духа человека – единственная цель, достойная его».
Протоирей Александр Мень
Эпизод 2
Тривиальная мысль о том, что Странники тоже могут прогрессировать Землю,
занимала АБС довольно давно. Может быть, с самого момента появления в их
произведениях термина «прогрессор». Во всяком случае, зримо и весомо она
присутствовала уже в «Жуке...». Правда, закончилось это всего лишь
синдромом Сикорски. Не более того. А мысль так и не получила достойного
воплощения. И вполне вероятно, что совершенно резонно – на Земле хватало
своих забот. Но возникла вновь при обдумывании повести «Волны гасят
ветер». И снова АБС отклонили ее. Тут есть над чем подумать...
БН: «Что же касается замысла «Странники прогрессируют
Землю», то мы отказались от него, как от центрального и
сюжетообразующего, довольно быстро. Гораздо интереснее оказалось
использовать его в качестве обманного, отвлекающего приема, тем более, что
идея человечества, нечувствительно и постепенно порождающего внутри себя
Человека Нового (хомо супер, хомо новус, хомо луденс), волновала и
привлекала нас издавна, еще со времен «Гадких лебедей»...»
В, казалось бы, нарочито сухом и бесстрастно документальном изложении
событий на самом деле кроется гигантский объем информации. Информации для
размышления. АБС находят новую, чрезвычайно эффективную форму обучения
своего читателя. От ненавязчивой подачи революционных теорий эволюции до
очень наглядного описания изменения мировоззрения главного героя, Тойво
Глумова, в процессе получения им все новых и новых сведений.
Рапорты-доклады Глумова, в том числе включающие в себя аннотированные
материалы, по сути своей являются целенаправленно воздействующими на
сознание «информатами», порождающими азартное стремление додумать
незаконченную мысль авторов и докопаться до чего-нибудь более
существенного, способного приблизить к истине и насытить пытливый ум.
Собственно, первоначальный, самый ощутимый и пробуждающий интерес импульс
подается сразу же в виде Документа 1, послания Айзека Бромберга Максиму
Каммереру, более известного как «Меморандум Бромберга». В нем маститый
историк науки вводит понятие МОНОКОСМ и формулирует основные принципы
вступления человечества на путь эволюции второго порядка. «Синтез разумов
неизбежен. Он дарует неисчислимое количество новых граней восприятия мира,
а это ведет к неимоверному увеличению количества и, главное, качества
доступной к поглощению информации, что, в свою очередь, приводит к
уменьшению страданий до минимума и к увеличению радости до максимума.
Понятие «дом» расширяется до масштабов Вселенной. <...> Возраст
индивида становится сравним с возрастом космических объектов – при полном
отсутствии накопления психологической усталости. <...> И все это при
беспрерывном, неутолимом сенсорном голоде.
Каждый новый индивид возникает как произведение синкретического искусства:
его творят и физиологи, и генетики, и инженеры, и психологи, эстетики,
педагоги и философы Монокосма».
Казалось бы, после такого откровения самое время делать выводы о
возможности двух вариантов развития ситуации:
– либо Странники действительно озабочены выводом человечества на
уровень второго порядка;
– либо люди сами должны споспешествовать себе в развитии.
Естественно, что в структуре, подобной КОМКОНу-2, психологические
стереотипы в первую очередь заставляют выбирать вариант, связанный со
Странниками. Как наиболее опасный. Со своими разобраться всегда проще.
Отработкой этого варианта и занимается молодой инспектор Тойво Глумов. С
фанатизмом, достойным лучшего применения. Он сам бывший прогрессор
экстра-класса, поэтому любое прогрессорство, хоть бы и направленное во
благо, воспринимается им как покушение на независимость. Вопрос о
допустимости вмешательства в развитие суверенной цивилизации он решил для
себя раз и навсегда. Всякое постороннее воздействие не этично. Но это
Глумов. А как решает подобную проблему земное человечество в целом? Ведь
«спрямление истории» отставших в развитии братьев по разуму считается
вполне моральным предприятием. А вот внешняя корректировка эволюции на
Земле почему-то признается неправомерной. Или так думают не все? Скорее
всего. Видимо, отношение к этике поступков тоже является одним из
параметров разделения людей при вертикальном прогрессе. Так называемая
«дисперсия реакций». Она служит основным мерилом в работе инспектора
Тойво. И небезуспешно. Сначала Глумов выявляет «синдром пингвина», то есть
ярковыраженные случаи космофобии у большинства людей при воздействии на их
сознание некоего неизвестного фактора. Только очень незначительный процент
межзвездных путешественников обнаруживает при этом положительные эмоции.
Сей занимательный факт заставляет контрпрогрессоров насторожиться.
Потом всплывает информация о массовых отказах от фукамизации, процедуры
растормаживания гипоталамуса микроволновыми излучениями, практикуемой
более ста пятидесяти лет. Фукамизация повышает адаптационные способности
организма и увеличивает его сопротивляемость, короче, создает новые
качества, полезные человеку. Никогда ранее никому не доставляла
неприятностей. Тут-то явно чувствуется целенаправленное воздействие
разумной воли.
И, наконец, события в Малой Пеше, где Тойво воочию наблюдает дисперсию
реакций в ксенобиологическом эксперименте таинственных исследователей,
окончательно мобилизуют комконовцев в мнении, что на Земле не все в
порядке. Что-то происходит на вверенной их охране территории, чего они
пока понять не в состоянии. Да еще замаячил на горизонте некоторое время
назад самобытный Институт Чудаков, в котором не так давно побывал
уникальный психократ Колдун с планеты Саракш. Побывал и моментально
отработал задний ход. Есть от чего возбудиться и напрячь мускулы.
Интуиция не обманывает начальника отдела ЧП Максима Каммерера –
чудаки, работающие в харьковском филиале Института метапсихических
исследований, оказываются эпицентром невозможных явлений и событий,
интригующих КОМКОН-2. А его давний знакомый Даня Логовенко – одним из
инициаторов зарождения новой расы людей, названных метагомами, или
люденами. И никаких вам посторонних Странников. Метагомы сами – будущее
галактическое сообщество, вызванное к жизни эволюцией человечества и
предназначенное для преобразования Вселенной.
При таком чувствительном изменении ситуации Каммерер поспешно организует
встречу Логовенко с двумя видными членами Всемирного Совета – Геннадием
Комовым и Леонидом Андреевичем Горбовским. Для обмена мнениями, так
сказать. По протоколу. И акушер люденов излагает концепции вертикальной
ветви земной цивилизации:
«Мы появились потому, что человечество достигло определенного уровня
социотехнологической организации. Открыть в человеческом организме третью
импульсную систему могли бы и сотню лет назад, но инициировать ее
оказалось возможным только в начале нашего века, а удержать людена на
спирали психофизиологического развития, провести его от уровня к уровню до
самого конца... то есть, в ваших понятиях, воспитать людена – это стало
возможным совсем недавно... <...> Отличие огромно, но... Сейчас,
когда я сижу здесь и разговариваю с вами, я отличаюсь от вас только
сознанием, что я не такой, как вы. Это один из моих уровней... довольно
утомительный, кстати. <...> На других уровнях все другое. Другое
сознание, другая физиология ... другой облик даже... <...> Кроме
третьей импульсной в организме гомо сапиенса мы обнаружили четвертую
низкочастотную и пятую... пока безымянную. Что может дать инициатива этих
систем, мы – даже мы! – и предположить не можем. И не можем мы
предположить, сколько их еще там в человеке...»
Несомненно, раскрывающиеся способности метагомов настолько превосходят все
качества обычного человека и возможности существующей техники, что
планировать и осуществлять какие-либо мероприятия против них просто не
имеет смысла. КОМКОН-2 полностью утрачивает контроль над событиями. Из
такого положения есть только один выход – информационный. Каммерер
надеется хотя бы узнать, что думают сами людены о дальнейшем
сосуществовании вертикальной и горизонтальной составляющих земной расы. И
он старается подвигнуть своего любимца Тойво Глумова, находящегося в
латентном состоянии сверхчеловека, на инициацию третьей импульсной. С
целью получения необходимых сведений.
Оценка этичности подобного поступка, равно как и этичности всей ситуации
противостояния внутри раскалывающегося на две неравные части человечества
остается за кадром. Она вновь доверяется совести читателя.
А метагом Т.Глумов вместе с эволюционирующей расой люденов покидает Землю.
Вот только навсегда ли? Вопрос остается открытым...
БН: «Повесть «Волны...» оказалась итоговой. Все герои наши
безнадежно состарились, все проблемы, некогда поставленные, нашли свое
разрешение (либо – оказались неразрешимыми), мы даже объяснили
(вдумчивому) читателю, кто такие Странники и откуда они берутся во
Вселенной, ибо людены наши это Странники и есть – точнее, та раса
Странников, которую породила именно цивилизация Земли...»
Повесть «Волны гасят ветер» предоставляет возможность
широчайшего восприятия и толкования Большого Откровения. Можно относится к
нему с мрачным трагизмом, как это делает начальник отдела ЧП КОМКОНа-2
Максим Каммерер. А можно – как член Всемирного Совета Леонид Андреевич
Горбовский, считающий, что прогресс без раскола, шока и горечи просто
невозможен. Что всегда будут ушедшие далеко вперед и оставшиеся позади.
Между этими полярными точками зрения лежит целый спектр мнений. Читатель
волен выбирать любое. В зависимости от сложившегося мировоззрения, которое
он тоже волен изменить. И попытаться сформировать другое, принимая во
внимание, насколько трудно быть Богом.
«Душа с помощью излучаемой ею энергии обладает более
чем обычной управляющей властью над всеми идеями, находящимися в мировом
хранилище... Душа может иметь значительно большее пространство своей
власти, то есть расширять его не только до влияния на каждую клетку живого
тела и при этом предохранять их, но, возможно, испытывать влияние также и
с их стороны».
Роберт Гук
«...Я есть субстанция, вся сущность или природа
которой состоит только в мышлении и которая, чтобы существовать, не
нуждается ни в каком месте и не зависит ни от какой материальной вещи. Так
что мое Я есть душа, благодаря которой я есмь то, что я есмь, совершенно
отлична от тела и более легко познаваема, чем тело, и если бы тела даже
вовсе не было, душа не перестала бы быть всем тем, что она есть».
Рене Декарт
Эпизод 3
Попытка написать фантастический детектив «в четыре башки»,
совместно с Аркадием и Георгием Вайнерами, закончилась полной неудачей. В
силу внешних обстоятельств. А может, судьба отвела. Иначе получилось бы
нечто совсем другое, не имеющее никакого отношения к Откровению братьев
Стругацких, более известному в широких кругах как «Отягощенные злом».
От первоначального замысла остались только скупщик «живых
человеческих душ» Агасфер Кузьмич Прудкин, развернувший свою
деятельность в российской глубинке; Сергей Корнеевич Манохин, ставший
впоследствии секретарем Демиурга; да разбросанные по страницам дневника
заметки, определения и мелкие эпизоды будущего произведения.
Только через четыре года, в феврале 1985-го, возвращаются АБС к своим
забытым героям. Следует кардинальная смена идеи произведения. Теперь она
формулируется так: «что стало бы с человечеством, если бы оно вдруг
лишилось чувства страха». Среди прочих ярко сверкает мысль «...сделать
повесть 3-й книгой ПНвС...»
БН: «...Кристобаль Хозевич во взаимодействии с Агасфером Кузьмичом
проводят эксперимент по «обесстрашиванию» научного контингента. При этом
выясняется любопытное обстоятельство: первое, что делают
«обесстрашенные», – это перестают работать вообще...» Идея
заводит в тупик, и продолжение «Понедельника» не следует.
В течение 1985 года АБС исподволь нарабатывают материал и стремятся
определить новый генеральный замысел. Это продолжается до тех пор, пока
они не обнаруживают фразу: «...у гностиков Демиург – творческое начало,
производящее материю, отягощенную злом». Так, в январе 1986-го,
проявляется и выписывается первая линия будущего романа:
Манохин – Агасфер – Демиург. В качестве условного
принимается название «Отягощенные злом». Вторая
линия – учитель Г.А.Носов, его ученики и окружение –
формируется год спустя. В конце апреля 1987-го АБС садятся за черновик
окончательного варианта нового произведения, а 18 марта 1988 года
завершают чистовик.
БН: «Это был последний роман АБС, самый сложный, даже, может быть,
переусложненный, самый необычный и, наверное, самый непопулярный из всех.
Сами-то авторы, впрочем, считали его как раз среди лучших – слишком много
душевных сил, размышлений, споров и самых излюбленных идей было в него
вложено, чтобы относится к нему иначе».
Книга «Отягощенные злом, или сорок лет спустя» –
нетрадиционный, великолепно выписанный роман и, вместе с тем, генератор
проблем и представлений, назначение которого повышать уровень
читательского сознания до максимально возможного. Он состоит из двух
слоев, представляющих собой дневник Игоря Мытарина, лицеиста и первого
ученика Великого Педагога Георгия Анатольевича Носова, и рукопись «ОЗ»
Сергея Корнеевича Манохина, астронома и эрудита, но никак не литератора.
Впрочем, из каждого слоя дополнительно и соответственно прорастают история
Флоры – зарождающегося молодого движения, отвергающего существующую
мораль, и история Иоанна Богослова, ученика Назаретянина, получившего
сверхзнание.
Последнее произведение АБС пронизано параллелями и сопоставлениями, авторы
как бы шаг за шагом, слово за словом, стараются внушить читателю одну
простую мысль: пока сознание человечества не доросло до определенного,
кем-то и когда-то установленного уровня, история его ошибок и заблуждений,
мучений и падений будет повторяться снова и снова, хотя и стремясь вверх,
но, тем не менее, постоянно наступая на одни и те же грабли.
Так, развитие Флоры практически повторяет развитие раннего христианства,
описание обстоятельств и борьбы Учителя Носова напоминает евангелические
картины из жизни сына божьего, а взаимоотношения Георгия Анатольевича с
Игорем Мытариным похожи на ситуацию в паре Иоанн Богослов – Прохор.
Вообще, роман основывается на трех положениях:
– мысли и идеи Учителя не всегда находят понимание даже среди его
ближайших учеников, не говоря уж обо всех остальных;
– слова Учителя невольно искажаются его последователями, не имеющими
представления о категориях и знаниях, которыми он оперирует;
– деяния Учителя всегда подвергаются остракизму большинства, как все
новое и необычное, нарушающее установившийся порядок вещей.
За примерами далеко ходить не надо. Как Иоанн Боанергес, несмотря на
заветы любви и всепрощения, принесенные в мир Христом, одержим жаждой
мести тысячам безымянных, не убивавших, но оскорблявших Учителя, так и
Князь Игорь не приемлет отношения Г.А.Носова к Флоре, исповедующей
принципы, близкие христианским:
«Ты приходишь в этот мир, и мир обнимает тебя. Он обнимает тебя и
принимает тебя таким, какой ты есть. Если у тебя болит, Флора отберет у
тебя эту боль. Если ты счастлив, Флора с благодарностью примет от тебя
твое счастье. Что бы ни случилось с тобой, что бы ты ни натворил, Флора
верит и знает, что ты прав. Флора никому не навязывает свое мнение, а ты
свободен высказаться о чем угодно и когда угодно, и Флора выслушает тебя
со вниманием. За пределами Флоры ты дичь среди охотников, здесь же ты
ветвь дерева, лист куста, лепесток цветка, часть целого. <...> Флора
знает только один закон: не мешай. Однако, если ты хочешь быть счастливым
по-настоящему, тебе надлежит следовать некоторым советам, добрым и мудрым.
Никогда не желай многого. Все, что тебе на самом деле надо, подарит тебе
Флора, остальное – лишнее. Чем большего ты хочешь, тем больше ты мешаешь
другим, а значит, Флоре, а значит, себе. Говори только то, что думаешь.
Делай только то, что хочешь делать. Единственное ограничение: не мешай.
<...> Всегда помни: мир прекрасен. Мир был прекрасен и будет
прекрасен. Только не надо мешать ему».
Лицеист Мытарин видит лишь внешние, далеко не всегда лицеприятные
проявления существования Флоры. Он забывает о том, что уровень сознания
основной массы фловеров очень далек от идеала, что до принципов,
проповедуемых их Учителем – нуси – им расти еще долгие годы, что путь их
к, по сути, биологической цивилизации, будет тернист и полон непонимания и
противодействия окружающих их людей. Игорь молод и скоропалителен в
суждениях. Он еще не готов принять знания, даруемые ему Учителем. Так же,
как не был готов принять знания Иоанн Богослов, у которого после
перенесенных стрессов открылись информационные каналы. На это у него ушли
сорок лет и вся оставшаяся жизнь:
«По мере того как сознание его наполнялось, по мере того как
вселенная вокруг него и в нем самом становилась все огромнее, все
понятнее, все яснее в своих неисчислимых связях, протянутых в прошлое и
будущее, все проще в своей неизреченной сложности, – по мере того как все
это происходило, он все тверже укреплялся в мысли, что никаких богов нет и
нет демонов, и нет магов и чародеев, что ничего нет, кроме человека, мира
и истории, и все то, что озаряет его сейчас, идет не извне, а изнутри, из
него самого... <...> Впервые в жизни он ощутил, как это мучительно,
когда все понимаешь, но не хватает слов. Лингвистическое удушье.
<...> У Иоанна-Агасфера поминутно не хватало слов, чтобы передать
понятия и образы, составляющие его сверхзнание, и ему все время
приходилось прибегать к жестам и междометиям. Сознание его вмещало всю
вселенную от плюс до минус бесконечности в пространстве и времени, и как
ему было объяснить молодому (а хотя бы и пожилому!) уроженцу Херонеи, сыну
вольноотпущенника от иберийской рабыни, что такое: пищаль, гравилет,
ТВЭЛы, питекантроп, мутант, гомункулус, партеногенез... <...> Он и
сам-то, Иоанн-Агасфер, не умел не только объяснить, но и просто назвать
эти понятия, предметы и явления. Он всего лишь ЗНАЛ о них, он только имел
представление о них и о связях между ними».
Что же тогда говорить о миллионах людей, не умеющих выявлять связи между
явлениями и признающих новое лишь тогда, когда оно запущено в промышленное
производство и начинает выпекать либо вкусные пирожки, приятные для
желудка, либо одеяла, под которыми удобно и тепло. А пока это новое в их
потребительские и пятичувственные понятия не укладывается, оно будет
отторгаться и беспощадно преследоваться. Так было с Иисусом Христом в
славном городе Иерусалиме, примерно так стало с Георгием Анатольевичем
Носовым в Ташлинске Оренбургской области. Какая может быть доброта и какое
милосердие, если дети уходят во Флору? И совершенно неважно, что дети
«бегут не «куда», а «откуда». От нас они бегут, из нашего мира они бегут в
свой мир, который и создают по мере слабых сил своих и способностей. Мир
этот не похож на наш и не может быть похож, потому что создается вопреки
нашему, наоборот от нашего и в укор нашему. Мы этот их мир ненавидим и во
всем виним, а винить-то надо нам самих себя». Во всем всегда виноват тот,
кто против большинства. Когда все средства массовой информации запущены на
полную катушку и дудят в одну дуду, когда общественность в лице своих
самых оголтелых и фанатичных представителей начинает мобилизовывать силы,
ничего хорошего и доброго произойти не может. Случается только плохое и
неизбежное. От умертвий и переломов конечностей до перелома истории.
«А не кажется ли вам иногда, Князь, что мы сейчас живем на переломе
истории? Никогда не появляется у вас это ощущение? На переломе истории
ужасно неуютно: сквозит, пахнет, тревожно, страшно, ненадежно, но с другой
стороны – счастлив, кто посетил сей мир в его минуты
роковые...»
У сильных духом рождается в такие моменты абсолютно другое восприятие
реальности. Они сами становятся другими, открывая для себя неизмеримые
сокровища знаний, хранящихся в Информационном Поле Вселенной, и осознавая
насколько отличаются обычные человеческие представления от того, что есть
на самом деле. Они приходят к полной смене внутренних ориентиров и
ценностей, казавшихся им ранее незыблемыми. Они буквально пропитываются
знаниями. И несут эти знания в мир. Невзирая на ждущие их оскорбления и
распятия.
«Понимание и милосердие.
Понимание – это рычаг, орудие, прибор, которым учитель
пользуется в своей работе.
Милосердие – это этическая позиция учителя в отношении к
объекту его работы, способ восприятия.
Там, где присутствует милосердие, – там воспитание. Там, где
милосердие отсутствует, – где присутствует все, что угодно, кроме
милосердия, – там дрессировка.
Через милосердие происходит воспитание Человека.
В отсутствие милосердия происходит выработка полуфабриката: технарь,
работяга, лабух. И, разумеется, береты всех мастей. Машины убийства.
Профессионалы.
Замечательно, что в изготовлении полуфабрикатов человечество, безусловно,
преуспело. Проще это, что ли? Или времени никогда на воспитание Человека
не хватало? Или средств?
Да нет, просто нужды, видимо, не было».
Презрев заповеди Учителей, люди уже сами азартно производят материю,
отягощенную злом. В неимоверных количествах. Способных многократно
уничтожить саму среду их обитания. Они просто не думают об этом. Суетясь и
хлопоча, они отталкивают друг друга от кормушек, кресел и источников
дармовых природных ресурсов, не забывая вооружаться, чтобы защитить себя
от других. Не вспоминая о том, что существует и иной мир, гораздо более
объемный и прекрасный, более гармоничный и дарующий неизъяснимое
наслаждение понимания. Стараясь не замечать, что где-то глубоко внутри,
затоптанная и загнанная в угол, обитает еще и душа. Именно поэтому
возвращается на Землю спустя две тысячи лет Иисус Христос, Демиург и
Учитель. Именно поэтому он находит среди людей Человека, Воспитателя и
Педагога Г.А.Носова. Чтобы не дать людям остаться в первозданном
ламинарном состоянии. Чтобы они прозрели и увидели, наконец, для чего они
предназначены.
Он здорово изменился за прошедшие столетия, Демиург. Непосильная ноша
людских грехов, взятых на себя, и постоянное людское же непонимание
исказили его до неузнаваемости. Он пытается осмыслить, что же еще надо
сделать для того, чтобы человек стал Человеком. Его мучительные поиски
видны только вблизи и только тем, кто в состоянии хотя бы представить,
какой это адский труд – быть Богом.
«...не мог же я не заметить его постоянной изнуряющей занятости. Его
метаний. Его измученного, но неутолимого любопытства. Не мог же я не
заметить на этих изуродованных плечах невидимого мне, непонятного, но явно
тяжелого креста. Этой его забывчивости, этих странных его оговорок и
невнятных распоряжений... Да в силах ли я понять, что это такое: пребывать
сразу во всех восьмидесяти с гаком измерениях нашего пространства, во всех
четырнадцати параллельных мирах, во всех девяти извергателях судеб!..
Да в силах ли я понять, каково это: вернуться туда, где тебя помнят, чтут
и восхваляют, и выяснить вдруг, что при всем том тебя не узнают! Никто.
Никаким образом. Никогда. Не узнают до такой степени, что даже принимают
за кого-то совсем и чрезвычайно другого. За того, кто презираем тобою и
вовсе не достоин узнавания!..»
Демиург ищет пути преодоления упругости земной истории, постоянно
возвращающейся на круги своя, упругости плотного мира, в котором мы
существуем. Он старается погасить инерционность человеческого сознания,
постоянно стремящегося к состоянию покоя. Поэтому и происходит Второе
Пришествие Учителя. Пока только в романе «Отягощенные злом, или сорок лет
спустя». Пока только в виде мысленного эксперимента.
Неискушенный молодой читатель АБС, домучив роман до конца, может вообще
озадачиться вопросом: а для чего это, собственно, написано? Еще одна
библейская интерпретация? Нет. Это написано для того, чтобы учиться
думать, сопоставлять и делать выводы. Чтобы самому пытаться получить
ответы на заложенное в текст задание на сообразительность. По сути
последнее произведение АБС – высший уровень обобщения доступной читателю
информации, высший уровень задаваемых вопросов. Если хочешь участвовать в
творчестве – участвуй! Твори этот мир сам, ведь любая мысль – материальна.
Как мы все вместе задумаем, так, в конце концов, и будет. Попробуй сам,
каково быть Богом...
«Наука без религии неполноценна, а религия без науки слепа».
Альберт Эйнштейн
«Первый глоток из сосуда естествознания порождает атеизм, но на дне сосуда нас ожидает Бог».
Вернер Гейзенберг
«Атеизм – это тонкий слой льда, по которому
один человек может пройти, а целый народ рухнет в бездну».
Фрэнсис Бэкон
Эпизод 4
Братья Стругацкие всю свою творческую жизнь мечтали написать пьесу. Не
киносценарий, не сюжет телевизионной постановки или мультфильма, а именно
пьесу. Для театра. Чтобы люди могли не прочитать произведение АБС, а
посмотреть его. Собравшись вместе. Но видно, не судьба была. Когда
заходила речь о современных социальных работах, не вольницу являл собой
отечественный театр, а «рупор передовых идей», декларирующий лозунг:
«Народ и партия едины!». Сцены театров с охотою предоставлялись
«Сталеварам» или «Секретарям парткома», но никак не пьесе «Без оружия» (по
мотивам «Трудно быть богом»). А тем, кто хотел что-то сделать, просто
затыкали рот. Или принимали более крутые меры.
АН (4.11.66): «...Перед спектаклем Высоцкий сводил меня познакомиться
с Любимовым. Очень понравился он мне. И в частности тем, что попросил
поработать для них. Мы ему страшно нравимся, родственные души. <...>
И Володя хорош (Высоцкий, то есть). Он бы отлично сыграл Румату».
Наверное, не надо напоминать, как власть относилась к Театру на Таганке,
Любимову и Высоцкому – легендам застойного периода. И как она относилась к
творчеству АБС. «Потому и не летали». По причине урезания крыльев до
полного исчезновения.
БН: «Попыток войти в контакт с театром и поработать для сцены было
несколько, даже, я сказал бы, много, но чем дальше, тем меньше оставалось
у нас энтузиазма по этому поводу...»
Стругацкие вернулись к идее пьесы в декабре 1988-го, когда уже вовсю
рушилась административно-командная система. В дневнике появляется запись:
«...«Разговорчики при свечах». Действие происходит спустя лет десять.
Полный развал, все вырубается одно за другим, тихий разгул органов, абсурд
кромешный». А годом позже начинается работа под знаком образа, возникшего
в воспаленном мозгу Гойи: «Сон разума рождает чудовищ». Так появляется
пьеса «Жиды города Питера, или невеселые беседы при свечах», написанная не
для театра, но поставленная на многих площадках после путча 1991 года и
продемонстрированная зрителю всей страны. При полном аншлаге. «Похоже,
сама судьба хотела, чтобы пьеса стала последней работой АБС».
Аллюзии с тургеневской темой, вызываемые фамилиями главных героев,
возникают только в начале первого действия. Они придают читателю (зрителю)
определенный настрой. Но на этом проблема «отцов и детей» практически
исчерпывается, если не считать отношения к «лесопилке» и манерам
поведения. У отцов свои заботы – идти или нет строем в предписанные для
сбора места по повестке «социальной ассенизации», у детей свои – как
заработать деньги, чтобы создать достойное для себя будущее, по мере
возможности пренебрегая контактами со Старым миром. И если отцы, согнутые
в дугу семьюдесятью с лишним годами селекции и тотальным промыванием
мозгов, всегда готовы подчиниться приказам, отдаваемым от имени
большинства: «Так уж у нас сложилось, что миллионы людей это думают. Что
еврей, что богач – плохо. Плохо, и все! И мы не имеем права ни в чем
винить этих людей. У них есть все основания так думать. Их так
воспитали...» То дети живут по совершенно другим, ими самими
сформулированным, законам: «Думай что хочется; делай что хочется; и говори
что хочется!.. <...> Вот маме повестку не принесли. Почему? Потому
что плевала она на них».
Все попытки старшего поколения вырваться из капкана страха,
защелкнувшегося после вручения повесток, подписанных
председателем-комендантом спецкомендатуры С.А., ни к чему не приводят.
Обращение в милицию заканчивается стандартным ответом: «Получили
предписание – выполняйте...» После чего негативные эмоции
выхлестывают через край, как в старые добрые времена, на кухне, за рюмкой
чая и с ощущением полного бессилия: «Ну, какая же все-таки подлая страна!
Ведь силища же огромная, ни с чем не сравнимая, из любого человека может
сделать мокрое пятно!.. Но почему же обязательно не просто, не прямо, а с
каким-нибудь подлым вывертом?..»
Обреченность сквозит во всех разговорах отцов, они даже не помышляют не то
чтобы о бунте, об обычном побеге. «Одна половина народа погонит другую
половину народа рыть канал. Так у нас всегда было, так у нас и будет». Они
опять смиряются с удавкой, которую набрасывают им на шею. Особенно после
разговора Базарина с высоким идеологическим начальством: «Они мне сказали,
что мероприятие находится под контролем. Под полным контролем! Так что,
голубчик мой, можешь собирать свои вещички и отправляться в свой
крематорий». И хотя все осознают полную абсурдность создавшегося
положения, никому из них даже в голову не приходит просто плюнуть и
послать спецкомендатуру вместе с ее повестками к едреней фене. Они
законопослушны. Несмотря на то, что закон всегда работал против них.
А молодые выросли совсем другими. Не вписывающимися в рамки прежней
двусмысленной и лживой этики, старых монолитных и смердящих фальшью
представлений.
«Кирсанов. Жестоки они – вот что меня пугает больше всего.
Живодеры какие-то безжалостные... Во всяком случае, так мне иногда
кажется... Без морали. Ногой – в голову. Лежачего. Не понимаю...
Пинский. Не понимаешь... Мало ли чего ты не понимаешь. А понимаешь ты,
например, почему они при всей своей жестокости так любят детей?
Кирсанов. Не замечал.
Пинский. И напрасно. Они их любят удивительно нежно и... не знаю, как
сказать... бескорыстно, что ли! Любят трогать их, тискать, возиться с ними
любят. Радуются, что у них есть дети... Это совершенно естественно, но
согласись, что у нашего поколения все это было не так... А то, что ты их
не понимаешь... так ведь и они тебя не понимают».
Все дело тут в проблеме выбора. Молодые смотрят на старших с сожалением,
потому что те уже сделали свой «жалкий выбор» – покорность предписанию,
полное подчинение. Они же выбирают свободу. И ради свободы готовы на любые
действия. И не просто готовы, а совершают их. И все меняется во мгновенье
ока. Повестки аннулируются. Вспыхивает свет. Правда, еще очень долго
звонит телефон...
Побеждает в пьесе АБС именно молодое поколение. И не случайно. Единожды
ощутив ветер перемен, оно будет стоять насмерть, драться за свое будущее
не жалея сил.
БН: «Ничего не зная о Новом мире, оно без колебаний отвергло Старый.
Как это, впрочем, обычно и происходит с каждым новым поколением, только
далеко не каждому новому поколению везет оказаться на взлете своем именно
в эпохе перемен».
Что будут делать молодые дальше? Ведь с наступлением иных времен
поменялись приоритеты и жизненные позиции. От «веры в светлое завтра»
старшего поколения не осталось и следа, и вакуум этот ничем не заполнен до
сих пор. А свято место пусто не бывает. При уровне сознания, низводимом до
нуля примитивной поп-культурой, телевизионными страшилками и жуткими
игрушками, вакуум очень быстро заполняется первобытными желаниями.
Поэтому и звонит телефон... Долго...
Где ты, Великий Педагог Георгий Анатольевич Носов? Где ты, новое Учение,
способное изменить мир в лучшую сторону? А может, как всегда, новое – это
хорошо забытое старое? Может, это традиции, возраст которых исчисляется
тысячелетиями? Или синтез открытий последних лет с древними знаниями?
Хочется верить...
«Бог, которого мы пытаемся нащупать, открывается повсеместно как универсальная сила только потому, что он есть крайняя точка, где сходятся все реальности. Бог бесконечно глубок и дискретен. Он бесконечно близок и разлит повсюду. Именно потому, что Он есть Центр, он объемлет собой всю сферу».
Пьер Тейяр де Шарден
«А как объяснить информацию? Ген – носитель
наследственной информации – материален, но сама она не
объяснима с материалистической позиции. А что важнее –
информация или ее носитель? Следовательно, не так уж несомненно, что
материя первична, а дух вторичен... В мире объективно существует то, что
не материально. Для одних – это Бог. Для других нечто иное. Нормальный
человек, на мой взгляд, должен быть дуален».
Б.В.Раушенбах
«Без сомнения, сознания нет в физике и химии, и я не знаю, как его можно вывести из квантовой механики. И все же любая наука, связанная с живыми системами, должна включать исследование феномена сознания, потому что оно является частью реальности».
Вернер Гейзенберг
[Предыдущий] [Оглавление] [Следующий]
|
